Мельница: обитатели и легенды

Сочетание в мельнице природного и культурного начал, производимое ею превращение одного вещества в другое, использование силы стихий (воды, ветра), а также постоянный шум — все это определяет отношение к мельнице как к дьявольскому изобретению.
Мельница, особенно водяная, а также заброшенная, разоренная — это место обитания мифологических персонажей. Верят, что под мельничным колесом живет водяной, на мельнице русалка моет волосы, на столбах разрушенной мельницы сидят черти, а на крыше — вампир. Пустые мельницы стараются обходить стороной: караконджулы празднуют там свадьбы и могут затащить к себе прохожего. Черт заманивает на мельницу крестьянина, бесплатно мелет ему муку, но смешивает ее с песком и пр. Ласка — животное-демон также связана с мельницей, болгары даже именуют ее «мельничной кошкой» (воденично коте). Если она повадится лазить в курятник, особыми заклинательными формулами ее отсылают на мельницу.
Мельник, по поверьям, обязательно должен знаться с нечистой силой, прежде всего с водяным.
Части мельницы (колесо, жернова, конек, камень и др.) в силу своих специфических функций получают устойчивые символические значения и нередко используются в различных ритуалах. Так, уберечь скотину от падежа при эпидемии можно, зарыв в воротах украденную в полночь задвижку мельничной запруды. Вращающееся колесо мельницы способно повернуть ход болезни, поэтому, например, на него выливают воду, которой обмыли больного. Используется оно и в любовной магии. С постоянным движением колеса ассоциируются быстрота и работоспособность, именно на него кладет первую самостоятельную пряжу девочки ее отец с пожеланием, чтобы у дочери спорилась работа. К магическим свойствам мельницы и ее частей добавляется очистительная сила воды, вступающей в контакт с мельницей. При трудных родах, чтобы ребенок быстрее появился на свет, роженицу опрыскивают водой с колеса. Такой водой умывались и молодые люди в Юрьев день, чтобы весь год быть ловкими и здоровыми. Считалось, что можно снять с человека порчу, если бросить его одежду в воду под мельницей.
Мельница независимо от ее типа (ветряная, водяная, ручная) в славянских языках является одной из самых архаичных и устойчивых метафор говорения и болтливости. Та же метафора служит для интерпретации сновидений: мельник во сне означает ссору, пустая мельница — бесполезные разговоры. На корреляции мельницы и речи построены магические действия (преимущественно с трещоткой мельницы), направленные на то, чтобы ребенок начал говорить.
В многочисленных славянских паремиях работа мельницы и ее частей соотносится с речевым аппаратом.
Мельница и жернова в загадках обозначаются по шумовому эффекту:
рус. «Тах-тара-рах, стоит дом на горах»;
болг. «Бешеная собака в селе лает» и др.
В волшебных сказках повествуется о чудо-мельнице, которая сама мелет, сама веет и пр. Сооружение мельницы входит в ряд заданий, которые невеста дает жениху. В сказках о падчерице, в легендах о святых мельница — один из локусов, где происходит действие.
У восточных славян известны святочные игры ряженых «чертова мельница», где в качестве хозяина выступает медведь или черт. Западные славяне, хорваты и словенцы на масленицу устраивают «мельницу», «переделывающую» стариков и старух в молодых.

Отрывок из книги В. П. Павловского «Русская мифология. Энциклопедия»

Мельник, как и другие «специалисты», труд которых не был земледельческим, имел особое положение в крестьянской общине. Многие причины обусловили мифологические представления о нем, в которых он предстает необычным человеком. Специфическое расположение мельниц, водяных — на реке, пруду или другом водоеме, а ветряных — на высоком месте, но в любом случае — в отдалении от поселения, породило веру в связь мельника с нечистой силой: духами воды и теми, которые заведуют ветрами. Умение мастера совладать с природными стихиями, приводящими в движение мельничный механизм, послужили основой для наделения его в крестьянском сознании магическим знанием сродни колдовскому. Кроме того, особое отношение к мельнику складывалось в связи с причастностью его работы к основному продукту крестьянского труда — хлебу.
От профессиональных знаний и умений мельника зависело не только качество и количество получаемой из зерна муки, но и долговечность работы мельничной постройки. Неслучайно в народе говорили: «Мельник не бездельник, хоть дела нет, а из рук топор нейдет». Секреты в работе мельника относились простыми людьми к области необычного. В связи с этим знаменательны сведения о получении профессионального опыта, которые содержатся в одном из мифологических рассказов, записанном в селе Новиковка Самарской губернии: умелый местный мельник перенял все свои знания от нерусских мастеров, у которых ему пришлось учиться пять лет. Согласно мифопоэтическому сознанию, «специалисты»-инородцы всегда считались в народе более умелыми, сильными, «знающими».
Крестьяне были уверены, что мельнику в работе помогает нечистая сила, что хозяева водяных мельниц вступают в договор с водяным, а работающие на ветряных мельницах — с лешим или вихрем. В Симбирской губернии даже считали, что мельник продает свою душу водяному и каждую ночь отправляется спать к нему на дно водоема. Договор поддерживался постоянными жертвоприношениями. Обычной жертвой были продукты, связанные с мельничной работой: крошки хлеба, часть муки или зерна из каждого мешка. Остановка механизма мельницы нередко связывалась с несоблюдением мельником своевременного принесения жертвы. Так, в Вятской бернии бытовал рассказ о том, как женское мифологическое существо «шишига» не давала мельнику работать, садясь на мельничную шестерню и останавливая все устройство. Перебои в работе продолжались до тех пор, пока тот не привез табаку и не бросил его в пруд для шишиги. По праздникам в качестве жертвы-угощения водяному в воду лили водку. В Белоруссии при заморозках под мельничное колесо помещали кусок сала, чтобы водяной не слизывал смазку с мельничного колеса.
Более серьезные и даже страшные жертвы, по поверьям, приносились или бывали обещаны мельником непосредственно при строительстве мельницы, а также ежегодно перед наступающим паводком, грозящим снести плотину, и накануне весеннего запуска мельницы. В этих случаях жертвой служили не только хлеб, но и домашний скот, люди. В Новгородской губернии при постройке мельницы под водяное колесо бросали шило, мыло, голову петуха. В некоторых местностях в основание самой мельницы или под ее порогом нередко зарывали живьем какое-нибудь животное: кошку, собаку, петуха, ворону. При поломке механизма или плотины этих животных бросали в воду для водяного. В Смоленской губернии для этой цели мельники специально держали на мельнице животных черной масти. Если в деревне начинали переводиться кошки или гибнуть лошади, крестьяне связывали это с постройкой мельницы. Они верили, что мельник за сохранность своего строения обещает водяному этих животных.
В крестьянской среде широко бытовали истории и о том, что мельники специально заманивают припозднившихся путников и сталкивают их в омут или под колесо мельницы. Иначе, по поверьям, может утонуть сам мельник или разрушится его мельница. В Вятской губернии при обещании жертвы нечистой силе, мельник говорил: «Возьми сколь людей, чтоб только мельница стояла». Подобные представления о жертвенных договорах с водяным поддерживали страх односельчан по отношению к мельнику. Иной раз его обвиняли в произошедшей около мельницы гибели людей и животных. Вместе с тем в крестьянской среде признавалась необходимость и неизбежность жертвы при строительстве мельницы, как и любой другой постройки. Распространенной жертвой при возведении мельницы, по мнению крестьян, была часть зерна, которое они привозили для помола. Существовало даже такое понятие, как «поставить мельницу на девятом зерне». Это означало, что девятая часть зерна постоянно будет отдаваться водяному или лешему за помощь в работе.
Если мельник не ладит с водяным, и последний сердится на него, то мельничная плотина всегда будет прорываться. Поломка деталей мелющего механизма приписывалась нечистой силе. Один из крестьян Ярославской губернии рассказывал об этом так:
Раз молол мой дядя на мельнице вдруг слышит он, что один жернов мелет не так, как следует — то попойдет, то остановится. Пошел дядя к жернову, глядит, а на жернове сидит большущий черный кот, и жернов то попойдет, то остановится, словно его задевает что. Подошел дядя ближе, хотел схватить кота, а тот убрался дальше, на другую сторону, дядя туда, а кот опять прочь. Наконец кот вдруг с треском провалился сквозь землю, и жернов пошел ровно и плавно. На другой же день после этого дядя умер. Считалось, что в подобных случаях мельник должен суметь договориться с нечистой силой. Зачастую мельник сам поддерживал слухи о своих отношениях с нечистью и сверхъестественных способностях. Делалось это подчас для личной выгоды. Так, в Вятской губернии полагали, что «знающему» мельнику следует платить большую плату. Вознаграждение за работу мельник получал зерном. В зависимости от местной традиции, репутации мельника, а также обстоятельств клиентов доля за работу могла варьировать от одной десятой до одной третьей с мешка. Больше платили не только мельнику «знающему», но и надежному, тому, который, по мнению крестьян, знал толк в своем деле и был честен с людьми в вопросах соблюдения очередности и оплаты. По поверьям, сила мельника пропадала, если он обсчитывал крестьян или изменял обычаю обслуживать их по очереди. Нарушение этих сложившихся в традиции обязательств могло, по народным представлениям, навлечь на мельника гнев помогающей ему в работе нечистой силы с соответствующими последствиями: помехи в процессе помола, разрушение механизмов, а также утас-кивание в воду самого мельника. Среди ограничительных действий, касающихся мельника, известен был запрет отряхиваться от муки. Его несоблюдение грозило тем, что мельник заболеет лихорадкой и весь «век будет трястись».
Вера в наделенность мельника магическим знанием и его авторитет среди односельчан поддерживались также благодаря его способности определять по виду привезенного зерна колдуна или ведьму, которые «пережали» чужое поле и забрали себе хлеб. В Ярославской губернии считали, что у пережинщика зернышки с одного края обломаны, обкусаны или обожжены. По характеру работы мельничных механизмов знающий мастер мог также указать на то, что у хозяина зерна кем-то был сделан «пережин»: «стал молоть, а камень не так ходить. Мельник говорит: «У вас хтось спор забрав с хлеба»». Таким образом, от мнения мельника могла зависеть репутация того или иного жителя деревни.
Обычно, стараясь задобрить нечистую силу, мельник вместе с тем сам мог иметь власть над нею. Для этого ему следовало добыть чародейственную траву, которая называлась «адамова глава», или другую. Согласно рассказу из села Новиковка Самарской губернии, у мельника в подчинении были четыре мельничных беса «морлютки». Крестьяне полагали, что власть над ними дает распускающийся один раз в году цвет «спрыг»-тра-вы, или папоротника, который мельнику удалось добыть накануне Иванова дня «на самой вершине Жегулевских гор». Мор-гулютки не только постоянно помогали мельнику удерживать все четыре мельницы, находившиеся в его ведении, но и пришли на выручку, когда того решили отправить в солдаты: по просьбе своего «хозяина» бесы разрушили барские мельницы, и мельника возвратили к его занятию — поправлять мельничные постройки.
Мельничные бесы, по поверьям, не дают покоя мельнику, оставляя его без сна и требуя все время работы. Избавиться от нечисти можно лишь с помощью трудных даже для нее заданий: считать песок, перемеривать воду в море, пересчитывать пеньки в лесах, некоторые из которых рублены с молитвой, что обычно сбивает бесов со счету, и т. п.
Среди мифологических рассказов был распространен сюжет о том, как мельник получает власть над самим водяным, который случайно заскакивает в его лодку в виде рыбы. Мельник набрасывает на водяного крест и отпускает лишь тогда, когда нечистый дает обещание по весне не размывать мельницу.
Мельник, водящийся с нечистыми духами, нередко наделялся статусом колдуна. В русских заговорах, в частности, мельник и мельничиха упоминаются в ряду колдунов и других опасных и вредоносных персонажей. Наряду с представителями других неземледельческих специальностей, которые, согласно традиционным представлениям, знаются с нечистой силой, мельник в народной христианской культуре мог определяться как грешник. Так, на одной иконе XVIII века мельник с другими персонажами-грешниками изображен в аду, где все танцуют под музыку скрипача. В приведенном выше рассказе о мастере с помощни-ками-моргулютками сообщается, что во время добывания волшебной травы, дающей власть над мельничными бесами, мельнику был представлен ад, где мучаются грешники и где он приготовил место и себе: «Ужас как там маются, а мне хуже всех». В некоторых мифологических рассказах повествуется о страшной, как у колдуна, смерти мельника, что объясняется его греховными отношениями с нечистой силой:
Не очень давно еще жил на одной деревне богатый человек. Имел он водяную мельницу. Но вот, пришло ему время помирать. Он и говорит работнику: «Закладывай тройку лошадей и вези меня на мельницу: я буду сегодня ночью умирать».
Работник увез хозяина. А когда поехал домой, то подумал: «Почему же хозяин знает, что он сегодня умрет?» — Остановил лошадей и пошел обратно на мельницу. Приходит и тихонько смотрит в окно. И что же? Сидит его хозяин и горько плачет. Открывается подпольная западня, и выходят оттуда дьяволы. И содрали с него кожу, а мясо съели. Потом один дьявол влез в его кожу и остался там. В Вятской и Самарской губерниях верили, что мельник, заключивший договор с водяным, на сорок дней после своей смерти становится еретиком — ходячим покойником, опасным и вредоносным для людей. С другой стороны, фольклорные тексты, в частности загадка, указывают и на противоположную оценку деятельности мельника и его вознаграждения за нее по смерти:
Коптил, коптил,
Много лет коптил,
Много душ кормил,
Много спасенья залучил
(Мельник).
Мельник-хозяин, владевший мельницей, был, как правило, зажиточным человеком, что определяло его высокий социальный статус в рамках деревенского общества. Народные загадки о мельнице зачастую рисуют ее работу через отрицание видов крестьянского труда, но при этом как чрезвычайно прибыльную:
Стоит кулик на болоте,
Не жнет, не молотит,
Только денежки колотит
(Мельница).
Специфика достижения мельником достатка отражена в русской поговорке: «Не ворует мельник, а люди сами носят». Вместе с тем, состоятельность даже самого работящего мельника в значительной мере зависела от природных стихий, о чем свидетельствуют пословица: «Богат мельник шумом!» — и загадки о мельнике: «Есть вода — пью винцо, / Вода убежит — винцо улетит», «Какие люди питаются ветром и водой?» (Мельник). Крестьяне считали, что зависть к богатству мельника могла послужить причиной нарушения мельничной плотины. Завистнику стоило лишь бросить в воду около мельницы какой-либо предмет, который, согласно традиционным представлениям, был опасен для мельничного хозяйства. К таковым относились, например, свиное рыло, овечья кость, наполненная ртутью, и некоторые другие предметы.
Разнообразные и подчас противоречивые представления о мельнике-специалисте в традиционной культуре в значительной степени обусловливались особенностями его труда, в том числе и местом работы. Известны загадки, в которых очевидно самое уважительное отношение к мельничной постройке: «Весь мир кормит, сама голодна» (Мельница). Мельница сочетала в себе и культурное, и природное начала: с помощью этого сооружения происходило превращение одного вещества в другое, причем для осуществления этого процесса использовались силы природных стихий. Несмотря на изображение мельницы в загадках как подательницы пищи — она «весь мир кормит», — а соответственно и жизни, в народном сознании она воспринималась, прежде всего, как «нечистое» место, что объяснялось ее и пространственной закрепленностью в отдалении от жилого пространства и постоянным шумом при работе. Согласно украинскому преданию, мельница вообще была придумана чертом, хотя ему не удалось установить жернов, так как крылья постройки имели форму креста. Место близ мельницы считалось небезопасным. В народе говорили: «Со всякой новой мельницы водяной подать возьмет», то есть утопит человека. Восприятие мельницы, не только водяной, но и ветряной, как опасного объекта отразилось в традиционной загадке: «На горе-горище стоит беленище, в этом беленище деготь и ле-готь и смерть недалеко» (Ветряная мельница).
На мельницах, особенно старых, заброшенных, по народным верованиям, живут мифологические существа, о присутствии которых можно узнать по шуму и музыке. Это, прежде всего, водяной, или мельничный, а также русалки, которые любят мыть или расчесывать свои волосы, сидя на столбах разрушенной постройки или на рабочем колесе, черти, мелкие бесы «ичетики», женский дух «шишига». Верным знаком пребывания таких персонажей на водяной мельнице являются неожиданная остановка ее работы или, напротив, внезапный запуск механизма.
По поверьям, около плотин водяных мельниц водилось много рыбы. Вместе с тем, рыбачить здесь опасались, полагая, что в виде налима или щуки можно вытащить самого водяного, а то и он сам может откусить палец или утянуть рыбака на дно. Верили также, что как ни лови у плотины, ничего не поймаешь, поскольку водяной из вредности отведет рыбу. Кроме того, он еще и рассердится: сорвет плотину, сломает мельничное колесо и т. д. Поэтому рыбную ловлю близ мельницы устраивали только с разрешения мельника — посредника между людьми и мифологическими персонажами, а водяному при этом приносилась жертва в виде табака или водки.
С мельницей как опасным пространственным объектом были связаны некоторые принятые в традиции запреты. Так, на мельнице запрещено было ругаться и брать что-либо без спроса. Жители Архангельской губернии во время пребывания на воде старались никогда не упоминать об этом сооружении, иначе, по местным поверьям, можно накликать бурю. В Заонежье при запуске мельницы к ней уважительно обращались за разрешением на работу. В Вятской губернии было известно закрепленное за определенной календарной датой почитание мельниц-«шумих»: в девятую пятницу после Пасхи совершался ритуал, называемый в народе «шумному богу молиться». На месте, где прежде стояла мельница, никогда не ставили жилой дом, так как, по поверьям, здесь не станет вестись скот. Да и остатки от мельницы никогда не использовали в качестве материала для построек, за исключением свинарников, поскольку мельничные бесы боятся свиней.
Отличительная особенность работы мельницы — постоянный шум — легла в основу соотнесения ее образа в мифопоэтической речи и текстах с понятием безмерного говорения — болтливостью. Иногда мельничный шум изображается в фольклоре через образ нерусской, то есть необычной речи. Например, в загадке:
Тыло-тыло, мотвило,
По-немецки говорило
По-французски лепетало,
В поднебесье улетало
(Мельница).
В этой связи показательно, что о болтливом человеке до сих пор в народе говорят, что он «мелет языком», и называют его «пустомелей». Соотнесение языка болтливого человека с мельницей нередко встречается и в пословицах: «Язык — безоброчная мельница», «Язык — жернов, мелет, что на него ни попало».
Если место работы скорее бросало тень на образ мельника, в традиционной культуре способствовало восприятию его как опасного персонажа, то продукт его труда — мука, напротив, обеспечивал высокий статус этого специалиста в рамках мифо-поэтических представлений. Ведь мука в народной традиции воспринималась как символ богатства и плодородия, что нашло отражение во множестве обрядов и поверий. У восточных славян, например, был известен свадебный обычай «бить» новобрачных мучным мешком, это действие было направлено на избежание бесплодия молодых. У русских в северо-восточных районах таким мешком слегка похлопывали только что родившегося теленка, чтобы он выжил, а также обтирали корову или свинью, чтобы отвести от скотины порчу. Родившихся слабыми детей сквозь мучной мешок протаскивали. О продуцирующей силе муки свидетельствует бытовавший в Заонежье запрет на Русальной неделе просеивать ее через сито прямо в дежу: по народным поверьям, это могло привести к чрезмерной рождаемости детей в семье.
В древних представлениях, характерных для всех славянских народов, мука осмыслялась как первоэлемент, из которого был сотворен человек. Неслучайно до сих пор существует выражение — «сделаны из одного теста». Мотив творения человека из муки сохранился в детской дразнилке «Тили-тили тесто, жених и невеста». Сама технология изготовления муки, основанная на принципе вращения, по всей видимости, воспринималась в народном сознании как операционный прием, соотносимый с актом творения. Неслучайно в святочное время, когда, по народным представлениям, происходило формирование мира вновь, существовал запрет на осуществление человеком любых трудовых действий, основанных на этом и подобных операционных приемах — прядение, витье веревок, тканье, плетение лаптей, гнутье изгородей, взбивание масла, помол муки, — близких космогоническому процессу. Эти действия возможны были только в инсценированном виде в рамках игр ряженых в Святки. Действительно, в некоторых местных традициях были известны святочные игры «в мельника», «смазывать мельницу», имеющие ярко выраженную эротическую символику — девкам задирали палкой подолы, а мельницу изображал старик, на обнаженный зад которого клали решето, — что соотносится с идеей творения. Жизнеутверждающий характер имела и распространенная кое-где у русских святочная игра, в которой ряженый мельник мог «перемолоть» старика на молодого.

Мифологические помощники.
Владение тайными знаниями было в глазах крестьян неотъемлемой чертой хорошего мельника, элементом его профессионализма. Если мельница водяная, мельник должен был установить рабочие взаимоотношения с водяным, если ветряная — то с лешим.
Леший являлся мельнику чаще всего в виде высокого мужика – долгого (вят.) или болшого (костр., ветлуж.), либо сильного ветра, в последнем случае срывая с него шапку и ломая мельничные крылья (ТА, д.123, л.23-24. Вологодская губ. и у., 1899 г.; ПМА, Кировская обл., Советский р-н, с.Воробьева Гора, 1986 г.).
Водяной – в облике огромной рыбы в мельничном пруду: налима, сома, щуки (ТА, д.204, л.5. Вологодская губ., Грязовецкий у.; ПМА, Ярославская обл., Пошехонский р-н), черного кота (ТА, д1788, л.35. Ярославская губ., Пошехонский у., 1898 г.), мужика в красной рубахе, выгоняющего стадо коров прямо из воды. Смоленские мельники описывали водяных как мужиков “с длинными пальцами на ногах, с лапами вместо рук, с двумя… рогами на голове, с хвостом назади, и с глазами, горящими подобно раскаленным углям”. На вятских мельницах обитали, по поверьям, мелкие бесы – ичетики,–представлявшиеся мохнатыми человечками с длинной всклокоченной шевелюрой, а также женский дух по прозванию шишига, имевший обыкновение отдыхать на мельничном колесе (ТА, д.410, л.12-14. Вятская губ., Глазовский у., 1898 г.).
Чаще, однако, мельничная нежить являлась невидимо, давая о себе знать шумом, голосами, неожиданным запуском (остановкою) мельницы.
Представления о демонических существах, обитавших на мельнице, оформляло ее особый статус в глазах населения. Мотив встречи с ними (или проявлениями их активности, которые видели в самых разных событиях) составлял обычный элемент рассказов о посещении мельницы. «Возле мельницы чо-то чудилось: мамка приехала на мельницу рано, никого еще нет, заперто. И сижу, говорит, — раза три кашлянул кто-то. А никого нет…» (Кировская обл., Нагорский р-н, д.Щучкины). Широко известны поверья, что возле мельницы манит и водит, пугает людей нечистая сила (к ним мы еще обратимся).
Сами мельники реагировали невозмутимо, а порой и поддерживали подобную репутацию. В вятском селе Воробьева Гора мельник рассказывал: «В мельницу-то воду как пускают, вышел оттуда не человек, а кто знает что. Мельник говорит: — Кто тутока? — Угу, — только и ответил. Мельник говорил: — Ой, какой страшный, вода с него так и течет… Мельник быстро, рассказывал, выключил мельницу и домой заперся. Говорит, трясусь!» (Кировская обл., Советский р-н, с.Воробьева Гора). Такая форма утверждения мельником в глазах крестьян своей особенной репутации была стереотипна и зафиксирована у восточных славян повсюду, от Поволжья до Полесья: “У нас был мельник, да вельми пьяница,–рассказывает жительница с.Грабовка на Гомельщине. – Пьяный ляже у мельницы. Сам ён говорил:–Я, каже, ляжу, а мне говорить: чаго ты ляжишь, подымайсь, надо пускать мельницу. А я ляжу и думаю: ня буду. А, чую, пустили мельницу, и вона шумить, и вона тарахтить. Яму гаварили, шо “табе сниться”,–а ён гаварить:–Не, на самом деле. Вони – лукавые – как люди бегали. Я их боявся, ня подымався, ляжав. Потом проснувся, пошов – никого няма. И ничого ня помелено” (Гомельская обл. и р-н, с.Грабовка).
Присутствие нежити проявлялось невнятными голосами, шепотом, стуком мельничных механизмов, касанием, внезапным дуновением ветра. Со всеми этими персонажами мельник, как и пастух, должен был заключить тайный договор, подкрепленный жертвоприношениями.
Чтобы уяснить роль подобного рода поверий в организации реальных отношений мельника с населением окружающих деревень, рассмотрим те ситуации (отношения), которых эти поверья чаще всего касались.
Отношения и нормы
Как правило, это потенциально или реально конфликтные ситуации: неисправность и поломки мельницы; определение очередности помола; расчеты с мельником; потери зерна (в том числе в отходы); гибель у мельницы людей и домашних животных; споры по поводу качества зерна и муки, а также ловли рыбы в мельничном пруду. В этих ситуациях чаще всего возникали конфликты с мельником, как и разговоры о его тайных связях с нечистой силой.
Исправность мельницы
За исправность мельницы отвечал, разумеется, работавший на ней мельник. Но некоторые поломки были и в сфере коллективной ответственности и, соответственно, были значимы для коллектива.
Это относится прежде всего к постройке плотины и поддержанию ее в рабочем состоянии. Плотину для устройства водяной мельницы насыпали всей деревней (а для больших мельниц – и жители нескольких окрестных деревень). В случае ее прорыва (что нередко случалось во время весенних паводков) восстанавливали плотину также коллективными усилиями. Вероятно, отсюда и конфликтность этой ситуации.
Существовали мифологические объяснения прорыва плотин, смысл которых заключался в определении виновника нерадостного события. Вина за разрушение плотины возлагалась на: мельника; строителей мельницы; крестьян, недовольных мельником; колдунов и вообще чужаков, которых считали колдунами заранее.
Чаще всего разрушение плотины объясняли проделками водяного: говорили, что не в меру разгулялся свадебный поезд водяных; что местные водяные не пускали чужаков и подрались с ними, либо водяной за что-то рассердился на хозяина мельницы. Крылья ветряной мельницы. По известным представлениям, мог сломать леший. От мельника требовалось умение ладить с водяным (лешим) – тогда плотина всегда будет в целости, а мельница в исправности. Поэтому ответственность за частые ее разрушения возлагалась номинально – на водяного (лешего), реально – на мельника.
Последний, впрочем, имел возможность переложить ее на других лиц, особенно враждебных ему. Скажем, на строителей мельницы (нередко это были тоже мельники из других селений, потенциальные соперники). Бывший мельник из д.Залесье Харовского р-на Вологодской обл., например, рассказывал следующее: “Вот чужой-то строитель и делал. Не утрафили мельники мастеру – он колеса делал. Тот говорит: “Ладно, вам берега не удержать”. И как весна подошла,–и расхватили серёдку (прорвало середину плотины. – Т.Щ.). И каждый год так. Он, наверное, подсунул что-то”. Ходили слухи, что недоброжелательные строители подкладывали в мельницу бревна т.н. буйного дерева. По поверьям, такое дерево привлекает молнию, а плотина или ветряная мельница, в которую положена хотя бы щепочка его, обязательно разрушается. Разрушительным могло оказаться дерево, сожженное молнией или поваленное ветром (ТА, д.834, л.11. Вологодская губ., Череповецкий у., 1899 г.).
Иногда мельник перекладывал вину и на самих крестьян: “У нас Лифан был мельник,–вспоминают жители с.Воробьева Гора (Советского р-на Кировской обл.). – У его часто рвало плотину. Дак кто-то,–говорили, свиную чушку (пятачок) бросил (в омут у плотины. -–Т.Щ.). Как ни крепили мы, так все равно рвало”. Поверье о вредоносности для мельницы свиного пятачка зафиксированы и в Вологодской обл. (там он назывался пёска или пешка ): “Где промыло мельницу, дак, говорят, опущено поросячье рыло, пёска: поросенок-то рылом землю порхает” (Тарногский р-н, с.Нижний Спас). Пошехонцы с той же целью бросали в воду овечью мостолыжку – полую косточку, наполненную ртутью и закупоренную: “Ртуть, видно, какую-то имеет силу, и идет, и начинает размывать, размывать – и пошла вода из пруда. Всё размоет”. В Олонецкой губ. бросали в мельницу “траву саву”, которая “ростом мала, листьем черна, цветом синя”; результат тот же. В качестве причин такого рода действий называют:
зависть к богатству мельника (Кировская, Вологодская обл.);
недовольство им и ссоры – гл.обр. из-за очередности помола или слишком слишком большой, по мнению хозяина, убыли зерна после помола (Ярославская обл.);
просто “по пьянке поссорятся или из-за скота (?)”. (Вологодская обл.).
Наконец, виновниками поломки плотины называли чужаков, прохожих, особенно иноэтничных. В Вельском р-не Архангельской обл. (на самом юге ее), в с.Благовещенск, рассказывают, что прохожая цыганка бросила что-то под плотину, рассердившись, что ее отказались покормить в местной столовой; будто плотина тут же разрушилась, берег подмыло и столовая сползла в реку.
Впрочем, иногда мельнику было выгодно взять ответственность на себя. В 1714 г. в Летичевском магистрате (на Украине) было получено письмо от метсного мельника, в котором “он требовал должной ему от города суммы, угрожая, в случае если его не удовлетворят, прибегнуть к таинственным средствам, ему одному ведомым; он утверждал, что в его власти уничтожить городские плотины и мельницы”. Здесь он, по существу, прибегает к угрозе использовать магию, как к средству добиться от магистрата выполнения ранее оговоренных условий оплаты. Иными словами, угроза ущерба (т.е. виртуальное насилие) служит здесь подкреплением договора.
Предметом магического регулирования становились и другие неполадки в работе мельничных механизмов: поломки колеса, крыльев и жерновов, которые также связывали с активностью нечистой силы. Приведем рассказ крестьянина, присланный в Этнографическое бюро кн.В.Н. Тенишева из Пошехонского у. Ярославской губ.: «Раз молол мой дядя на мельнице… только вдруг слышит он, что один жернов мелет не так, как следует — то попойдет, то остановится. Пошел дядя к жернову, глядит, а на жернове сидит большущий черный кот и жернов то попойдеит, то остановится, словно его задевает что. Подошел дядя ближе, хотел схватить кота, а тот убрался дальше, на другую сторону, дядя туда, а кот опять прочь. Наконец, кот вдруг с треском провалился сквозь землю и жернов пошел ровно и плавно. На другой же день после этого дядя умер». Об одном местном мельнике ходили слухи: будто он, «как только пойдут жернова не ладно, спускался вниз и подолгу с кем-то громко разговаривал. После этого жернова опять пойдут как следует. Большую часть дня он проводил под мельничными колесами» (ТА, д.1788, л.35). Из Глазовского у. Вятской губ. писали о жившей на мельнице шишиге, которая просила у мужика привезти ей листового табаку. Как только мужик засыпал зерно и собрался молоть, шишига «села на бабку у мельничной шестерни и мельница остановилась». Сойти же она отказывалась до тех пор, пока мужик не даст ей табаку. Как только он привез табак и бросил его в пруд, «тотчас же мельница начала работать, а шишиги на шестерне как будто совсем и не бывало» (ТА, д.410, л.13-14). В других подобных рассказах жертвами служили водка, хлебные крошки, мука, зерно.
Кроме мелких жертвоприношений при любом запуске или затруднении, практиковались и более крупные — при постройке мельницы, в преддверии весеннего паводка (как основной опасности для плотины), при ежегодном запуске после ледохода. Жертвой служили: хлеб, домашние животные и, по неясным, но до конца XIX в. устойчивым слухам, люди. Жертва могла быть принесена непосредственно в момент обряда или в отложенной форме завета (обещания). Поверья о жертвоприношениях на мельнице, порождали страх перед мельником, а порой и открытые претензии к нему в случае гибели у мельницы людей или животных.
Гибель у мельницы
Общественное мнение будоражили слухи о человеческих жертвоприношениях. В с.Синегорье говорят, что при строительстве мельницы хозяин делает заклад (то же, что завет) – обещает нечистой силе жертву: “Возьми сколь людей, чтоб только мельница стояла” (Кировская обл., Нагорский р-н, с.Синегорье). Еще в XIX в. среди крестьян ходили слухи, что мельники специально сталкивали в пруд припозднившегося путника. Чаще, однако, предполагалось, что водяной сам забирал обещанную жертву. Так или иначе, гибель людей возле мельнице (и даже вообще в воде) часто считали следствием такого договора: “В прошлом (1898. – Т.Щ.) году в селе Золотове (Тихвинского у. Новгородской губ. – Т.Щ.) крестьянин на реке поставил плотину для мельницы, а летом утонули два мальчика. Тогда вся деревня собралась и требовала разрыть плотину. “Видно,–говорят,–у него обещано черту водяному”” (ТА, д.757, л.16). Подобные верования по сей день активно бытуют среди вятских жителей: “Илью Гавриловича на мельнице измололо,–вспоминает жительница (1918 г.р.) д. Щучкины (Нагорского р-на Кировской обл.), – и люди говорили, что завет, может, сделали. Бывало, два-три человека погибнет. И еще двоих человек измололо. Вот, видно, когда строил мельницу, то и завещал 2-3-х человек. Старые люди говорили. Без завету, наверное, нельзя было…”.
Примечательно, что в народных верованиях тайные жертвоприношения мельника связаны с его богатством: “Больно много на мельнице ребят потонуло,–вспоминает Августа Михайловна (1908 г.р.) из Синегорья. – Дак тоже говорили: заветы будто клали мельники. Мельница чтоб стояла, а люди тонули. Раньше мельница была у хозяев богатых. А им денег жалко было. И вот, чтоб плотину не сносило, хозяин говорит (водяному. – Т.Щ.): “Возьми сколь людей, чтоб только мельница стояла… Потонет человек если на мельнице, дак и опять вспоминают: – Вот, это богач сделал, моего ребенка взял… На мельнице двенадцать человек обещал буржуй этот. Люди тонули да тонули”. О том же говорит и ее односельчанка Прасковья Архиповна (1913 г.р.): “Мельница водяная была. И в пруду утонет кто – вот говорили, что это мельник заветил. Богатого мужика была мельница. А вот “Коммуне” (колхозу) стала принадлежать мельница, так перестали тонуть” (Кировская обл., Нагорский р-н, с.Синегорье).
Надо заметить, что с мельницей была связана вполне реальная опасность. Сводки несчастных случаев в губернских ведомостях регулярно отражают гибель людей возле водяных и ветряных мельниц. Например, в Вологодской губ. в ноябре 1851 г. “нечаянно умерших было 17 человек, из коих… крестьянский сын Прокопий Иванов, 10 лет, проезжая мимо мукомольной ветреной мельницы, убит крылом ее”. За три месяца (май, июнь, июль) 1852 года “нечаянной смерти подверглось 107 человек… раздавлен колесом мукомольной мельницы 1”. В сентябре – декабре 1852 года “нечаянных смертных случаев было 49… раздавлено колесом мукомольной мельницы 4, утонуло 3”. Редкая сводка обходилась без упоминаний о несчастиях у мельниц. Это отражено и в народных представлениях, где закрепилась репутация мельницы как опасного места: “На горе-горище стоит беленище, в этом беленище деготь и леготь и смерть не далеко (Ветряная мельница)”. “У мельницы давило людей многих: в кожух попадет, полезет – колесом придавит… Там, где колесо-то водяное есть, – опасно: что черт ли сунет? Там тёмно. У нас задавило мужчика-то” (Вологодская обл., Харовский р-н, д.Бугры). Погибший таким образом доставался, по поверьям, нечистой силе (предполагалось, что по завету мельника).
Таковые поверья ставили несчастные случаи мельнику в вину. Впрочем, вина эта, если число погибших не превышало некоего обычного уровня, ему прощалась, поскольку гибель людей молчаливо признавали неизбежным условием строительства мельницы.
По народным представлениям, человеческую жертву можно было заменить животной. В основание мельницы (под плотину или будущую дверь) зарывали живыми животное: кошку, собаку, петуха, ворону – чаще черной, иногда белой масти; при прорыве плотины или других поломках водяной мельницы их бросали в пруд, чтобы умилостивить водяного. Некоторые мельники специально на этот случай держали животных черной масти. Другие мельники делали завет, обещая за сохранность мельницы, например, кошек (в деревне не будут вестись – будут гибнуть – кошки) или лошадей. После этого гибель животных в деревне связывали с постройкой мельницы: “Мельницу, говорят, строят, и какой-то заклад делают,– объяснял мне житель (1906 г.р.) вятского села Синегорье.– Вот у нас у соседа две лошади потонули у мельницы. Мельник,–говорил мужик,–когда строил мельницу, обещал лошадей” (Кировская обл., Нагорский р-н, с.Синегорье). Последствия завета оставались, по поверьям, даже после разрушения мельницы: “Там раньше мельница была, – рассказывает жительница вятского селения Колянур. – А потом мама там дом поставила. Дак там всё неладно шло: то корова кончится – скотина не велась. Потому что на месте мельницы нельзя ставить (дом. – Т.Щ.)” (Кировская обл., Советский р-н, с.Колянур).
Потери хлеба во время помола.
В жертву водяному (лешему) можно было, по поверьям, отдать и часть зерна, привозимого на мельницу. В знак этого в пруд мельник бросал в пруд хлебные крошки, оставшиеся с обеда, сыпал немного муки или зерна из каждого мешка. Некоторые заключали договор с невидимым покровителем уже во время строительства мельницы: например, ставили мельницу “на девятом зерне”, подразумевая, что одна девятая всего привезенного на мельницу зерна поступит в жертву водяному (лешему).
Эти поверья касались еще одного типа спорных ситуаций – потерь зерна при помоле, а точнее – определения их приемлемой величины. Разница между весом привезенного зерна и полученной после помола муки рассматривалась как неизбежная жертва. Причем это касалось как платы за помол, так и неизбежных отходов (на водяной мельнице они были значительно больше, чем на ветрянке).
Расчеты с мельником за помол традиционно производились зерном: платили долю (гарнец, гарнцы)–от одной десятой (Кировская обл., Советский р-н, с.Воробьева Гора) до одной трети (ТА, Костромская обл., Макарьевский у., 1899 г.) зерна с каждого мешка. Впрочем, в последнем случае, вероятно, учитывались и отходы – суммарная потеря веса после помола.
Доход мельника в некоторой мере зависел от приписываемой ему тайной связи с нечистою силой. С одной стороны, знающему мельнику, имевшему, по поверьям крестьян, особые отношения с водяным, платили вдвое дороже. С другой – он должен был особенно точно соблюдать меру в расчетах. Его сила будто бы пропадала, если он нарушал правила, обманывал и обмеривал (т.е. брал себе больше, чем положено, муки с каждого мешка). П.Якушкин в своих “Путевых письмах” из Псковской губ. Приводит разговор с местным жителем: “Мельнику обещано: будешь верно молоть – вода будет; обмеривать станешь – воды не станет, сказал мне мужик, приехавший на мельницу: стал обмеривать,–воды стало меньше”.
Наемных помельщиков в некоторых местах принято было, кроме обычной оплаты, еще и кормить или угощать водкой. Можно сопоставить это с поверьями о том, что нечистая сила требует жертву водкою (вар.: табаком), в противном случае препятствуя движению колеса или ломая жернова. По сведениям конца Х1Х в., мельник либо опускал водку в пруд в бутылках, либо выливал понемногу, прежде чем выпить самому.
Качество зерна
Нередко на мельнице возникали споры по поводу качества зерна. Здесь претензии предъявлял мельник: “Мельник ругался: почему плохо посушил – плохо мелется” (Кировская обл., Советский р-н, с.Воробьева Гора, д.Дугино). По виду зерна мельники якобы могли определить пережинчика: зерно у него как будто обломано, обкусано или обожжено (почернело) с одного края. Это было серьезное обвинение: пережинчик (вят. стригунец) – колдун (или ведьма), которого считали виновником неурожая. Говорили, что они еще до начала жатвы (в Костромской, Кировской обл. – под Ивана Купала), в ночь или под утро, открывают настежь свой амбар и выстригают на чужом поле колосья – остается узкая полоска в два пальца: “как мышка пробежала”. По поверьям, большая часть урожая с этого поля пойдет в амбар к пережинчику, а у хозяина почти ничего не будет: “Спорину состригал: спорины не будет у тебя, а у него будет” (Новгородская обл., Шимский р-н, с.Старый Медведь; Костромская обл., Парфеньевский р-н, с.Николо-Ширь; Кировская обл., Яранский р-н, д. Шишульга). Впрочем, разговоры о пережине могли иметь и противоположные последствия для хозяев зерна. Мельник “стал молоть, а камень не так ходить. Мельник говорит: у вас хтось спор забрав с хлеба. Хто у вас што забрав?” – т.е. мельник заключил, что зерно это с поля, пострадавшего от пережинчика, и хозяйка его – не ведьма, а, наоборот, жертва (Брянская обл., Климовский р-н, с.Челхов). В подобных случаях именно от мельника зависела репутация женщины в деревне. ©

Мы уже рассказывали о ведьмах с мельниц Ирландии и Праги. Сегодня же мы познакомимся с историей вампира с мельницы.

Осенью 2012 прошла такая новость:
Как сообщает британский таблоид The Sun, городской совет Байна Башты — городка на западе Сербии, выступил с публичным предупреждением о том, что вампир вырвался на свободу и теперь ходит по округе.
Сербский вампир Сава Саванович снова на свободе? Это предупреждение появилось после того, как рухнула старая мельница на реке Рогачица, которая когда-то давно была домом одного из самых известных сербских вампиров — Савы Савановича.
По словам мэра Миодрага Вуетича: «люди обеспокоены и напуганы. Здесь все знают историю этого вампира, и мысль о том, что теперь он потерял покой и ищет новое жилье просто пугает. Всем страшно».
Он добавил, что это все выглядит забавно для людей, которые не живут в этом районе, которые могут смеяться над своими страхами, но в Западной Сербии никто и никогда не сомневался в том, что вампиры действительно существуют.
Он подтвердил, что местный совет посоветовал всем жителям повесить чеснок на двери и окна, чтобы защитить их от вампира, поскольку всем хорошо известно, что вампиры не выносят запах чеснока. Также мэр напомнил «о необходимости положить Святой Крест в каждой комнате дома».

Кто такой этот Сава Саванович? Популярность этого персонажа связана с именем сербского писателя Милована Глишича. Открываем Википедию: В его реалистических историях из крестьянского быта встречаются мотивы, взятые из сербского фольклора. В частности, в его повести «Спустя девяносто лет», серб. Posle devedeset godina появляется легендарный вампир Сава Саванович. Повесть вышла в 1880 году и стала одним из первых произведений в мировой литературе, где героем является вампир. Роман «Дракула» Брэма Стокера выйдет через семнадцать лет после этого, в 1897.
Существует даже старый фильм — Бабочка/Leptirica (1973).
Теперь вернемся к Саве Савановичу, про которого мне удалось выяснить, что речь идет не о вымышленной персоне, а о реально существовавшем человеке, некогда уважаемом и солидном. Решив жениться на молодой девушке (сам он был далеко не молод), он получил отказ, поскольку ее отец, не будучи бедным, не хотел выдавать ее за пожилого мужчину. История рассказывает, что Сава с того момента неожиданно обозлился, стал хмурым и агрессивным, и что все начали обходить его стороной. В какой-то момент он, захватив с собой пистолет, решает разобраться с самой девицей, находит ее на пастбище с овцами, и после того, как она ему отказывает и поворачивается спиной – стреляет в нее сзади, убив ее. Все это видит его брат, следивший за ним. После содеянного он набрасывается на Саву и начинает с ним бороться. Тут подбегают чабаны, услышавшие выстрел, а брат убийцы пытается убежать, в страхе за собственную жизнь. Приняв его за грабителя, один из подбежавших убивает его, не зная, что на самом деле преступник – Сава. В конце концов, разобравшись что к чему, чабаны принялись колотить убийцу девушки чем попало, забив его безжалостно до смерти.
Так как Сава был убийцей, его похоронили на том самом месте, где он погиб, но немного времени спустя пошли слухи, что он встал и бродил в округе. Односельчане решают вогнать в его осиновый кол, но сноха успевает отговорить их и тайком с братьями переносит его гроб в отдаленное место. И именно после того, как его перенесли далеко от дома, он воистину встал и начал мстить.
По преданию, такова история, которой воспользовался сербский писатель (фантаст, среди прочего) Милован Глишич, положив ее в основу своего рассказа “90 лет спустя”. Сам рассказ отличается от сценария фильма, потому что Глишич рассказывает про Саву на фоне нелегкой любви молодых Страхини и Радойки, отец которой, весьма неприятный и скрытный человек, изо всех сил старается не допустить их счастья. ©
Вот такая легенда. Сейчас Сава — уже не просто пугалка, а своеобразный бренд села или, проще говоря, возможность заработать, зазывая туристов посетить места, связанные с леденящей кровь историей. Я уже писала, что каждое уважающее себя сербское село просто обязано иметь собственного вампира или, на худой конец, «привидение с мотором». Но не всем «повезло» получить в придачу и реальную возможность прославиться. В конце-концов, с чем у подавляющего большинства европейского (и не только) населения ассоциируется Трансильвания? Правильно, с Дракулой. Но румынам не приходится отстаивать свое право на этого «кровососа», а жители Зарожья живут в почти постоянной борьбе за «пальму первенства».
Вот и в интернете время от времени появляется информация, что Сава Саванович — вообще никакой не первый сербский вампир, потому как за несколько десятилетий до него, в 1724 году, подобные безобразия творил некий Петар Благоевич из Велико Градишта. Или вдруг начнут утверждать, что Саванович, конечно, первым был, но вот знаменитая Савина мельница находится на в Зарожье, а в селе Петница. Но настоящая борьба разгорелась между Зарожьем и Вальево, предъявившим свои права на вампира на том основании, что давший ему литературную жизнь Милован Глишич — как раз уроженец этого города. Неожиданно на помощь зарожцам пришла… сербская православная церковь, которая ответила на слишком яркую рекламную кампанию туристической организации «Вальево для вас» возмущенным обращением местной епархии к верующим согражданам. Его основная идея – недопустимость превращения Савы в «адский символ» города на Колубаре. В самом деле, есть немало других, по-настоящему достойных имен, связанных с Вальево, – Николай Велимирович, Юстин Попович, Десанка Максимович, наконец. Привлекать туристов, заявили священники, нужно не сомнительными проязыческими персонажами, а красотой и духовностью местных монастырей. Зарожанин Миодраг Вуетич, председатель совета по восстановлению Савиной мельницы, в интервью популярному изданию «Блиц» сказал, что в его селе из вампира не хотят сделать ни героя, ни страдальца, а просто желают сохранить предания прошлого, которые рассказывали старики и описывал Милован Глишич: «Пусть вальевцы оставят нашего вампира в покое, мы нашего Саву ни за какие деньги не продадим. Может, он и приземлялся где-нибудь на вальевских мельницах, но зубы точил именно в Зарожье и Баиной Баште!»

Такие вот вампирские страсти. Как бы там ни было, но, кроме как на рекламном плакате Вальева на туристической ярмарке в Белграде, Сава Саванович нигде в городе на Колубаре больше замечен не был. А вот в Зарожье установили большой указательный щит, на котором, как и прежде, улыбающийся вампир заманивает свои жертвы на проклятую мельницу. ©