|
Об умерщвлении Московского государя Димитрия
27 числа мая
По прибытии нашем в Москву мы по многим признакам видели, что жизнь Димитрия находится в большой опасности и, через кого только могли, наводили его на мысль о предосторожности. Так не раз мы говорили об этом с Сендомирским воеводой, который, в свою очередь, часто имел с ним разговор об этом. Предостерегали [Стб. 419] его и многие другие из нашего народа. Он не только не принимал этого с благодарностию, а напротив, обижался этим, и хотя сам знал об этих опасностях лучше, чем мы, но заботливо старался скрыть это от нас с тем, чтобы его королевская милость и Речь Посполитая не узнали об его домашнем неустройстве, а жизнь свою он думал тем обезопасить, что держал при себе 300 алебардников немцев; но некоторые из думных бояр приказали именем государя (о чем он ничего не знал) одним из этих алебардников вечером в пятницу, а другим утром в субботу разойтись по домам и оставили на страже не больше 30 человек. Алебардники, ничего не зная, охотно так сделали, оставив перед государевой комнатой только 30 алебардников, а из нашего народа было там лишь [Стб. 420] несколько малолетних прислужников и некоторое число музыкантов. В субботу утром Димитрий вышел в чамаре[*], из своих комнат на крыльцо и, увидев Афанасия Власьева и нашего пристава князя Григория Волконского, спрашивал последнего, что мы — послы — говорили. Наш пристав, который, должно быть, ничего не знал о том, что готовилось, дал ему ответ и сейчас же ушел от него с верху, а между тем думные бояре сходились, договорившись уже наперед убить государя. В то же время ворвалось в крепостные ворота до 200 человек московских бояр и дворян, вовлеченных в заговор, и ударили в колокол, называемый набат, в который обыкновенно звонят при всяком смятении. Димитрий, услышав звон, спросил князя Димитрия Шуйского, зачем звонят? Он ответил, что по случаю пожара. А между тем, когда уда-[Стб. 421]рили в колокол, то часть народа, вовлеченная в заговор, стала кричать другим, которые этого не знали, что паны режут думных бояр, т. е. что поляки и литва бьют московских сенаторов. И так, ударив во все колокола, сколько их было в Москве, бежали с великим криком к крепости, будто бы на защиту бояр, кто с чем мог — с рогатинами, ружьями, секирами, и пока чернь вбегала в крепость, князь Василий Шуйский с другими боярами вел дворян брать приступом покои государя и в пространной речи убеждал их оканчивать начатое, иначе, если они не убьют этого вора Гришку Отрепьева (так он называл его), то тот прикажет поснимать им самим головы. И так, с великим криком и силою все валили в государевы покои. Вышеупомянутые 30 немцев загородили было дорогу алебардами, [Стб. 422] но когда в них несколько раз выстрелили, то они бросили прочь алебарды. Петра Богдана [Басманова] и несколько других русских, защищавших Димитрия, убили. Димитрий, одевшись в обычную свою одежду, стал уходить от насилия и выскочил из окна вниз с большой высоты. Когда он уходил, то один русский, догонявший его, ранил его саблей в ногу, притом Димитрий сильно убился [когда выскакивал из окна]. К нему прибежало несколько десятков стрельцов; они подняли его с земли, облили водой и ввели на каменный фундамент, на котором стоял деревянный дом Бориса Годунова, разрушенный по приказанию Димитрия. Бояре и дворяне кинулись сюда к Димитрию. Он стал просить стрельцов, чтобы они защищали его. Стрельцы стали стрелять в бояр и поразили несколько дворян, так [Стб. 423] что все подались назад. Дворяне закричали: «Пойдем все в город, к стрелецким домам и вырежем всех их жен и детей». Стрельцы, смущенные этим, опустили ружья вниз. Видно, так угодно было Богу, не хотевшему долее терпеть гордости и надменности этого Димитрия, который не признавал себе равным ни одного государя в мире и почти равнял себя Богу. Бояре и дворяне, приблизившись к нему, стали его попрекать, что он не действительный Димитрий, а Гришка Отрепьев. Он ссылался на мать. На эти слова князь Голицын сказал от имени матери, что она сознается и говорит, что он не ее сын, что ее сын Димитрий действительно убит и тело его лежит в Угличе. Во время этих разговоров, боярский сын Григорий, протискавшись через толпу, [окружавшую Димитрия] выстрелил из-под армя-[Стб. 424]ка и убил Димитрия. Стрельцы разбежались, а [другие] русские кинулись рубить его тело. Потом приказали тащить его за ноги к воротам, подле которых при церкви жила старая царица — жена покойного князя Ивана Васильевича, которую Димитрий признавал или называл своею матерью. Русские спросили ее: ее ли он сын. Она будто бы так ответила: «Нужно было спрашивать меня об этом, когда он был жив, а [Стб. 425] теперь, так как вы его убили, то он уже не мой сын». Русские выволокли его за ворота, положили нагого посреди площади, а подле него у ног — Петра Басманова, и так они лежали три дня. Потом Басманова похоронили подле его предков при церкви, а Димитрия в поле за стрелецким посадом, но после вырыли и сожгли в поле, подле дороги, которою он въехал на государство. [Стб. 426]
Текст приведен в соответствие с нормами современного правописания.
[*] Чамара — старинная польская одежда с длинными петлицами из шнурков и низким стоячим воротником, отороченным мехом.
|
