Одомашнивание растений

Одомашнивание растений

Занимались ли первые земледельцы селекцией? Почему у пшеницы нет предка в дикой природе? И что на самом деле мотивировало людей переходить к земледелию?

Об одомашнивании растений с биологической точки зрения говорим с младшим научным сотрудником лаборатории естественнонаучных методов Института археологии РАН Алексеем Юрьевичем Сергеевым.

 

Стенограмма эфира программы «Родина слонов» с младшим научным сотрудником лаборатории естественнонаучных методов Института археологии РАН Алексеем Юрьевичем Сергеевым.

М. Родин: Я очень люблю говорить о том, что историческое знание всегда вписано в систему научных знаний. Потому что история, естественно, наука, и она вписана в огромное облако научных знаний совершенно разных отраслей изучения Вселенной. Сегодня мы будем говорить примерно о том, как встраивается история в биологию, в историю растений. Казалось бы, мы примерно представляем, какие у нас есть методы для того, чтобы изучать этот вопрос. Если мы историки, у нас есть письменные источники, какая-то археология, ещё что-то. И мы выстраиваем какую-то систему. Мы понимаем, как люди впервые одомашнили растения, научились производить сельскохозяйственные культуры.

Но всегда интересно состыковывать наши знания со знаниями других наук. Сегодня мы этим займёмся. Мы сегодня будем говорить об одомашнивании растений с биологической точки зрения. Как биология подключилась к изучению этого вопроса?

А. Сергеев: Я бы только немножко наоборот сказал. Всё-таки скорее правильнее говорить, что сначала биологические дисциплины изучали этот вопрос, а уже потом подключилась археология. Все мы понимаем примерно, что такое одомашнивание растений и животных. Все мы знаем, что есть домашние, дикие виды животных и растений. Но что это за процесс? Мне нравится такое определение: одомашнивание – это процесс, при котором человек и определённые виды растений и животных становятся всё более зависимыми друг от друга. Человек берёт какие-то виды, их изменяет в соответствии со своими представлениями о каких-то хозяйственно полезных свойствах. И они становятся зависимы от человека, потому что без его поддержки они просто исчезнут или одичают. И человек тоже становится от них зависим. Потому что они ему приносят в первую очередь пищу, одежду и другие полезные материалы. То есть процесс взаимозависимости здесь обоюдный.

А более строгое, естественнонаучное определение говорит о том, что в процессе одомашнивания растения и животные видоизменяются генетически и, соответственно, фенотипически. Для животных это более просто объяснить. Есть животные одомашненные. Т.е. домашняя корова или домашняя свинья довольно сильно отличается от своих диких родственников. А есть животные прирученные. Если вы возьмёте, допустим, лисёнка из дикой природы, приручите его, и он будет с вами играться, вы его можете гладить. Но он у вас от этого домашним не становится. Если вы не ведёте с лисами селекционную работу, то генетически они не меняются никак. Это по прежнему остаётся такое же дикое животное, только оно прирученное.

У растений есть аналогичный процесс. Просто для него нет удобного термина в русском языке. Первый этап одомашнивания – мы берём растение из дикой природы и начинаем как-то за ним ухаживать. Мы его пересаживаем или пересеваем, и начинаем вести какой-то уход. Но оно на первых этапах не отличается от своих диких предков.

Это важно, потому что этот период, пока растение не приобретёт признаки совершенно нового подвида или вида, в первой половине ХХ века никто не понимал, как это происходило. Считали, что древние люди где-то в неолите взяли из популяции понравившиеся особи, пересадили их, посеяли, стали за ними ухаживать. Что главное, изолировали их от диких родственников, чтобы не было перекрещивания какого-то. Выводили фактически чистые линии. Т.е. это была селекция, опрокинутая в прошлое. Как селекционеры в ХХ веке делали, предполагали, что примерно такие процессы и происходили в древности.

Если так делать, вести постоянную селекцию несколько лет, и опыты это показывают, то хозяйственно ценные признаки приобретаются очень быстро: в течение 20-30-ти, максимум 50-ти лет.

М. Родин: Вся наша цивилизация сильно зависит от одомашненных животных и растений. Но многие даже не представляют, насколько сильно одомашненные растения отличаются от своего дикого состояния. Насколько кукуруза отличается, зерно, пшеница. Мы привыкли к наливным колосьям с огромными зёрнами. А если посмотреть в дикой природе, то непонятно, что там есть и как вообще додумались это есть. Это всегда очень маленькие зёрнышки, максимум два зерна на колосе, и т.д. И когда мы говорим про сельскохозяйственные признаки, если они появляются медленно, то непонятно, зачем вообще эту траву брать и выращивать. Вы говорите, что если специально это делать, то это быстро произойдёт. Но, я так понимаю, вы клоните к тому, что не всё так просто.

А. Сергеев: Да, не всё так просто. Потому что в середине ХХ века подключилась археология с началом больших работ на Ближнем Востоке, начиная с Иерихона и дальше. С тех пор были изучены многие десятки, и даже уже наверное первые сотни памятников. И стало очевидно (поскольку хронология есть: радиоуглеродное датирование, датирование по керамике и др. археологические методы), что этот процесс занял не первые десятилетия, а, например, промежуток времени от того, как мы фиксируем первое выращивание диких предков той же пшеницы или ячменя, до того момента, как мы видим, что это уже новый вид домашнего растения, составляет полторы-две тысячи лет. Для бобовых культур этот период ещё больше: 3-4 тысячи лет. То есть здесь мы не говорим ни о какой направленной селекции.

М. Родин: Тем более это человек каменного века, который не представляет эти процессы и распланировать их физически не может. Он не знает, к чему они приведут.

А. Сергеев: Да. Такого целеполагания и быть не могло. И самое главное, у них не было таких задач. Благодаря этим накопленным данным учёные осознали, что на первых этапах все эти процессы были совершенно не целенаправленны и не специальны.

Часть растений действительно настолько сильно изменилась, что у некоторых просто нет прямых предков. Некоторые вообще произошли, как наша мягкая хлебная пшеница: это просто продукт гибридизации нескольких разных видов. Одного предка в природе у неё просто нет.

Но есть растения, которые сложно назвать вообще одомашненными. Есть такое растение ямс, у которого съедобные клубни. Оно кормит десятки, если не сотни миллионов человек в тропическом поясе. Его выращивают в Африке, в Юго-Восточной Азии, в Америке. И долгое время не могли знать, кто его первый начал выращивать. По той простой причине, что оно генетически, фенотипически не несёт каких-то ярких маркёров отличий от своих диких сородичей. Т.е. это фактически пересаженное из дикой природы в поля растение. Не было никакого селекционного пресса, отбора. И фактически эти растения не изменились. Поскольку это клубневая культура, семян практически мы найти не можем на археологических памятниках, и они никак не меняются. Клубни не сохраняются. Генетика тоже здесь не работает. Это домашнее растение? Да, домашнее. Но оно такое странное. Поэтому для него говорить, что есть какой-то очаг одомашнивания, очень сложно. Этот пример не единственный, просто самый яркий.

Здесь надо сказать несколько слов об учении Вавилова об очагах земледелия. Вавилов трагически погиб в 1943 г. Фактически его работа – это первая половина ХХ века. Он и его коллеги совершили кучу экспедиций во все уголки земного шара, собрали гигантское количество данных на тот момент. Но они изучали в первую очередь морфологические признаки растений. Секвенирование генома началось уже где-то в 1970-е гг., а стало сравнительно дешёвым и доступным только в 1990-е. Т.е. генетика тогда помогала совсем в общих чертах.

Почему Гордон Чайлд назвал это неолитической революцией? Потому что для учёных того времени было как-то самоочевидно, что это был какой-то быстрый прыжок. Но когда подключилась археология, стало очевидно, что это было не так. И даже ввели термин, который примерно на русский язык можно перевести, как «растянутая доместикация». Она растянута во времени. И что ещё очень важно, она очень часто бывает растянута и в пространстве.

М. Родин: Гордон Чайлд придумал термин «неолитическая революция». Он увидел какой-то скачок в истории человечества, что был сначала палеолит, мезолит, а потом вдруг возникло производящее хозяйство. И он, я так помню, как раз помещал на Ближний Восток весь этот процесс. Правильно? И Вавилов отдельно от него, грубо говоря, в эту же точку показал. Он совершил большое количество экспедиций, отобрал растения, посмотрел, откуда происходят все домашние растения и тоже предположил, что это произошло на Переднем Востоке. Но они оба думали, что это быстро произошло. Так, грубо говоря, резюмируем?

А. Сергеев: Грубо говоря, да. Во-первых, мы должны понимать, что есть независимые очаги земледелия. Вавилов об этом тоже уже знал. После него был такой американский исследователь Джек Харлан, можно сказать, американский ученик Вавилова, который довольно сильно видоизменил эту концепцию, дополнил, уточнил. Просто потому, что ему выпало жить во второй половине ХХ века и здесь было другое количество данных.

Стало очевидно, что независимых, или, как их сейчас называют, первичных центров одомашнивания несколько. Сейчас их выделяют порядка 7-8-ми. Но их можно свести в четыре больших региона: Америка, где как минимум 2-3 независимых очага есть, Африка, где как минимум один очаг, Ближний Восток с Плодородным полумесяцем и Дальний Восток, Китай, где как минимум два очага выделено. Это, ещё раз говорю, минимум. То, о чём мы знаем точно. Просто зачастую первичные и вторичные очаги разделить бывает очень сложно. Во всех перечисленных  регионах этот процесс проходил на ранних стадиях, т.е. в неолите. Это окультуривание, которое началось 10-11 тыс. лет назад, если мы говорим о Ближнем Востоке. В смысле, началось ещё раньше. Это время, к которому появляются первые культурные растения. Примерно такие же датировки для Мезоамерики, тоже первая культура около 10 тысяч лет. Почти такие же древние для Китая, 8-10 тысяч лет. Африка помоложе, но тем не менее там тоже эти процессы шли независимо.

М. Родин: Как это изучал Вавилов в те времена, когда ещё генетика не появилась? Я так понимаю, просто сравнивали морфологию растений и искали место, где это растение в самой простой форме произрастает в дикой природе.

А. Сергеев: Да. Изучали ареалы именно распространения видов, не просто ареалы, а там, где у данного конкретного вида максимальное разнообразие признаков, которые потом стали хозяйственно полезными. Если говорить про Ближний Восток, то ту территорию, которую традиционно называют Плодородным полумесяцем. Если говорить про это место, то здесь просто накладываются ареалы нескольких видов растений. Это дикие виды пшениц: дикая однозернянка, дикая двузернянка, и дикий предок ячменя. Конечно, если мы их наложим друг на друга, никакого красивого полумесяца не получится. Хотя бы потому, что их ареалы всё-таки немножко шире. Дикий ячмень вообще от Китая до Северной Африки распространён.

Тут главный вопрос: если это всё есть, почему это не произошло в другом регионе? Здесь наложился ещё один важный процесс, уже непосредственно то, что связано с человеком. Это массовое начало оседлого образа жизни. Здесь сошлись два фактора. Большое разнообразие растений, и животных, кстати, тоже, но про животных лучше кто-то другой расскажет. И оседлость.

Про оседлость надо сказать отдельно. Понятно, что если вы одомашниваете животных, то вам оседлость не принципиальна. Собаку одомашнивали люди палеолита, которые были бродячими охотниками. Коров, овец можно пасти, перегоняя, они не территориальные животные. Если же вы занимаетесь земледелием, то оседлость – это базовая необходимость. Хотя в более поздние эпохи есть интересные редкие исключения с полукочевыми племенами.

Бродячие охотники-собиратели не просто куда хотят, туда идут. У каждого племени есть определённый маршрут передвижения в течение года. Племя проходит за год сотни километров, и это примерно закольцовано. Маршрут этот связан в первую очередь с ресурсами, которые эти люди собирают в окружающей среде. Современные этнографические данные это очень хорошо показывают: это и бушмены в Африке, инуиты на Аляске, австралийские аборигены – это разные части мира, совершенно разные природные среды. Годовые миграции людей привязаны к годичному циклу, который связан с наличием в той или иной местности  в тот или иной календарный период определённого вида ресурсов. У вас есть такой календарь в голове: вы знаете, что здесь, на этом озере, мы будем с мая по июнь ловить рыбу, дальше мы пройдём 20 км и будем выкапывать какие-то корневища или клубни, дальше мы пойдём, потому что олени придут, и надо на них охотиться. И так по кругу. Это не какая-то прихоть, это жёсткая привязка к природным условиям. Какой-то ресурс может быть круглогодично на одной территории. Но если вы будете целый год сидеть, вы всё съедите и вам всё равно придётся оттуда уходить. Это рациональная система землепользования, которая выработана десятками и сотнями поколений людей.

Почему начинается осёдлость? Есть такая натуфийская культура, которая примерно 14,5-15 тысяч лет назад расцветает на Ближнем Востоке на территории Леванта и частично Сирии. Эти люди первые начали строить действительно серьёзные каменные дома.

М. Родин: Я правильно понимаю, что с натуфийской культурой сейчас связывают первое одомашненное растение?

А. Сергеев: Да. Произошли некие изменения климата.

М. Родин: Натуфийцы – одни из первых, кто стал строить почти каменные города?

А. Сергеев: Не совсем города, скорее крупные посёлки с каменной архитектурой.

М. Родин: А почему они начали оседать? Мы говорили, что люди даже в этих регионах всё равно кочуют, и в зависимости от времени года разные ресурсы появляются. А у них что изменилось?

А. Сергеев: Здесь основная непротиворечивая теория – во влиянии климата. Конец плейстоценовой эпохи, то, что было до 12 тыс. лет от нас, это конец верхнего палеолита. Он совпал с т.н. ледниковым максимумом. Это время, когда на протяжении нескольких тысяч лет было максимальное покровное оледенение на планете. Средняя температура была очень холодной.

Как раз в районе 15 тыс. лет назад начался резкий пик потепления на планете. А климат очень сильно влияет на растительность. И в этой части, в Леванте, в южной Анатолии, началось увеличение площади лесов. В первую очередь это леса средиземноморского типа с преобладанием дубрав. Дубравы дают жёлуди. Жёлуди богаты белком и крахмалом. При определённой обработке они съедобны. Это была основа пищи людей. В этих лесах росла фисташка, самые разные ореховые и плодовые культуры: сливовые, дикие груши, дикий виноград, дикая оливка, дикий миндаль. Из того, что я перечислил, вы уже можете понять, что это диета очень калорийная и, главное, она довольно малозатратная: ничего выращивать не надо, можно просто ходить по этим лесам и собирать. Плюс леса – это дом для всяких копытных, для газелей. На открытых пространствах всякие зубры, кабаны. Т.е. изменения климата были хороши не только для человека, но и для животных. Эта растительная база для всех сыграла такую роль.

К этому времени у человечества уже технологии продвинулись очень сильно. Люди освоили плетение из растительных волокон намного раньше, а здесь оно уже было на хорошем уровне. А плетение – это вы можете сплести сети, чтобы ловить рыбу и болотных птиц. Можно плести корзины, короба. У вас карманов нет, но вы можете набрать в лесу тех же орехов и всяких плодов в короб. И они не просто навалены кучей и гниют, а лежат в плетёной корзине или в коробе, проветриваются и долго хранятся. Появился уже более-менее совершенный лук со стрелами, копьеметалки. Серпы вкладышевые, которые будут довольно сильно влиять чуть позже.

Эти все мелкие факторы, которые по одиночке действовали и до этого, и за десять тысяч лет до этого. Есть интересная стоянка Охало II на территории Израиля, ей 23 тысячи лет примерно. Там уже у людей, в принципе, всё было, они были к этому готовы, но у них не сошлось всё в одном. А здесь уже все эти факторы, которые по одиночке до этого действовали, сказались. Плюс климат подыграл, этот очень короткий пик потепления. Люди стали строить эти города, количество человеческих популяций стало увеличиваться.

К счастью, это длилось недолго. И началось финальное плейстоценовое похолодание, которое называется поздний дриас у геологов. И климат стал постепенно иссушаться и охлаждаться. Площадь этих лесов стала сокращаться. Кормовой базы стало не хватать. И люди стали больше внимания уделять т.н. низкоранговым собираемым растениям. Хорошая пища – то, что в лесах собирали. А то, что хуже – это как раз дикие злаки, дикие бобовые, дикие осоковые (есть съедобные виды камышей, сытей), дикие гречишные самые разные. Люди их и до этого собирали, начиная чуть ли не с 30 тыс. лет назад есть доказательства, что они это собирали и ели. Но поскольку во время этого похолодания количество желудей и всего остального сокращалось, им пришлось на эту более низкоранговую пищу переходить. И уже из этих растений стали выделяться виды, которые потом станут предками культурных растений.

Уже в конце плейстоцена, хотя и очень сложно это археологически доказать, поскольку если вы выращиваете дикое растение, оно несёт морфологические признаки дикого растения. Если вы находите в культурном слое скопления этих зёрен или остатков очистки, то может быть это собрали в больших количествах на дикой природе, принесли на поселение и потом использовали, а может уже выращивали. Но косвенные признаки, что это уже всё таки начало выращивания, есть. И больше уже их появляется в начале голоцена, когда уже начинается потепление.

Оканчивая разговор о натуфийцах, надо сказать, что похолодание привело к сокращению количества этих посёлков, очень сильно сокращаются их размеры. Понятно, что если у вас идёт изменение климата, вы его не осознаёте, потому что оно очень медленное. Если вы сейчас спросите у людей, один скажет, что у нас потепление климата, потому что зима тёплая, другой скажет, что это похолодание, потому что лето было холодное. Такие вещи отлавливаются только учёными при изучении больших отрезков времени. Натуфийцы в каждый текущий момент времени не могли ощущать этого. Но что-то происходило: ресурсы сокращались.

Ответов может быть несколько: вы можете опять начать вести кочевой образ жизни. Вы можете попробовать заботиться о каких-то интересных редких ресурсах. Допустим, отгонять от них животных, соседей. Но кто-то догадался до самого эффективного метода, и, естественно, это был не один человек, это происходило многократно: можно взять и пересадить растение ближе к своему дому. Чтобы его можно было мониторить, чтобы никто его не съел, за ним даже можно ухаживать, поливать, пропалывать, и т.д.

Но я ещё раз подчеркну: в это время люди ещё не осознавали преимуществ этого способа. Это был всего лишь один из вариантов, как избежать риска недостатка калорий. Люди, даже те, которые делали эти эксперименты с пересаживанием, пересеванием, выращиванием, всё равно продолжали собирать все доступные ресурсы в окрестностях, охотиться на животных, ловить рыбу, и т.д. У людей ещё не было осознания, что выращивание – это такой хороший выход из этой ситуации. Они диверсифицировали риски, не клали яйца в одну корзину.

Здесь очень помогает ещё и этнография. Я хочу сказать ещё о мотивациях. Ошибка, что у них была именно такая мотивация, что «нам нечего есть». На самом деле первичная мотивация очень часто связана не с нехваткой, а именно с редкостью определённых ресурсов. Допустим, вы знаете, что у вас будет какой-то праздник племени и вы хотите сделать праздничный пирог, запечь поросёнка или ещё что-то. Вы не знаете точно, у вас к этой дате будет успешная охота, сможете ли к этому времени собрать диких злаков. Поэтому для того, чтобы у вас предсказуемо этот ресурс был, вы пошли на охоту заранее, каких-то поросят поймали и не стали их убивать сразу а оставили в загоне. Вы собрали злаки, но не съели их, а отложили, или даже высеяли, чтобы они у вас точно были. Т.е. первая мотивация – это предсказуемость. Есть очень хорошие исследования по Африке, по Амазонии, которые это показывают.

М. Родин: Насколько я понимаю, зерновые культуры становятся важными просто потому, что они хорошо хранятся. Если их собрать в те же самые корзины, про которые вы говорили, они могут долго храниться. Это очень важно в этой ситуации.

А. Сергеев: Это один из факторов, который предполагают. Но, наверное, самое главное в ценности именно этих видов злаков, ржи, пшеницы, ячменя, просто то, что это однолетние виды. А у многих однолетних видов как правило очень большая семенная продуктивность. Потому что они живут один год, и чтобы иметь как можно больший репродуктивный успех, одна из стратегий – образовать как можно больше семян и рассеять их вокруг себя. Многолетние травы могут размножаться корневищами и не обязательно образовывать большое количество семян. И однолетние злаки могут расти в более плотном травостое, что опять же на единицу площади даёт больший выход продукции. И вам не надо по одному зёрнышку собирать, у вас сразу большие колосья. Тогда они были не очень большие, но тем не менее преимущество по сравнению с другими такое. Скорее всего, основные преимущества такие. Дальше ещё возможность хранить, возможность обработки. Плюс ещё надо не забывать, что это не ядовитые растения. Хотя и некоторые ядовитые едят после обработки. Т.е. тут много таких факторов.

Я сказал о предсказуемости. И второй фактор – это климат. Климат меняется, места естественных произрастаний сокращаются. Вы традиционно приходите в то место, где каждый год собираете свои любимые семена, а их там уже нет, потому что за день до вас пришли ваши соседи и съели их.

Есть ещё такой фактор чисто этнографический. Плодородный полумесяц географически многослойный, поясами идёт. Это пояс гор, к которому пояс лесов примыкает. Дальше идёт пояс лесостепей, пояс степей и пояс полупустынь. И эти посёлки, уже в голоцене которые возникают, возникают в разных этих природных поясах. Это результат сравнения разных археологически раскопанных памятников, больших массивов данных: те, кому «больше» повезло, которые оказались в зоне, где лесная растительность с наступлением голоцена и потеплением восстановилась и опять стало много миндаля, фисташек, абрикосов и алычи, там есть следы экспериментов. Было сравнительно недавно раскопано поселение Кёртик-тепе, там учёные ловят следы, что вроде пытались выращивать злаки. Но растительность восстановилась и это быстро бросили. Потому что зачем тратить время, если опять всё можно собирать? То же самое мы видим для восточной части Плодородного полумесяца. Это горы Загроса, где, в общем, тоже эти эксперименты были. Но по большому счёту к ним уже потом приходит из западной части, из Леванта уже готовый набор одомашненных культур.

В западной части есть ключевой памятник Абу-Хурейра на Евфрате, территория современной Сирии, эти жители оказались на пограничной территории, где даже с наступлением голоцена сильно много легкодоступных ресурсов не возникло. И им пришлось всё равно опираться на эксперименты по выращиванию. И они их фактически довели до одомашненных растений. Ещё есть несколько ключевых таких памятников в этой переходной зоне между сухой степью и более насыщенной. Там какие-то островные леса. Посёлок довольно большой, плотность населения высокая, дикорастущих ресурсов мало, они не восстановились в течение потепления.

Колебания климата тоже оказались важными, и природная зона, где расположены памятники.

М. Родин: Во-первых мы понимаем, что Плодородный полумесяц неоднороден, и в разных его частях эти процессы шли по разному. И в долгоиграющей перспективе в выигрыше оказались те, кто в более сложных условиях оказались. В том смысле, что медленнее восстанавливались ресурсы и приходилось больше уделять внимания злаковым.

А. Сергеев: У Плодородного полумесяца есть внутреннее деление. Есть Загрос, есть т.н. Золотой треугольник, это территория южной Анатолии, северной Сирии. Есть южный Левант. Там всё немножко по-разному происходило. Основные культуры – два, скорее всего, три вида пшеницы были одомашнены, один вид ячменя и несколько видов бобовых. Основные – это хорошо нам знакомые чечевица, горох, бобы, нут и чина. Из технических культур здесь – лён. И предполагают, хотя это уже сложнее, что первое плодовое растение здесь, которое было одомашнено, это фига, инжир.

Генетические исследования по крайней мере для пшеницы-однозернянки показывают, что это был не единомоментный процесс, вернее, это был не один локус, а много разных локусов. Потому что очень большое генетическое разнообразие. Когда мы берём один локус, у нас эффект бутылочного горлышка. Его нет. Это генетические исследования на основе всех популяций культурной однозернянки, которая ещё сохранилась.

Пшеница-двузернянка тоже показывает, что было как минимум два больших региона внутри: Левант и треугольник. Там было четыре или пять эпизодов одомашнивания внутри. Для ячменя мы знаем два эпизода. Один в южном Леванте, другой – за пределами, это иранское плато.

М. Родин: То есть в разных регионах внутри Плодородного полумесяца много было попыток с разными культурами. И каждую культуру по несколько раз отдельные группы людей одомашнивали.

А. Сергеев: Да. Часто происходило так, и мы видим это и в других регионах земного шара, вы можете из дикого места произрастания взять культуру, начать её высевать, но она у вас ещё не приобретает признаки домашнего растения. А потом вы, допустим, по какой-то причине переселяетесь на другое место, забираете её с собой, и окончательное одомашнивание происходит уже в другой точке. Я поэтому и говорю, что одомашнивание для некоторых культур фиксируется растянутым не только во времени, но и в пространстве. Т.е. дикий предок в одном месте, а домашнее растение за несколько сотен, а то и тысяч километров самые ранние свидетельства мы фиксируем. Поэтому довольно сложно выявлять эти все очаги. Надо понимать, что это условность, в общем.

М. Родин: Понятно, что процесс изменения растений идёт постоянно. Мы не можем сказать: «это заняло 50 лет». Но в среднем вы сказали, что это тысяча-полторы тысячи лет для того, чтобы совсем дикое растение превратилось в более-менее домашнее, плодоносящее, с полезными хозяйственными качествами. Так примерно?

А. Сергеев: Да. Это свидетельствует только о том, что люди не вели целенаправленную селекцию. Видимо, параллельно происходил приток генов от диких популяций. Растения начинали приобретать какие-то признаки, двигаться в одну сторону. Вы добавляете туда диких предков. Может быть, вы храните их в одной корзине, на следующий год их высеваете. У вас получается смесь полуодомашненных и диких. Поэтому всё начинается заново, растягивается, процесс не получается направленным. Здесь ещё подозревают, что важную роль сыграло начало использование серпов при уборке. Оно позволило вести селекцию более качественно.

М. Родин: То есть ты можешь срезать те конкретные побеги, которые тебе больше нравятся.

А. Сергеев: Да. Но в деталях это сложно сказать, как было. Но по крайней мере изменение материальной культуры на это очень сильно повлияло тоже.

Ссылка на первоисточник
Рейтинг
( Пока оценок нет )
Загрузка ...
Исторический дискуссионный клуб