Предание о происхождении основателя державы у монгольских народов

Исторические деяния, совершенные выдающимися личностями прошлых эпох, воспринимались многими древними и средневековыми народами как результат вмеша­тельства высшей божественной силы, что нередко выражалось в приписывании этим людям необычного, легендарного происхождения. В историческом прошлом склады­вавшиеся таким образом подобные представления были распространены и среди мно­гих древних и средневековых народов Евразии, в том числе монгольских кочевников, что нашло отражение в их преданиях, сохранившихся в летописных и фольклорных источниках.

 

Чингисхан. Портрет из китайского альбома с изображениями юаньских императоров XIV века

Чингисхан и его побратим хан кереитов Тоорил (Он-хан). Миниатюра из Джами ат-таварих XV века

Провозглашение Чингисхана кааном монголов. Миниатюра из Джами ат-таварих XV века

Чингисхан и трое из его четырех сыновей. Миниатюра из Джами ат-таварих XV века

Битва монголов с китайцами. Миниатюра из Джами ат-таварих XV века

«Открывай сова, медведь пришел!» Чингисхан осаждает Пекин. Миниатюра из Джами ат-таварих XV века

Монгольские завоевания при Чингисхане

 

У монгольских народов Центральной Азии наиболее полно и многопланово подобное представление нашло отражение в легенде о происхождении основателя Монгольской мировой империи Чингисхана и, следовательно, всего “Золотого рода” Чингизидов.

 

Согласно легенде, изложенной в “Сокровенном сказании”, первым легендарным предком Чингисхана “был Борте-Чино, родившийся по изволению Вышнего Неба. Су­пругой его была Гоа-Марал” [Сокровенное сказание…, 1990, с. 12]. В чем конкретно состояло это “изволение Вышнего Неба”, кроме самого факта рождения Борте-Чино, в этой легенде не сказано. Среди его потомков необычной внешностью отличался его потомок в девятом поколении Дува-Сохор. “У Дува-Сохора был один-единственный глаз, посреди лба, которым он мог видеть на целых три кочевки” [Сокровенное сказа­ние…, 1990, с. 12].

 

Впрочем, к родословной Чингисхана непосредственное отношение имел не он сам, а его младший брат Добун-Мерген, который женился на “молодице” по имени Алан-Гоа, красивой женщине из знатного рода, которая была дочерью Хорилтай-Мергена, “нойона Хори-Туматского” [Сокровенное сказание., 1990, с. 12-13]. В сочинении Ра­шида ад-Дина сказано, что мужем Алан-Гоа был Добун-Баян, происходивший из “коренных монголов”, а сама она происходила из “племени куралас” [Рашид ад-Дин, 1952, с. 78]. “Войдя в дом к Добун-Мергену Алан-Гоа родила двух сыновей. То были Бугунотай и Бельгунотай” [Сокровенное сказание…, 1990, с. 13]. В жизни самого Добун-Мергена никаких необычных явлений не отмечено. Однако “после смерти Добун-Мергена Алан-Гоа, будучи незамужней, родила трех сыновей. То были: Бугу-Хадаги, Бухату-Салчжи и Бодончар-простак” [Сокровенное сказание., 1990, с. 13].

 

Рождение этих трех сыновей вызвало сомнения и пересуды среди их старших братьев. Они “стали втихомолку говорить” про свою мать Алан-Гоа: “Вот наша мать родила троих сыновей, а между тем при ней нет ведь ни отцовских братьев, родных или двоюродных, ни мужа. Единственный мужчина в доме — это Маалих, Баяудаец.

 

От него-то, должно быть, и эти три сына” [Сокровенное сказание…, 1990, с. 14]. Когда слухи об этих пересудах дошли до Алан-Гоа, она “однажды весной сварила дожелта провяленного барана”, собрала и посадила рядом всех своих пятерых сыновей, “дала им по одной хворостинке, чтоб они переломили”. По одной хворостинке они без осо­бых затруднений переломили. “Тогда она опять дала им, с просьбой переломить, уже штук по пяти хворостинок, связанных вместе. Все пятеро и хватали сообща и зажима­ли в кулаках, а сломать все же не смогли” [Сокровенное сказание…, 1990. с. 14]. После этого Алан-Гоа обратилась к своим сыновьям: «Вы, двое сыновей моих, Бельгунотай и Бугунотай, осуждали меня и говорили между собой: “Родила, мол, вот этих троих сыновей, а от кого эти дети”? Подозрения-то ваши основательны» [Сокровенное сказа­ние…, 1990. с. 14].

 

Согласно версии Алан-Гоа: “Но каждую ночь, бывало через дымник юрты, в час, светило внутри (погасло), входит, бывало, ко мне светло-русый человек; он поглажива­ет мне чрево, и свет проникает мне в чрево. А уходит так: в час, когда солнце с луной сходится, процарапываясь, уходит, словно желтый пес. Что ж болтаете всякий вздор? Ведь если уразуметь все это, то и выйдет, что эти сыновья отмечены печатью небесного происхождения. Как же вы могли болтать о них как о таких, которые под пару простым смертным? Когда станут они царями царей, ханами над всеми, вот тогда только уразу­меют все это простые люди”! После этого объяснения Алан-Гоа стала наставлять своих сыновей: “Вы все пятеро родились из единого чрева моего и подобны вы давешним пяти хворостинкам. Если будете поступать и действовать каждый сам за себя, то легко можете быть сломлены всяким, подобно тем хворостинкам. Если же будете согласны и единодушны, как те связанные в пучок хворостинки, то как сможете стать чьей-либо легкой добычей”? [Сокровенное сказание…, 1990. с. 14].

 

В сочинении Рашида ад-Дина об этом сказано: «Алан-Гоа без мужа забеременела от [луча] света; у нее появилось на свет три сына, и тех, кто происходит из рода и по­томства этих трех сыновей, называют нирун, т. е. “чресла”. Это намек на чистые чресла, ибо они зачаты от света» [Рашид ад-Дин, 1952, с. 178].

 

Данный рассказ из “Сокровенного сказания” в части, где говорится о переламы­вании хворостинок, весьма напоминает очень известный и широко распространенный сюжет о том, как престарелый царь-отец дает подобным образом переломить по одной стреле и пучку стрел своим сыновьям. В истории кочевых народов такие примеры “на­глядной агитации” в пользу единства братьев-наследников приписывались нескольким правителям, в том числе скифскому царю Атею и болгарскому царю Кубрату Дулу. Несмотря на свою наглядность и очевидность, ни в одном из отмеченных случаев эти примеры не уберегли наследников от раздела отцовского наследства и его владений Сыновья Алан-Гоа, несмотря на все ее усилия, также разделили наследство между со­бой, оставив, как говорится, без ничего самого младшего брата, Бодончара, “считая его глупым и неотесаным и не признавая даже за родственника” [Сокровенное сказа­ние…, 1990, с. 14]. В дальнейшем, несмотря на неотесанность, именно он “стал родо­начальником поколения Борчжигин” [Сокровенное сказание…, 1990, с. 17]. По мнению Т. Д. Скрынниковой, в этом случае в “Сокровенном сказании” содержится ошибка. Судя по созвучию имен, основателем рода Борчжигин должен считаться прадед Бодончара, девятый потомок Борте-Чино и Гоа-Марал, Борчжигидай-Мэргэн [Скрынникова, 1997, с. 17]. В сочинении Рашида ад-Дина сказано, что название рода — “кият-борджигин, что имеет значение — синеокие; их ветвь произошла от отца Чингисхана и имеет [потому] родственное отношение [к роду Чингисхана и его отца]” [Рашид ад-Дин, 1952, с. 79].

 

В числе потомков Бодончара были Есугай-багатур и его старший сын Темучжин, вошедший в историю под именем Чингисхана, их наследники и потомки, составившие “Золотой род” Чингизидов. В сочинении Рашид ад-Дина говорится, что “Чингисхан, его предки и братья принадлежат, согласно вышеупомянутому [своему] авторитету, к племени кият, однако прозванием детей Есугай-бахадура, который был отцом Чингизхана, стало Кият-Бурджигин; они — и кияты, и бурджигины. Бурджигин же по-тюркски [значит] человек, глаза которого синие” [Рашид ад-Дин, 1952, с. 155].

 

По мнению Т. Д. Скрынниковой: “В идеологическом обосновании верховной вла­сти особое значение приобретает связь Неба и правителя, что прежде всего выражается в его небесном происхождении”. В качестве примера ею указан Бодончар, родившийся у Алан-Гоа при участии небесного света [Скрынникова, 1997, с. 64]. Однако в этом случае остается неясным, почему небесный свет принял участие в рождении Боданчара и его двух братьев, которые при жизни никакими выдающимися способностями и деяниями не отличились, в то время как Вечное Небо оказало свое покровительство его потомку, через несколько поколений, Темучжину.

 

По оценке С. Г. Кляшторного и Т. И. Султанова, первоначально претензии на вер­ховную власть среди монгольских номадов обосновывались приверженцами Темучжина после его избрания на курултае всей монгольской знати 1206 г. на престол и присвоении ему титула Чингисхана тем, что его отец Есугай-багатур был племянни­ком последнего монгольского правителя Хутула-кагана [Кляшторный, Султанов, 2004, с. 193]. А легенда о небесном происхождении Бодончара появилась только тогда, ко­гда были завоеваны многие страны и народы и для претензии на господство над всем миром потребовалось новое идеологическое обоснование. По представлениям мон­гольских номадов, настало время, “Небо с Землей сговорились” и определили его, Темучжина, “отмеченного печатью небесного происхождения” потомка Бодончара, быть единственно законным правителем мира, “царем царей” [Кляшторный, Султанов, 2004, с. 194]. Правда, в жизни Чингисхана покровительство со стороны Вечного Неба не ограничивалось его происхождением. По представлениям монголов Вышнее Небо, а иногда и Земля хранили и оказывали помощь своему избраннику во многих трудных испытаниях на протяжении всей его жизни [Скрынникова, 1997, с. 64-65].

 

В свете имеющихся разных толкований данного сюжета необходимо обратить вни­мание на то, что указания на необычность происхождения основателя и правителя ко­чевой державы от вмешательства небесных сил в качестве обоснования его претензий на верховную власть среди монгольских номадов появились задолго до воцарения Чин­гисхана и его преемников.

 

Схожий сюжет о происхождении основателя Сяньбийской державы Таньшихуая содержится в китайских источниках, описывающих события II в. н.э.: “В царствова­ние Сюань-ди, 147-167, у сяньбийцев явился Таньшихуай. Отец его Тулухэу прежде три года служил в войске хуннов. В это время жена его дома родила сына. Тулухэу по возвращении изумился и хотел убить его. Жена сказала ему, что однажды днем, идучи по дороге, услышала громовой удар; взглянула на небо, и в этот промежуток упала ей в рот градинка. Она проглотила градинку и вскоре почувствовала беременность, а в десятый месяц родила сына. Надобно ожидать чего-то необыкновенного, и лучше дать ему подрасти. Тулохэу не послушал ее и бросил; но жена тайно приказала домашним воспитывать сие дитя, и дала ему имя Таньшихай” [Бичурин, 1950, с. 154].

 

В другом варианте перевода этого предания говорится, что Таншихуай родился в правление императора Хуань-ди. По словам источника, Тоулухоу, вернувшемуся с трехлетней службы, его “жена сказала, что как-то днем, идя по дороге, она услышала удар грома. Когда она подняла голову, чтобы посмотреть на небо, ей в рот упала гра­динка, которую она проглотила, после чего забеременела и через десять месяцев роди­ла сына. Этого ребенка, [сказала жена], несомненно, ждет необыкновенное [будущее], поэтому его следует вырастить и посмотреть, что его ожидает. Тоулухоу не послушал жену и выбросил младенца. Тогда жена тайно попросила домашних подобрать и вы­растить ребенка, которому дала прозвище Таньшихуай” [Таскин, 1984, с. 75]. В уточ­ненном переводе, приведенном в труде Е. И. Кычанова, по поводу рождения основате­ля Сяньбийской державы говорится, что “когда Тоулохоу возвратился, то он счел его (ребенка. — Е. К.) за оборотня и хотел убить его” [Кычанов, 1997, с. 54-55]. Несмотря на уговоры жены о необыкновенном будущем ребенка, зачатого столь необычным спо­собом, “Тоулохоу не послушался и выбросил его”. Лишь благодаря усилиям матери ре­бенка, названного Таньшихуаем, “подобрали и вырастили” домашние, вероятно слуги или родственники Тоулухоу [Кычанов, 1997, с. 55].

 

Уже в юные годы Таньшихуай отличался “храбростью, телесною силою и умом”, чем удивлял старейшин своего рода и племени. А после того, как соплеменники избра­ли его старейшиной, Таньшихуай подчинил все кочевые племена Центральной Азии и создал могущественную Сяньбийскую державу [Бичурин, 1950, с. 154].

 

Схожее, хотя и не тождественное, предание зафиксировано в отношении неземного происхождения основателя киданьской империи Елюя Абаоцзи. В династийной исто­рии империи Ляо по этому поводу говорится: “Притом [его] мать, урожденная Сяо, увидела во сне, что в [ее] чрево вошло Солнце, и забеременела. В 13-й год [эры прав­ления], названной Сянь-Тун (872 г.) — в год [эры правления, установленной] ханом И-Цзуном династии Тан, — родила [она] Абаоцзи” [История Железной империи, 2007, с. 43]. В данном случае матери Елюя Абаоцзи только приснилось, что она забереме­нела от действия Солнца. В истории династии Ляо не утверждается, что это событие произошло в действительности. Впрочем, без необыкновенных явлений появление на свет основателя киданьской империи все же не обошлось. Согласно этой истории, “во время родов в доме были волшебный свет и необыкновенный аромат. Родился вели­чиной с трехлетнего ребенка и сразу же начал ползать” [История Железной империи, 2007, с. 43].

 

Несколько иначе изложено это событие В. С. Таскиным со ссылкой на “Ляо ши”: “Абаоцзи родился в 872 г. В легендах говорится, что перед тем, как забеременеть, его мать увидела во сне, будто в ее грудь упало солнце. Во время родов появились вол­шебный свет и необыкновенный аромат. Родившийся младенец по величине был как трехлетний ребенок и сразу же мог ползать. Через три месяца он начал ходить, а когда ему исполнился год — разговаривать” [Е Лун-ли, 1979, с. 346, прим. 5]. На сходство этих сюжетов о происхождении от солнечного света Елюя Абаоцзи и сыновей Алан-Гоа обратила внимание в своем исследовании Т. Д. Скрынникова: «…рассказ Алан-Гоа о проникновении через дымник юрты ночью с неба луча, от которого она забереме­нела, что повторяет киданьскую легенду о рождении основателя династии Абаоцзи в 872 г. после того, как его мать увидела во сне, что “в ее грудь упало солнце” [Скрынникова, 1997, с. 64].

 

О выдающихся способностях Елюя Абаоцзи, правда, без каких-либо указаний на вмешательство небесных сил, говорится и в сочинении Е Лун-ли: “С самого рождения император отличался великодушием, обладал большим умом и не был похож на ос­тальных. Достигнув зрелого возраста, отличался крепким телосложением, смелостью, воинственностью и сообразительностью. Отлично ездил верхом и стрелял из лука, пробивая стрелой железо толщиной в один цунь” [Е Лун-ли, 1979, с. 41]. Перечислен­ные достоинства основателя киданьской державы в принципе трудно назвать сколько-нибудь необычными. Его жизненный путь также не отличался событиями сверхъесте­ственного порядка. Доказательством небесного покровительства ему может служить только упоминание в сочинении Е Лун-ли о том, как “однажды ночью над местом, где спал император, появился свет, что испугало и удивило всех окружающих” [Е Лун-ли, 1979, с. 41]. Надо иметь в виду, что Елюй Абаоцзи не принадлежал к правящему роду Дахэ, из которого были предшествующие правители киданей, поэтому его приход к власти можно трактовать как переворот, даже если остальные киданьские старей­шины и просили его занять престол, освободившийся после смерти кагана Хань- дэцзиня. Он “сам принял титул и стал ваном, полностью завладел государством киданей”. Во время этого события прежний каганский род “погиб” [Кычанов, 1997, с. 131-132].

 

Хотя захват власти с помощью военной силы в кочевых государствах был вполне заурядным явлением, он являлся нарушением сложившейся традиции и поэтому тре­бовал дополнительного идеологического обоснования. Как правило, в таких случаях победители в борьбе за верховную власть апеллировали к покровительству со стороны божественных сил.

 

Впервые к авторитету Верховного божества Неба в поддержке своих претензий на престол шаньюя прибег основатель Хуннской державы Модэ, свергнувший с престо­ла своего отца Туманя и истребивший родственников. После захвата власти он при­нял особый титул “возведенный на престол Небом великий шаньюй сюнну” [Кычанов, 1997, с. 7]. Его сын и преемник шаньюй Лаошан принял еще более пышный титул — “порожденный Небом и землей, поставленный Солнцем и Луной Хуннский Великий шаньюй” [Кычанов, 1997, с. 7-8]. Вполне возможно, что такой титул был принят по наущению его китайского советника Чжунхин Юе, чтобы таким образом противопо­ставить его титулу китайского императора из династии Хань, который носил титул “сына Неба” [Худяков, 2003, с. 64-65].

 

Близкое по сюжету и характеру изложения к киданьскому варианту этого преда­ния, сказание существовало и в корейском царстве Силла, которое, однако, относилось к значительно более древним событиям. Согласно летописям этого государства, ро­дившийся в 284 г. принц “[Юре] был старшим сыном Чоби. Матерью [его] была дочь кальмунвана Нэыма из рода Пак. Как-то во время ночного путешествия отблеск звезды вошел в рот, и от этого она забеременела, а в тот вечер, когда она рожала, дом напол­нился необыкновенным ароматом” [Ким Бусик, 2001, с. 103].

 

Судя по приведенным сведениям из разновременных китайских, корейских и мон­гольских источников, сходство сюжетов преданий о небесном происхождении выдаю­щихся исторических деятелей, в том числе основателей крупных кочевых государств, имеет не случайный характер. Вероятнее всего, в среде древних и средневековых мон­гольских народов (сяньбийцев, киданей и монголов) в течение периодов поздней древности и раннего и развитого средневековья бытовало историческое предание, осно­ванное на представлении о том, что основателем крупной державы, мог быть человек необыкновенного происхождения, появившийся на свет в результате воздействия выс­ших небесных сил.

 

Если сравнить содержание этого предания у разных монгольских народов, то мож­но отметить, что у сяньбийцев оно бытовало в достаточно наивной, вероятно первич­ной, форме. Основная фабула сяньбийского варианта этого предания выглядит вполне обыденно. Во время трехлетнего отсутствия мужа, несущего воинскую службу, жена забеременела и родила сына, а вернувшемуся супругу бесхитростно объяснила его по­явление тем, что забеременела от градинки, упавшей ей в рот во время грозы. Неудиви­тельно, что, несмотря на “чудесное происхождение” ребенка, Тоулухоу отнесся к этому объяснению без особого энтузиазма, а скорее скептически. Он предпочел избавиться от необыкновенного отпрыска, которого не считал своим сыном и наследником. Свои редкие воинские и организаторские способности Таньшихуай смог проявить в доволь­но юном, пятнадцатилетнем возрасте, но все же достаточно взрослым, сложившимся человеком. В данном случае вся история появления на свет основателя Сяньбийской державы выглядит вполне правдоподобной, за исключением беременности от градин­ки, попавшей в рот, которая не столько оправдывает необыкновенное происхождение героя этого предания, сколько ставит его в несколько двусмысленное положение.

 

Вероятно, для того, чтобы избежать подобного отношения к этому преданию, в его корейском варианте вместо градинки источником беременности стал свет ночной звезды, а чудесное появление царственного ребенка на свет сопровождено “необык­новенным ароматом”. В данном варианте утрачена связь необычного рождения с его последующей деятельностью во имя основания нового государства, поскольку царство Силла ко времени этого события существовало уже несколько веков. Поэтому можно считать, что силланский вариант предания имеет вторичное происхождение. Он мог быть заимствован у сяньбийцев в период их доминирования на политической арене Восточной Азии и переосмыслен в местной среде. Можно считать, что с III в. н.э. это предание приобрело региональный характер, выйдя за пределы культуры одного, мон­гольского по языковой принадлежности, кочевого народа.

 

В киданьском варианте предания само событие отнесено к числу сновидений, а источником появления на свет будущего основателя киданьской империи названо глав­ное небесное светило — Солнце. В качестве доказательств чудесного происхождения Елюя Абаоцзи приведены необычный рост и подвижность новорожденного ребенка, “волшебный свет” и “необыкновенный аромат”. Возможно, что эти нетрадиционные для культуры кочевников подробности были восприняты из корейского варианта пре­дания и переосмыслены таким образом, чтобы не подвергать сомнению патриархаль­ные устои общества.

 

Наибольшей сложностью для анализа отличается монгольский вариант предания. Родословная Темучжина содержит несколько указаний на необычное происхождение, или характеристику, его предков, начиная с первопредка Борте-Чино, который родился “по изволению Вышнего Неба”, и до Бодончара, появившегося в результате “света, проникшего в чрево Алан-Гоа” [Сокровенное сказание…, 2002, с. 6, 9]. При этом, если строго следовать логике предания, Борте-Чино не может иметь прямого отношения к Бодончару и его потомкам, поскольку его непосредственный потомок Добун-Мерген умер еще до рождения основателя рода Борджигинов и, следовательно, не был его предком. По этой же причине трудно согласиться с предложением считать основателем рода Борджигинов Борчжигидай-Мэргэна, несмотря на созвучие его имени названию этого рода [Скрынникова, 1997, с. 17]. К тому же ни Борте-Чино, ни Бодончар и его два брата, несмотря на свое появление на свет в результате вмешательства “Вышнего Неба”, ничего необычного, тем более сколько-нибудь выдающегося для монгольского народа и государственности не совершили. Старшие братья Бодончара, несмотря на то что сами происходили от появившегося на свет по небесному соизволению Борте-Чино, в отношении рождения своих младших братьев предпочитали искать вполне земные, нетривиальные причины. Трудно сказать, удовлетворило ли их объяснение, предложенное их матерью Алан-Гоа, но в отношении дележа наследства с Бодончаром они, как и двое из трех младших братьев, родившихся от “светло-русого человека”, ру­ководствовались не его высшим предназначением, а обыкновенным, вполне заурядным чувством — жадностью, не оставив ему ничего из общего наследия родителей [Сокро­венное сказание…, 2002, с. 10].

 

Самому Темучжину, будущему Чингисхану, “потрясателю вселенной” и основа­телю великой Монгольской империи, из всех возможных чудес в момент рождения достался только необычный сгусток крови, зажатый в правой руке. “А как пришло родиться ему, то родился он, сжимая в правой руке своей запекшийся сгусток крови” [Сокровенное сказание…, 2002, с. 15]. Об этом вспомнила его мать Оэлун-Учжин, ко­гда Темучжин с Хасаром, еще будучи в детском возрасте, из-за нелепой ссоры безжало­стно убили своего брата Бектера: “Недаром этот вот яростно из утробы моей появился на свет, сжимая в руке своей комок запекшейся крови” [Сокровенное сказание…, 2002, с. 21]. Такое предзнаменование в глазах Оэлун выглядит скорее зловещим, чем много­обещающим.

 

Видимо, в основе родословной будущего основателя Монгольского государства было использовано несколько схожих по сюжету преданий разных монгольских пле­мен. Именно этим можно объяснить наблюдающиеся нестыковки в сюжете о небесном происхождении Темучжина. Трудно сказать, оказало ли на повествование о его проис­хождении какое-либо влияние знакомство с киданьским вариантом древнего монголь­ского предания. Однако можно думать, что появление в этом варианте “волшебного света” и “необычного аромата” обусловлено с силланской традицией. Можно пола­гать, что столь необычная для переработки древнего предания оценка происхождения и деяний предков Чингисхана и событий его собственной жизни объясняется тем, что “Сокровенное сказание” создавалось в первой половине XIII в., в условиях, когда были живы многие соратники Темучжина, хорошо знавшие его жизненный путь с мо­мента его рождения и на протяжении всей последующей жизни. Для мифологизации его происхождения и совершенных им деяний в 1240 г., когда создавалось “Сокро­венное сказание”, просто еще не настало время. Вероятно, в состав родословной Чин­гисхана были включены разные по своему происхождению исторические предания и поучительные истории, которые не в полной мере соответствовали идеологии божест­венного обоснования его власти над всем миром.

 

В последующие годы, в середине XIII в., в Монгольской империи начал фор­мироваться культ Чингисхана. В процессе обожествления его личности Чингисхан был провозглашен “сыном бога”, который по праву должен управлять всем населени­ем Земли, так же как бог властвует на Небе [Скрынникова, 1997, с. 68]. В сочинении Рашида ад-Дина говорится, что “всевышняя истина сделала Чингисхана могуществен­ным и он победил имевшихся у него врагов” [Рашид ад-Дин, 1952, с. 106]. Этот культ продолжал существовать и видоизменяться в монгольской среде на протяжении не­скольких последующих столетий и сохранил свое значение в Монголии вплоть до на­стоящего времени [Крадин, Скрынникова, 2007, с. 15-24]. В этих условиях сведения о происхождении основателя Монгольского государства отошли на второй план в срав­нении с совершенными им при жизни историческими деяниями.

 

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

 

Бичурин Н. Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Ч. 1. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1950.
Е Лун-ли. История государства киданей (Цидань го чжи). М.: Наука, 1979.
История Железной империи. Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2007.
Ким Бусик. Самгук Саги. Летописи Силла. Т. 1. М., 2001.
Кляшторный С. Г., Султанов Т. И. Государства и народы евразийских степей. Древность и средне­вековье. 2-е издание. СПб.: Петербургское востоковедение. 2004.
Крадин Н. Н., Скрынникова Т. Д. Под знаменами Чингисхана // Наука из первых рук. 2007. № 1.
Кычанов Е. И. Кочевые государства от гуннов до маньчжуров. М.: Издательская фирма “Восточная литература”, 1997.
Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. I. Кн. 1. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1952.
Скрынникова Т. Д. Харизма и власть в эпоху Чингисхана. М.: Издательская фирма “Восточная литера­тура”, 1997.
Сокровенное сказание монголов. Улан-Удэ: Бур. книжн. изд-во, 1990.
Сокровенное сказание монголов. М.: Изд-во КМК, 2002.
Таскин В. С. Материалы по истории древних кочевых народов группы дунху. М.: Наука, 1984.
Худяков Ю. С. История дипломатии кочевников Центральной Азии. 2-е изд. Новосибирск: Новосиб. гос. ун-т, 2003.