Предания о князьях южных славян

Предания о князьях южных славян

В «Болгарской апокрифической летописи» начальная история болгарского государства изложена в контексте апокалиптической картины «конца времен»; повествование в обеих частях этого памятника ведется от имени пророка Исайи. В первой части описывается «путешествие» пророка на небеса. Вторая же, собственно летописная часть посвящена обзору болгарской истории, которую Исайя узнает (видит?) во время своего «посещения» небес. В этом тексте вполне отчетливо выделяются признаки устных эпических источников217: упоминание сакрального для славян топонима Дунай и имени царя «Слав», мифологический сюжет о рождении хана Испора218 (т.е. исторического вождя болгар Аспаруха) от коровы. Более спорным признаком может считаться рекордный возраст первоправителей — Слав, согласно летописи, правил 119 лет, Испор — 172 года, Изот — 100 лет и три месяца. Возможно, эти указания были добавлены под влиянием библейских сообщений о возрасте патриархов и пророков.

Согласно «Апокрифической летописи», первопоселенцами Болгарии являются болгары, происходящие от «куман», т.е. тюрков. Однако, судя по славянскому имени первого «царя», легенда о расселении народа по Дунаю является славянской. Возможна также контаминация славянской и тюркской легенд об обретении новой родины.

Легенда о первом царе Славе состоит из следующих мотивов:

1. Обретение родины и расселение «народа болгар» на Дунае.
2. Вокняжение Слава из народа «болгар» («цара от ныхъ») и население городов.
3. Язычество народа болгар.
4. «Царь» Слав создает «сто могил».
5. Наименование «царя Слава» «царь ста могил» (дубль мотива 4).
6. Изобильные урожаи в правление царя Слава.
7. Наличие ста могил в «царстве» Слава (третье повторение мотива 4).
8. Смерть «царя» после 119 лет правления.

К поздним литературным добавлениям в этом тексте явно принадлежит мотив язычества болгар, определение первопоселенцев как болгар-тюрков и титул Слава «царь». К устному преданию восходят мотивы обретения родины на Дунае, вокняжения Слава, возведения «ста могил», смерти правителя219.

Сюжетообразующим мотивом предания является сообщение о «ста могилах»: этот мотив в коротком тексте повторяется трижды. Дополнительные мотивы обретения родины, вокняжения и смерти Слава только обрамляют ключевое сообщение о «ста могилах».

Определение (титул?) первоправителя Слава «царь ста могил» может быть истолковано по-разному. Этимология слова «могила» двояка: с одной стороны, «могила» означает погребальную насыпь, место погребения, с другой — в славянских языках так именуется любая насыпь, холм, гора220, причем значение, связанное с возвышенностями рельефа, для этой лексемы является изначальным. Учитывая сообщение Летописи о том, что Слав «возвел» эти сто могил и они существовали во время его царствования, речь явно идет не о погребениях частей тела Слава или посвященных ему кенотафах. Нет никаких сообщений о том, что этот мотив связан с погребением убитых Славом врагов или какими-либо боевыми действиями. Видимо, здесь отсутствуют погребальные коннототации, а предание рассказывает о создании городищ или святилищ. Титул «царь ста могил» скорее обозначает границы власти первого князя, т.е. символизирует распространение власти Слава на земли, где располагались эти локусы. В пользу такого толкования говорит существование в Болгарии местности под названием «стомогильная», причем топоним «сто холмов» впервые упоминается в византийской Хронике Скилицы221. Можно предположить, что титул обозначал власть Слава над территорией славянских родов (100 — видимо, условное, «знаковое» число), которым принадлежали эти городища или родовые святилища-могильники222.

Двояко истолковывается и имя первоправителя Слав. С одной стороны, это может быть типичный герой-эпоним, аналогичный восточнославянским Радиму и Вятко, чешскому «отцу Чеху» и т.д. Для славян в условиях тюркского, а затем византийского господства была особенно важна историческая память о своем общем самоназвании и первом князе с эпо-нимическим именем. Аналогичным образом свое изначальное самоназвание сохранили восточнославянские словене, оказавшиеся на севере славянского мира, и словаки на его западе223. В большинстве случаев именно иноэтничное окружение провоцировало у славян сохранение этого изначального самоназвания. Вторая трактовка имени Слав может быть связана с концептом «слава». Основа «-слав» была одной из самых распространенных частей славянских двусоставных княжеских имен224. Возможно, она существовала и в качестве самостоятельного имени225.

В заключение можно отметить, что правитель Слав «выбран» из числа своих соплеменников, а его властные функции как-то связаны с сакральными локусами или поселениями («сто могил»). Никакие аристократические или военные механизмы легитимации его власти не упоминаются. Напротив, первые правители с тюркскими именами (Испор, Изот) воюют и гибнут в битвах.

Сербохорватская устная традиция226 дошла до нас либо в сильно искаженном виде в поздних источниках, либо в виде фрагментов, включенных в византийские тексты. Первый сохранившийся памятник ранней сербохорватской историографии, «Летопись попа Дуклянина» (XII в.), представляет собой компилятивный текст, который достаточно легко разбивается на несколько отдельных частей. Первая часть — краткое предисловие, где автор сообщает, что использовал в своем труде рассказы, которые слышал от «отцов, дедов и старых людей» и которые те считали правдой. Далее идет повествование об обретении славянами новой родины на Балканах и перечень их правителей с краткими характеристиками деяний. Затем помещены вставка о миссии Кирилла и Мефодия и краткий пересказ легенды о крещении моравского князя Святополка (в списке на сербо-хорватском языке — Будимира-Святополка), контаминированный с сообщением о «саборе» на Дуванском поле, на котором были определены границы и межи, а также приняты законы сербов и хорватов227. Здесь автор ссылается на славянскую книгу «Методиус», которая, скорее всего, представляла собой сборник переводных византийских законов («Номоканон»228), дополненных славянскими правовыми или историческими текстами; возможно также, что речь идет о памятнике, похожем на «Закон судный людем»229. Далее продолжается перечень правителей, составленный путем произвольного сведения имен славянских князей, правивших в разное время и в разных областях.

Начало истории славян в «Летописи» связано с обретением новой родины и приходом на Балканы. Однако вместо изложения славянского предания автор приводит книжную версию о происхождении славян от готов230. Соответственно, первые князья в его перечне носят готские имена (Свевлад (в других списках — Свихолад, Сенулади), Брус, Тотила, встроило, Свевлад). Эта часть текста хорошо выделяется текстологически. Имена правителей, имеющие готскую этимологию и известные в готских королевских династиях, используются в I—III частях «Летописи»231. Еще одним признаком «вставки» книжной легенды являются одинаковые имена первого и последнего князей в этом «готском списке» — «Свевлад». Аналогичная книжная легенда о происхождении славян от готов приводится хронистом XIII в. Фомой Сплитским232; он тоже упоминает короля готов Тотилу. В данном случае Фома, как и его предшественник, вставляет предание о приходе хорватов («семи или восьми племен» славян) в историю о нашествии готов. Скорее всего, в обоих случаях использовался какой-то общий византийский источник, в котором описывались вторжения готов в пределы Империи.

Вполне достоверные славянские имена в «Летописи попа Дуклянина» начинаются с князя Селемира233. Судя по этимологии имени, именно он фигурировал в устной традиции в качестве первопоселенца. В таком случае первая, «готская», часть добавлена к истории славянских князей чисто механически. Затем перечисляются князья Владин, Ратимир, «четыре никчемных князя», Светимир (?) (в разных списках: Saramirus, Сатимир). Их краткие характеристики, приведенные летописцем, производим от славянских этимологий имен: Владин «владеет землями», Ратимир воюет.

Далее идет текст, сведенный из двух источников. Первый источник — книжная легенда о крещении князя Святополка Кириллом-Константином234. Второй источник — славянские устные предания или письменные сообщения книги «Методиус» о проведении на Дуванском поле «сабора», т.е. веча, на котором были установлены законы славян235. Гипотеза о компилятивном характере текста подтверждается тем, что в разных списках приведены разные имена князя-законодателя. В списке на сербо-хорватском языке в этой роли выступает князь с двойным именем Будимир-Святополк, в остальных списках — Святополк. Очевидно, имя моравского князя Святополка из Жития Константина Философа при редактуре оригинала было вставлено вместо изначального имени легендарного правителя и разделителя земель Будимира. Имя собственное Будимир широко известно в славянском мире, а имя нарицательное «будимир» в фольклорных текстах обозначает петуха236. Это имя входит в круг праславянских лексем237. Образ же петуха в славянском фольклоре непосредственно связан с межеванием земли238 и градуированием времени239. Таким образом, по своим функциям образ Будимира типологически близок римским божествам — покровителям межей и границ Термину и Сильвану и кельтскому Мидиру240; а генетически — балтийскому «божеству бодрствования» Будинтойсу (Будинтае)241. Легендарный хорватский князь — установитель границ Будимир вполне вписывается в ряд славянских мифологизированных первоправителей с «тотемными» «орнитоморфными» именами: Крак, Крок, Галица242.

Образ князя Будимира явно родствен еще одному герою с «орнитоморфным» именем — Соловью Будимировичу русских былин. В данном случае может идти речь и об эпико-генеалогическом родстве (судя по отчеству, Соловей — сын Будимира), и о структурно-поэтическом сходстве функций и атрибутов персонажей, что вообще характерно для пар отцов и сыновей в эпосе (Илья Муромец и Соколик, Рустем и Сохраб, Кухулин и Конла). Сюжет «Старины» о Соловье Будимировиче принадлежит к числу древнейших сказаний о добывании и получении невесты после ряда испытаний и по оценкам фольклористов восходит к наиболее ранним пластам эпоса243. По набору мотивов былина о Соловье Будимировиче близка западно- и южнославянским сказаниям, а ее наиболее точной структурной аналогией является «Повесть о Василии Златовласом»244. Уникальной чертой, сближающей функции сербского «разделителя земли» Будимира и русского Соловья Будимировича, является запев былины, в котором описываются красота и топографические особенности русской земли245. Столь редкое сходство сразу нескольких ярких деталей позволяет предполагать, что образы Будимира и его сына Соловья принадлежат к древнейшему общеславянскому преданию. Это исключает книжное происхождение известий о князе Будимире.

Со славянскими устными источниками более позднего, раннегосударственного периода можно связать сообщение о распределении областей между банами и справедливых условиях взимания ими дани для князя. К устной традиции, скорее всего, восходит известие о разделении областей Приморья и Сербии: «По течению рек, что плывут с гор и впадают в море на юг, назвал (Будимир. — А.Щ.) Приморье, реки, что текут с гор и на север и вливаются в великую реку Дунай, назвал Сербией». Однако описанное далее более дробное разделение областей явно восходит к позднейшему церковно-административному делению.

Можно с уверенностью предполагать, что основу летописного текста о «саборе» на Дуванском поле составила легенда «о разделении земли князем Будимиром», восходящая к устной традиции и лишь позже, при записи, расширенная летописцем за счет добавления перечня церковных епархий.

После известия о Дуванском поле в «Летописи» снова дан перечень славянских князей с их краткими характеристиками, которые опять явно связаны с этимологиями имен (например, Разбивой, чье имя, по мнению летописца, переводится на латынь как «ruina gentis»; Тишемир, чье имя объясняется как «consolator populi»).

Если суммировать известия сербохорватской летописи о языческом прошлом, то с определенной долей уверенности к устной традиции можно отнести только имена и образы «первопоселенца» Селемира, князя-законодателя Будимира и сообщение о разграничении Сербии и Приморья по водоразделам. Остальной текст «Летописи» представляет собой книжную компиляцию. При этом не представляется возможным более или менее уверенно разделить информацию, почерпнутую из византийской книжности, и сведения, заимствованные из славянских письменных источников и мифоэпической традиции.

Южнославянская традиция, повествующая о первых правителях, фрагментарно отразилась в трактате византийского императора Константина Багрянородного «Об управлении империей». Это наиболее ранняя фиксация славянских преданий, лишний раз подтверждающая их изначальный, фольклорный характер. Поскольку трактат предназначался для практических справочно-консультативных целей (наставление сыну Константина Роману), в нём неоднократно использовались данные информаторов из числа народов, о которых писал автор. В пользу такого вывода говорят верные этимологии названий славянских племен, славянских слов и т.д., описания важных деталей политического строя и социальной организации славян.

В тексте Константина Багрянородного отразились предания о хорватских братьях-первоправителях — Клуке, Ловеле, Косендцисе, Мухло, Хорвате и их сестрах Туге и Вуге246, о некоем первоправителе, который был отцом архонта хорватов Порга (Порина, возможно, он же — князь Борна247), а также о князе с эпонимическим именем Серб.

Самая важная деталь сообщений Константина — упоминание «коллектива первоправителей»: пяти братьев-князей и их двух сестёр-правительниц. Имена Серб и Хорват — явные эпонимы. Имена Клук и Косендцис, возможно, близки польскому имени отца князя Пяста Котышко и являются производными от «коса», «клок волос», «оселец»248. Имя Ловель, очевидно, восходит к праславянскому корню *лов («ловля», «ловы») и семантически связано с охотничьей функцией героя. Имя Мухло не поддается однозначной интерпретации, но может быть связано с праславянской лексемой «мъхъ» (ср. болгарское «мухъл», литовское «musos»), т.е. восходить к обозначению лесного мха и плесени249.

Женские имена Туга и Вуга имеют достаточно прозрачную этимологию от «тужить» и «выть»250. По всей вероятности, они связаны с обозначениями практики оплакивания покойников251. Ближайшей аналогией этой паре может быть пара женских символических персонажей «Слова о полку Игореве»252 — «Карна» (от «карити» — плакать по умершим253) и «Жля» (от *žel’ь, «желя», «желение»254), чьи образы связаны с погребальным огнем и рогом, из которого он исходит («смагу людемъ мычючи въ пламяне розе»255). Их появление в «Слове» предшествует началу погребального плача жен погибших русских воинов. При этом в летописи итоги похода князя Игоря 1185 г. характеризуются при помощи устойчивой пары «скорбь и туга люта»256. В других случаях в древнерусских летописях оплакивание покойника описывается с помощью специальных терминов: «плакати», «карити», «желети», «въпити»257. Отмечу также, что «божество» «Зела» упоминается в чешских источниках XIV в.258 Можно предполагать, что в мифопоэтических традициях разных славянских народов сохранилась древняя пара женских образов, олицетворяющих обрядовый женский плач по умершим и погибшим259.

Вполне возможно, что сообщение о «коллективе правителей» — пяти братьях и двух сёстрах — отражает более раннюю, «родоплеменную» традицию, а известие об отце Порга, т.е. об одной династии — более позднюю, раннекняжескую260. Эта гипотеза хорошо согласуется с описанными в других славянских преданиях многоэтапностью становления власти и постепенном оттеснении от неё первых правителей.

Компилятивный характер текстов «Болгарской апокрифической летописи» и «Летописи попа Дуклянина» не позволяет провести их структурное сравнение с польскими и чешскими хрониками и русскими летописями, а выборочность данных и разрозненность источников не дают возможности построить общую модель власти у южных славян. Однако видно, что и у них сохранились общеславянские черты преданий о первых князьях: мотив обретения новой родины после скитаний, наличие женщин-правительниц, мирный характер первовласти, ее коллективность и многоэтапность становления. Многие черты образов и семантика имен южнославянских первоправителей также находят аналогии в западнославянской и древнерусской традициях.


217 Ср.: Каймакамова, 1979. С. 311-317. При этом Аспарух является вполне историческим лицом, более спорна историческая достоверность первого царя Слава (ср.: Литаврин, 1999/2. С. 240-241).
218 Тюркская легенда мною здесь не рассматривается.
219 Иванов Й., 1970. С. 281-282.
220 Фасмер, 1996. Т. II. С. 634-635.
221 Иванов Й„ 1970. С. 282 (примеч. 1).
222 Такое сочетание святилища и родового могильника представляли собой словенские сопки и «длинные курганы» кривичей (Буров, 1997. С. 87-98; Конецкий, 1989. С. 140-150).
223 Хабургаев, 1979. С. 97-99, 108-119, 220-226.
224 Литвина, Успенский, 2006/1. С. 37-42, 51-55.
225 В византийских источниках упоминается вождь южнославянского племени северов Славун (Литаврин, 1999/2. С. 257).
226 Этническое разделение на сербов и хорватов в ранний период их истории (до XIII в.) было неактуально: у них сохранялось представление о своей общности и существовало деление на мелкие «племена». Согласно преданию (см. ниже), это разделение имело исключительно территориальный смысл (Наумов, 1987. С. 107-116; Тыпкова-Заимова, 1987. С. 120).
227 Наумов, 1985/1. С. 208-210.
228 Щапов, 1985. С. 238-252.
229 Закон судный людем, 1961/1; Закон судный людем, 1961/2. Ср.: Койчева, 1987. С. 155-156.
230 Банашевиħ, 1971. С. 50-54, 56.
231 Ср.: Буданова, 1999. С. 83-88, 106-109,133-135.
232 Фома Сплитский, 1997. С. 35-36, 159-162, 240-242.
233 Летопись попа Дуклянина. I.
234 Сказания, 1981. С. 96-97,146-147; Повесть временных лет, 1996. С. 15-16, 411-413, 599-600.
235 Летопись попа Дуклянина. IX.
236 Иванов, 1982. С. 221.
237 Этимологический словарь, 1970. С. 76,109.
238 Бушкевич, 1995. С. 307-308.
239 Салмина, 1995/2. С. 118-122.
240 Калыгин, 2006. С. 113.
241 Иванов, Топоров, 1994. С. 156; Кэмпбел, 2002. С. 69.
242 В фольклоре петух и ворон часто выполняют сходные защитные (апотропеические)функции. См.: Гура, 1997. С. 541.
243 Лобода, 1905. С. 127-168; Пропп, 1999. С. 170-181, 569-570; Фроянов, Юдин, 1997. С. 189, 478.
244 Халанский, 1894. С. 327-336.
245 По мнению В.Я. Проппа, «этот запев так же древен, как и сама песня» (Пропп, 1999. С. 171-172, ср. с. 306).
246 Константин Багрянородный, 1989. С. 131,137, 143, 372, 376.
247 Акимова, 1985. С. 224.
248 Kucharski, 1927. S. 170.
249 Фасмер, 1996. Т. II. С. 665-666.
250 Гадание по волчьему вою, совершаемое половецким ханом Боняком, упоминается в ПВЛ (Повесть временных лет, 1996. С. 115); смысл этого обряда был вполне понятен русским воинам и князьям.
251 Белецкая, 2003. С. 156-182; Невская, 1993; Чистов, 1994. С. 266-274; Чистов, 2005. С. 186-198; Анучин, 1890. С. 81-226.
252 «Слово о полку Игореве», 2002. С. 85-86, 134-135.
253 Салмина, 1995/1. С. 22-25.
254 Соколова, 1995. С. 187-190.
255 Гаспаров, 2000/1. С. 52-55.
256 ПСРЛ. Т. II. Стб. 645.
257 Мансикка, 2005. С. 103, 349-362.
258 Ловмяньский, 2003. С. 168; Топоров, 1998. С. 114.
259 Попытки возвести имена братьев и сестер к иранским и тюркским лексемам не выглядят убедительными, особенно на фоне прозрачных славянских корней этих имен и параллелей в других славянских традициях. См. библиографию этих интерпретаций: Майоров, 2006. С. 92-93.
260 Наумов, 1982/2. С. 169-171.

 

Из книги:

А.С. Щавелёв.   Славянские легенды о первых князьях

Ссылка на первоисточник
Рейтинг
( Пока оценок нет )
Загрузка ...
Исторический дискуссионный клуб