В 1633 году шлезвиг-голштинский герцог Фридрих пожелал завести у себя, в городе Фридрихштате, торговлю шелком, в то время почитавшуюся в Европе самой выгодной, и как этим предметом наиболее изобиловала Персия, то он и предположил войти с ней в прямые торговые сношения. Исполнение могло осуществиться не иначе, как при согласии России, чрез которую надлежало провозить товары, и потому герцог предварительно отправил к царю Михаилу Федоровичу нарочное посольство. Оно прибыло в Москву в августе 1634 года и было принято весьма благосклонно. После нескольких совещаний с уполномоченными от русского правительства лицами, — причем успеху дела много содействовало посредство Швеции, в декабре месяце посланники отправились в отечество с ответом, что царь дозволяет голштинцам не только производить чрез его владения в течение десяти лет торговлю с Персией, а оттуда и с Индией, но и построить для того в Нижнем Новгороде десять кораблей, вооруженных пушками. Последнее было необходимо по причине разбоев, постоянно производившихся в низовьях Волги и на Каспийском море. В царской грамоте, писанной к герцогу, между прочим было сказано: «А тоб тобе Велиможному Фредерику ведати, что той торговли в Персиду преж того прошали у нас и иные государи и их подданные и мы Великий Государь дати им не позволили».
Вскоре за этой грамотой состоялась другая, в Нижний Новгород, на имя тамошнего воеводы Шереметева и дьяка Пустынникова, в которой между прочим было писано: «А по нашему указу договорилися бояре наши с голштинскими послы, что ходити им в Перейду из Ярославля Волгою на десяти кораблех, а корабли им делати в нашей земле, где такие леса, которые к тому делу годны найдут, а тот лес покупати им у наших людей вольною торговлею, а плотников к тому корабельному делу, к их корабельным мастерам в прибавку, наймовать наших подданных охочих людей и наем им платити, по договору с ними, вольною торговлею, а от тех плотников корабельного мастерства не скрывать. И били нам челом голштинские послы, чтобы нам пожаловати велети им те корабли делати в Нижнем Новгороде, у кого такие леса найдут, а для того корабельного дела повелети бы им отпустити в Нижний Новгород московского торгового немчина Анца Беркова, да с ним четырех человек своих голштинских людей, да корабельного мастера. И мы, по челобитию голштинских послов, тех людей в Нижний Новгород для корабельного дела отпустили. Упоминаемый в этой грамоте Анц Берков, или, как писали его голштинцы, Hans Berck, а по русским бумагам Иван Бережитцкий, был сын московского служилого немчина, живший несколько лет в Москве для научения торгового промысла у московских и у приезжих немецких торговых людей49. Назначенные к отправлению в Нижний Новгород вместе с Берком были любекский уроженец Кордес, опытный мореход, нанятый голштинскими послами еще до приезда их в Россию и долженствовавший иметь главный надзор за строением кораблей 50, корабельный мастер Иостен, родом из Швеции, и еще трое, названные в делах нашего посольского приказа: Зелер, Стирпомяс и Кранц. Звания их неизвестны.
Все эти лица поехали из Москвы около 1 января 1635 года и, прибыв в Нижний Новгород, при деятельном содействии местного начальства, с помощью русских мастеровых, приступили к работам. Так как посольство, по отдании голштинскому правительству отчета в успехе своих переговоров, долженствовало возвратиться в Москву, а оттуда ехать в Персию для заключения с шахом торговых условий, то и положено было на первый раз ограничиться постройкой только одного корабля, на котором посланники могли бы совершить свое путешествие через Каспийское море. От последствий переговоров зависело сооружение остальных девяти кораблей.
Со стороны нашего правительства оказываемо было всевозможное пособие к безостановочному строению, но постоянные ссоры между Кордесом и Берком, из которых каждый домогался первенства в управлении работами, и несогласия первого из них с русскими мастеровыми много замедляли ход дела. Это было причиной, что голштинское посольство, прибыв в Нижний Новгород в последних числах июня 1636 года, нашло корабль еще неоконченным, хотя, впрочем, он уже был спущен на воду. Более трех недель прожили посланники на месте, частию в самом корабле, а частию в раскинутом на берегу шатре, пока все работы были приведены к концу.
Построенный под надзором Кордеса корабль был из елового леса, плоскодонный, без киля, с тремя мачтами, со многими каютами внутри и с пушками — неизвестно в каком числе — для отражения разбойничьих нападений. Он имел в длину 120, в ширину 40, в воде сидел 7 футов.
Голштинцы назвали его, в честь своего герцога, Frideric и по случаю множества мелей на Волге приспособили к ходу на веслах — по двенадцати с каждой стороны, устроив на корабле двенадцать банок, или скамей, для гребцов. Вместе с кораблем построена была для него и большая шлюпка.
На корабле должны были отправиться семьдесят восемь пассажиров разного звания, составлявшие посольство, его свиту и прислугу; двенадцать морских офицеров, матросов и других служителей, три офицера и двадцать семь нижних чинов, из находившихся в русской службе иноземных войск, нанятые голштинцами с царского разрешения, и пять чернорабочих из русских. Звание капитана корабля было предоставлено Кордесу.
По совершенном окончании всех работ на корабле посольство отправило депутацию к Шереметеву для принесения ему благодарности за содействие Кордесу и его помощникам54 и 30 июля (нов.ст.) оставило Нижний Новгород. Корабль шел под парусами, лавируя по причине противного ветра, и едва прошел две версты, как сел на мель. Сойдя с нее после четырехчасовых усилий, он вступил на другой день опять под паруса и опять, не пройдя версты, остановился на песчаной отмели. На этот раз голштинцы снялись скоро, но сильный противный ветер, обратившийся в бурю, заставил их бросить якорь и простоять на месте до утра. В следующий день, 1 августа, они пытались идти на гребле, но не подвинулись на треть версты, как их снова нанесло на мель. Снявшись без большого труда, корабль простоял на якоре целые сутки, в ожидании, пока стихнет ветер и, проплыв вперед с четверть версты, снова попал по неискусству лоцмана на отмель. Голштинцы теряли терпение. Затрудняемые мелководьем Волги, ежеминутно ожидая встречи с казачьими ватагами и не раз застигнутые бурей, они пришли, наконец, 15 сентября в Астрахань после полуторамесячного утомительного плавания.
В Астрахани, как и на всем пути от Нижнего Новгорода, корабль голштинцев был предметом общего любопытства. Персидские мореходы, прибывшие на своих судах в устья Волги, находили его слишком длинным для безопасного плавания в Каспийском море и советовали укоротить мачты, но представления их не были уважены. Пробыв в Астрахани более трех недель, корабль поставил 10 октября паруса и после неблагоприятного плавания 15 числа вышел в открытое море. Держа курс на юг, он пришел через две недели к принадлежавшему России городу Теркам, а оттуда направился к Дербенту. В плавании к этому городу ветер сначала был попутный, но вскоре переменился, а в ночь на 12 ноября сделался столь крепким, что путешественники, не имевшие у себя ни знающего лоцмана, ни верной карты, не решаясь нести паруса в темную ночь в незнакомом море, закрепили их и отдались на произвол ветра. Две русские лодки, находившиеся при корабле, на бакштове, и служившие одна для промеров, другая для выгрузок, затонули. Той же участи подверглась и корабельная шлюпка. Самый корабль, построенный из ели и уже много пострадавший во время плавания из Нижнего в Астрахань, по словам находившегося на нем знаменитого ученого Олеария, «изгибался, как змея, под страшными волнами разъяренного моря». Вскоре он получил сильную течь; беспрестанным волнением сломало рулевые петли; из опасения, чтобы не избило корму, сняли руль; судно, став на якорь, страшно бедствовало. Посланники, часть прочих пассажиров, сухопутные офицеры и несколько солдат успели спастись на прибывших с берега лодках. Вместе с ними удалось спасти и почти все наиболее дорогие товары и вещи, но затихший на короткое время ветер снова усилился и оставшиеся на корабле люди еще несколько часов боролись с бурей. В отчаянном своем положении они решились на последнее остававшееся им средство: обрубили якорный канат и этим избавились от очевидной гибели. Судно, уже начинавшее разрушаться, будучи плоскодонным и не имея киля, село плотно на мель в тридцати саженях от берега. Один из матросов, привязав к себе веревку, кинулся за борт, доплыл до берега и при помощи сбежавшихся жителей подтянул корабль еще ближе. Тогда спаслись все. Крушение судна произошло 14 ноября у Низабата, на берегу Дагестана.
Такова была участь первого военного судна, построенного на русской земле, русскими руками и из русского леса.
Что касается до голштинского посольства, то переговоры его с персидским правительством не имели успеха, а вследствие этого и строение остальных девяти кораблей в Нижнем Новгороде не состоялось.
Выраженная царем Михаилом Федоровичем воля, чтобы голштинцы «от русских плотников корабельного мастерства не скрывали», заставляет предполагать, что мысль о заведении в России флота не была чужда ему. Вообще кажется вероятным, что тогдашнее наше правительство не упускало из вида осуществления этой мысли. Между прочим в предисловии к воинскому уставу, напечатанному у нас в 1647 году под заглавием «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей», обещано было издание особой книги «О корабельной ратной науке».
Источник: А.В. Висковатов. Краткий исторический обзор морских походов русских и мореходства их вообще до исхода XVII столетия. СПб.: «Браск», 1994.