ОБ ОДНОМ ЭПИЗОДЕ ВЕНГЕРСКОЙ ПОЛИТИКИ ЯРОСЛАВА МУДРОГО
Эпоха Ярослава Владимировича Мудрого, занимавшего киевский стол с небольшим перерывом в 1017—1018 гг. в течение почти сорока лет, с 1017 по 1054 т., отличалась, как известно, чрезвычайной внешнеполитической активностью Руси.
В особенности это характерно для времени единодержавного правления Ярослава после смерти в 1036 г. его брата, черниговского князя Мстислава Владимировича.
Хрестоматийным тому примером являются многочисленные иностранные браки потомства Ярослава, которые, насколько они известны, все приходятся на 40-е гг., вернее, если учесть определенные колебания в датировке некоторых из них, — на период от 1039 (наиболее вероятная дата замужества сестры Ярослава за польского князя Казимира I [1038/39—1058] и, видимо, одновременной женитьбы Изяслава Ярославича на сестре Казимира) до 1051 г. (бракосочетание Анны Ярославны с французским королем Генрихом I [1031—1060]).
Есть среди этих браков и скандинавский (ок. 1043 г. Ярослав отдал свою дочь Елизавету замуж за будущего норвежского короля Харальда Сурового Правителя [1046—1066]) — свидетельство того, что, будучи занят главным образом византийскими и центральноевропейскими делами, киевский князь отнюдь не терял из виду и традиционных русско-скандинавских связей …
Цель нашей заметки — обратить внимание исследователей на один эпизод русско-венгерских отношений этого времени, упущенный, насколько нам известно, историографией, но тесно вплетенный в общую ткань внешней политики Ярослава Владимировича в первой половине 40-х гг. XI в. и проливающий дополнительный свет на ее общие тенденции.
Источниками хорошо удостоверено, что призванный в 1046 г. знатью на венгерский престол король Андрей (Эндре) I (1046—1060) явился в Венгрию из Руси, где он находился в изгнании, и что он был женат на одной из дочерей Ярослава Мудрого.
Венгерский хроникальный свод XIV в., представленный «Венской иллюстрированной хроникой» («Chronicon Vindobonense pictum») и «Будской хроникой» («Chronicon Budense») и вобравший в себя более ранние своды, так сообщает об этом: «Тогда венгерская знать, видя бедствия своего народа, собралась со всей Венгрии на совет в Чанаде и послала торжественное посольство на Русь к Андрею и Левенте (брату Андрея) с известием, что вся Венгрия верна им и ждет их» и т. д.; и несколько ниже: король Андрей «взял себе в жены дочь князя Руси, от которой у него родились Шаламон и Давид».
Видимо, Ярослав оказал Андрею существенную военную и материальную помощь, без которой пребывавший в многолетнем изгнании племянник покойного короля Стефана (Иштвана) Святого (997—1038) вряд ли смог бы «привести с собой бесчисленное множество наемного войска».
Под «бедствиями своего народа» венгерский хронист, несомненно, имел в виду обстоятельства, сопровождавшие вторичное восшествие на престол короля Петра Орсеоло (1038—1041, 1044— 1046), который за активную военную поддержку, оказанную ему германским королем Генрихом III (1039—1056, император с 1046 г.), должен был расплатиться признанием немецкого сюзеренитета над Венгрией: на Пятидесятницу 1045 г. он торжественно «передал Венгерское королевство вместе с позолоченным копьем кесарю, своему государю», т. е. Генриху III.
«Позолоченное копье» — одна из важнейших инсигний венгерского короля, полученная, по преданию, Стефаном Святым от императора Оттона III (983—1002)7, и его возвращение, как и выдача двенадцатью годами ранее польских королевских инсигний императору Конраду II, символизировали включение Польши и Венгрии в политико-юрисдикциональную систему империи.
Внешнеполитическое унижение усугублялось репрессиями против антинемецки настроенной знати: «Король Петр и венгры, которые вернули его на трон, укрепившись и собрав силы, начали бесчинствовать. Вот почему все венгры настойчиво стремились к тому, чтобы прогнать Петра» и вернуть на трон потомков Арпада.
Перечисленные обстоятельства придавали позиции Ярослава Владимировича, занятой им во внутривенгерском противоборстве 1046 г., характер политической демонстрации, явно направленной против Германии, — демонстрации тем более показательной, что весь период правления Конрада II и первые годы власти его сына и преемника Генриха III были ознаменованы тесным сотрудничеством Руси и Германии сначала в борьбе против польского короля Мешка II (1025— 1032, 1033—1034), а затем в восстановлении на польском троне Казимира.
Этот нюанс не остался, естественно, не замеченным в науке, но акцентирован он очень слабо. Исследователи обратили внимание на тот факт, что брак Ярославны с Андреем состоялся после известного охлаждения русско-немецких отношений, которое должно было наступить в результате отказа Генриха III, овдовевшего в 1038 г., принять предложенную ему в 1042 г. руку одной из дочерей Ярослава — не исключено, что той же самой, которая затем была выдана за Андрея I.
Сообщение об этом есть в «Анналах» Аамперта Херсфельдского, который, повествуя о праздновании германским королем Рождества 1042 г. в Госларе, пишет; «Оттуда, в числе послов из различных стран, были отпущены и опечаленные послы из Руси — ведь они получили твердый отказ относительно дочери своего короля, которую надеялись просватать за короля Генриха».
На это Ярослав, по мнению В.Т. Пашуто, «ответил упрочением союза с Польшей, затем с Венгрией»; несколько ранее и М. Хелльманн усматривал в матримониальном союзе с Андреем I свидетельство того, что теперь «Ярослав делает ставку не только на империю, но и на новое укрепление связей с Польшей, с одной стороны, и Венгрией — с другой».
Вместе с тем оба историка, как видим, далеки от мысли о каком бы то ни было разрыве между Ярославом и Генрихом III после 1042 г. Более того, чтобы полностью исключить возможность такого истолкования событий, М. Хелльманн высказал даже догадку, будто немецкий брак Святослава Ярославича, о котором известно благодаря ряду немецких источников, следует отнести именно ко времени ок. 1043 г.; таким образом, женитьба сына на родственнице салических императоров явилась, по мысли историка, своего рода компенсацией Ярославу за несостоявшееся замужество дочери.
Неосновательность этой догадки вполне прояснилась в свете недавно открытого нового текста («Санкт-Галленского продолжения» «Хроники» Херманна из Райхенау), так что указанный брак Святослава, явно не первый, теперь со всей определенностью датируется совсем другим периодом — 1070/1 г..
Общая атмосфера враждебной настороженности, окутавшая русско-немецкие отношения после 1046 г., хорошо сохранена в венгерском историческом предании об Андрее I, зафиксированном в анонимных «Деяниях венгров» (составлены в правление Белы III [1173—1196] или Белы IV [1233—1270]): Андрей часто проводил время в замке Комаром, так как «в тех местах любила жить его жена, ибо они были ближе к [ее] родине — а она была дочерью русского князя и боялась, что германский император явится в Венгрию отомстить за кровь [короля] Петра»; географическая неточность (замок Комаром, находившийся при впадении Вага в Дунай, был гораздо ближе к немецкой, чем к русской границе) способна только подчеркнуть живость этого насыщенного драматизмом воспоминания, пережившего как минимум полтора столетия.
Итак, король Петр, вернувшийся на венгерский трон в результате немецкого военного вмешательства, возглавленного лично Генрихом III (битва при Менфё 5 июля 1044 г.), в 1045 г. официально признавший себя вассалом последнего, уже в 1046 г. оказался свергнут при несомненной русской поддержке.
Такое развитие событий трудно расценить иначе как поворот в немецкой политике Ярослава Мудрого — вопрос только в том, когда именно между рубежом 1042—1043 гг. и 1046 г. он обозначился.
Обратимся еще раз к венгерскому хроникальному своду XIV в., чтобы отметить характерную деталь из истории зарубежных скитаний Андрея и Левенте.
Из Польши, где они пребывали в изгнании вместе с третьим братом Белой, женившимся на дочери короля Мешка II (впоследствии, в 1061—1063 гг., королем Белой I), братья направляются на Русь: «Андрею и Левенте было не по нраву, что из-за Белы они пребывают при дворе польского князя как бы в придачу [к последнему], и они считали бесчестьем жить при дворе князя [только] из-за того, что тот (Бела) был в почете.
Испросив разрешения князя, они оставили там своего брата и отправились к королю Лодомерии (Владимира Волынского), который их не принял. Так как не было места, где бы им можно было преклонить голову, они двинулись оттуда к половцам. Половцы же, видя, как умело они переодеты, посчитали их разведчиками в своей земле и, несомненно, убили бы их, если бы их не признал [один] пленный венгр. Так вот после этого их некоторое время [там] держали. Оттуда они затем направились на Русь».
Аналогичное известие у Шимона Кезаи несколько короче в целом и отличается некоторыми деталями: недовольные возвышением Белы, Андрей и Левенте «отправились на Русь. А так как из-за короля Петра они не были приняты князем Лодомерии, то двинулись затем в землю половцев. Хотя те намеревались было их убить, считая их разведчиками в своем королевстве, но в конце концов они были узнаны [одним] пленным венгром, после чего с ними обращались наилучшим образом».
Изложенные сведения в целом (пребывание изгнанных племянников короля Стефана в Польше, неудачная попытка двух из них найти убежище на Руси, затем удаление их в степь и возвращение на Русь, откуда Андрей и призывается на венгерский трон) не вызывают сомнений, хотя и не лишены анахронизмов; так, под «половцами» (Cumani/Сomani) в них, очевидно, следует все же подразумевать еще печенегов, поскольку половцы появились в степях днепровского правобережья чуть позже.
Кроме того, остается неясной абсолютная хронология описанных здесь событий. Андрей и Левенте покидают Польшу, с одной стороны, якобы еще в правление Мешка II, т. е. до 10/11 мая 1034 г.20, с другой — уже при короле Петре, который занял престол после смерти Стефана Святого 15 августа 1038 г.. Твердых оснований для того, чтобы безусловно предпочесть какое-то одно из этих двух взаимоисключающих указаний другому, нет, но более поздняя хронология выглядит все-таки убедительнее.
В самом деле, Андрей, Бела и Левенте покинули Венгрию и направились в Чехию вскоре после гибели престолонаследника Имре, сына короля Стефана, а это случилось в 1031 г.; осенью того же года в Чехию бежал также свергнутый в результате совместного русско-немецкого наступления на Польшу король Мешко II, сумевший, однако, вернуться на родину уже в следующем 1032 г., а на мерзебургском съезде в июле 1032 или 1033 г. — добиться признания от императора Конрада II (ценой стал не только отказ от королевского титула, но и раздел Польши на три части между Мешком II и потомками Мешка I от его второго брака — Дитрихом и Оттоном).
Надо думать, именно тогда, вместе с возвращением Мешка II или его примирением с императором, в Польшу прибыли и венгерские изгнанники. Если так, то для подробно описанного в венгерских источниках возвышения Белы при польском дворе в результате его побед в борьбе с поморянами фактически не остается времени; догадки о возможной связи Дитриха, одного из соперников-соправителей Мешка II, с поморской княжеской
династией — шатки.
Зато хорошо известна другая война с поморянами, которая имела место позже, в ходе консолидации Польского государства при Казимире I: о победе Казимира над поморянами — правда, по обыкновению риторически невнятно — сообщает Аноним Галл. Это противоборство падает на первые годы по возвращении Казимира I в Польшу, так как Генрих III мирит польского князя с князем поморским («dux Bomeraniorum») Земомыслом (?) (Zemuzil) летом 1046 г.. Таким образом, венгерская историческая традиция, сохранив память о связи между Мешком II и прибытием в Польшу венгерских принцев-беглецов, ошибочно распространила ее на все время их пребывания в Польше.
Этот вывод хорошо согласуется с указанием на присутствие на Волыни — в «Лодомерии» — особого князя, который отказался принять Андрея и Левенте. В первой половине 30-х гг. такого князя там бьггь еще не могло, потому что Владимир, старший из сыновей Ярослава Мудрого от второго брака, родившийся в 1020/21 мартовском году, только в 1034 или 1036 г. занял новгородский стол. К моменту смерти Ярослава в 1054 г. на Волыни сидел его сын Святослав, который мог оказаться там как в 1052 г., когда после смерти Владимира Ярославича следующий по старшинству его брат Изяслав переместился в Новгород, так и ранее, если владения Изяслава до перехода в Новгород ограничивались Турово-Берестейской волостью и не включали Волыни.
В первом случае, учитывая, что Изяслав Ярославич появился на свет в 1024/25 мартовском году, и предположив, что он получил Туров с Волынью в те же четырнадцать-шестнадцать лет, как и Владимир Ярославин — Новгород (это соответствует норме канонического права, согласно которой для юношей брачный возраст наступал в четырнадцать лет), начало княжения Изяслава в «Лодомерии» должно было приходиться на 1038—1040 гг. Во втором случае аналогичный хронологический расчет приводит к 1040—1042 гг. как дате посажения Святослава Ярославина на Волыни (Святослав родился в 1027/28 мартовском году). Как видим, князь в «Лодомерии» действительно должен был появиться именно в первый период правления короля Петра, и потому приведенное уникальное свидетельство Шимона Кезаи, что Андрей и Левенте не были приняты Волынским князем (понятно, с ведома и одобрения Ярослава) «из-за короля Петра», выглядит вполне правдоподобно.
Все это делает, на наш взгляд, маловероятными высказывавшиеся иногда предположения, что Андрей и его брат находились на Руси уже с 1034 г., т. е. отправились сюда сразу же после смерти Мешка II, и усиливает впечатление аффектированной резкости, которое производит поворот в венгерской и немецкой политике Ярослава Владимировича, совершившийся в первой половине 40-х гг.
Настоящая работа выполнена при поддержке РГНФ — проект № 01—01—00130а.
А.В. Назаренко
