Что же произошло между отцом и сыном 9 ноября 1581 г. в Александровой слободе? Сохранился ряд рассказов об этом. Псковский летописец записывал, что царь «сына своего царевича Ивана того ради осном (посохом с острым железным наконечником) поколол, что ему учал говорити о выручении града Пскова». Среди поляков под Псковом ходили различные версии о гибели Ивана Ивановича. Две из них передает польский хронист Рейнгольд Гейденштейн. Согласно первой, в ответ на хвастовство отца своими богатствами сын заявил, что «предпочитает сокровищам царским доблесть, мужество, с которыми… мог бы опустошить мечом и огнем его владения и отнял бы большую часть царства». Согласно другой, «царевич слишком настойчиво стал требовать от отца войска, чтобы сразиться с королевскими войсками». Вторая версия близка к данным Псковского летописца. Так это было или иначе, но «немного спустя» после того, как царь ударил сына жезлом, «тот или от удара, или от сильной душевной боли впал в падучую болезнь, потом в лихорадку, от которой и умер».
В духе Р. Гейденштейна (со ссылкой на А. Поссевино) военачальник Батория Г. Фаренсбек писал 10 мая 1582 г., что Иван Иванович настаивал на посылке его к Пскову с войском в 40 тыс. человек. Будучи раненым в ссоре с царем, он назвал его кровавой собакой. Царевич умер через четыре-пять дней. Одним из источников этих домыслов могли быть слухи, что в Гдове собирается 5-тысячная рать на помощь Пскову и ждет только царевича Ивана, чтобы ударить по войску Батория.
П. Одерборн в памфлете, выпущенном в 1585 г., приводит пространный, но не подтверждаемый другими источниками рассказ о событиях, связанных со смертью царевича Ивана. Якобы подданные Грозного, собравшись во Владимире, обратились к царю со словами: «Враг три года топчет нашу землю. Надо защищаться» — и просили дать им Ивана Ивановича в главнокомандующие. Но царь, выйдя на площадь, заявил, чтобы они избрали себе другого государя. Тогда народ стал упрашивать Ивана IV не отказываться от престола. Покарав мятежников, Грозный якобы сказал старшему сыну: «Ах ты, простофиля! Как ты осмелился на измену, на мятеж, на сопротивление!» Царевич, продолжает Одерборн, «испугался, опустил глаза, но хотел оправдаться. Отец приказал ему молчать и ударил его железным посохом в висок. Сын полумертвый свалился на пол». В версии Одерборна мотивы «псковской легенды» причудливо переплелись с рассказами об истории введения опричнины.
И. Масса передавал слух о том, что Иван Иванович («благородный молодой человек») благоволил к иноземцам, «в особенности немецкого происхождения». Как-то в Александровскую слободу явились «царедворцы, которым надлежало выступить в поход против появившихся летом крымских татар, и спросили царя, не соизволит ли он отпустить с ними в поход сына… полагая, что наведут большой страх на врагов, когда до них дойдет слух, что сам принц пошел в поле, к чему у него сверх того была великая охота». Царь «весьма разгневался» и так ударил сына посохом по голове, что тот через три дня скончался. Это дальнейшее развитие легенды об убийстве наследника за желание выступить в поход против неприятеля.
Совсем неожиданную версию приводит Д. Горсей. Царь якобы разъярился на царевича Ивана за сострадание к ливонским немцам, искавшим на Английском дворе спасение от народного гнева, «а также за то, что он приказал чиновнику дать разрешение какому-то дворянину на 5 или 6 ямских лошадей, послав его по своим делам» без его ведома. Кроме того, добавляет Горсей, «царь испытывал ревность, что его сын возвеличится, так как его подданные, как он думал, больше него любили царевича. В порыве гнева он дал ему пощечину (метнул в него острым концом копья), царевич не выдержал удара, заболел горячкой и умер через три дня».
Единственным, кто пытался как-то оправдать Грозного в происшедшем, был француз Маржерет (начало XVII в.). «Ходит слух, — писал он, — что старшего сына он убил своей собственной рукой, что произошло иначе, так как, хотя он и ударил его концом жезла с насаженным четырехгранным стальным острием… и он был ранен ударом, но умер он не от этого, а некоторое время спустя, в путешествии на богомолье».
Русские источники рассказывают об этих событиях немногословно. Иногда они просто сообщают о смерти царевича, не говоря о ее причинах. В Хронографе редакции 1617 г. говорится, что «неции глаголаху, яко от отца своего ярости прияти ему болезнь, от болезни же и смерть».
Совсем иной рассказ приводит в своей «Московии» Поссевино. По его словам, царь, застав беременную жену царевича одетой лишь «в нижнее платье», пришел в гнев и стал бить женщину своим посохом. Царевич вступился за жену. В гневе он кричал отцу: «Ты мою первую жену без всякой причины заточил в монастыре, то же самое сделал со второй женой и вот теперь избиваешь третью, чтобы погубить сына, которого она носит во чреве». Тогда отец и нанес сыну посохом роковой удар, а жена царевича «на следующую ночь выкинула мальчика». Рассказ Поссевино хорошо согласуется с тем, что нам известно о семейной жизни царевича по другим источникам. Первую жену царевича, Евдокию Сабурову, царь выбрал сам в 1571 году из числа невест, съехавшихся на смотрины перед его женитьбой на Марфе Собакиной. Евдокия Сабурова была пострижена в Покровский Суздальский монастырь 4 ноября 1571 г., пострижена на Белоозере, скорее всего после 12 ноября 1579 г. (последнее упоминание ее отца в источниках). В 1574 году новой женой царевича стала Феодосия, дочь рязанского сына боярского Петрово-Солового, а в 1581 году у Ивана Ивановича была уже третья жена — Елена, дочь погибшего в 1577 году под Таллином боярина Ивана Васильевича Шереметева.
В XVII веке автор известного сочинения о событиях Смуты — «Временника», дьяк Иван Тимофеев, записал, что царевич вступал в новые браки не потому, что его жены умирали, «но за гнев еже на нь, они свекром своим постризаеми суть», то есть невесток, вызвавших неудовольствие царя, по его приказу постригали в монахини. Такое деспотическое вмешательство в личную жизнь не могло не раздражать царевича. Относительно его смерти Иван Тимофеев отметил, что царевич умер, как рассказывают, «от рукобиения… отча… за еже отцевски в земных неподобство некое удержати хотя», то есть желая удержать отца от какого-то «неподобного» поступка. Таким образом, и для Ивана Тимофеева смерть царевича была связана с каким-то семейным скандалом.
Исследователи отдают обычно предпочтение рассказу Поссевино, но в действительности у нас нет серьезных оснований для того, чтобы предпочесть один из этих рассказов другим. Бесспорным остается лишь одно: царевич умер от удара посохом, который нанес ему отец.
Царь, по-видимому, и ранее бывал недоволен сыном. Перебежавший в Литву весной 1581 года Давыд Вельский рассказывал, что он «не любит старшего сына и часто бьет его палкой». Почему на этот раз гнев царя оказался особенно сильным, так что он перестал себя контролировать, становится понятным, если учесть, в каком положении царь оказался к осени 1581 года. Великий православный монарх, избранный Богом для утверждения православия во всем мире, был вынужден молча терпеть оскорбления, которые наносил ему безвестный выскочка, силою обстоятельств оказавшийся на польском троне, а также оказывать любезности католическому патеру, приехавшему из самого центра нечестивой латинской веры — Рима. Гнев и раздражение накапливались, тем более что царь не мог излить их на своих воевод, от преданности и мужества которых зависел исход войны, принявшей столь опасный для царя оборот. Прорвавшись, гнев этот обрушился на одного из близких, постоянно находившихся при царе людей, и таким человеком оказался его старший сын и наследник.
Первоначально инциденту, происшедшему 9 ноября, не придали никакого значения, но царевичу становилось все хуже и хуже, и 12-го числа царь был вынужден известить руководителей земской Думы, что он не может ехать в Москву, как они договаривались, так как его сын Иван «ныне конечно болен», «а нам докудова Бог помилует Ивана сына ехать отсюда невозможно». Дядя наследника, Никита Романович, выехал в Слободу с врачами и лекарствами, но царевичу ничего не помогло, и 19 ноября он умер.
Царь, разумеется, вовсе не хотел убивать сына, и то, что произошло, стало для него сильным потрясением. Поссевино, вскоре после этого побывавший в Москве, записал: «Каждую ночь князь под влиянием скорби (или угрызений совести) поднимался с постели и, хватаясь руками за стены спальни, издавал тяжкие стоны. Спальники с трудом могли уложить его на постель, разостланную на полу». Сообщение это находит подтверждение в важном отечественном источнике. Как записано во вкладной книге Троице-Сергиева монастыря, 6 января 1583 года, посетив обитель, царь призвал к себе троицких старцев Евстафия Головкина и Варсонофия Якимова, а также своего духовника Феодосия Вятку и просил их устроить в обители ежедневное поминовение по его сыне «вовеки и навеки, докуды обитель сия святая стоит». «И о том поминание о царевиче Иванне плакал и рыдал, и умолял царь и государь, шесть поклонов в землю челом положил со слезами и рыданием». Так через два года после гибели сына царь продолжал оплакивать его смерть. По душе царевича были даны огромные вклады в русские обители (только Троице-Сергиев монастырь получил 5 тысяч рублей), а когда был заключен мир, такие же огромные вклады были посланы в наиболее чтимые обители православного Востока — на Афон, в Иерусалим и на Синай.
По материалам:
Флоря Б. Н. Иван Грозный.
Зимин А. А. В канун грозных потрясений: Предпосылки первой Крестьянской войны в России.
