СКАНДИНАВСКИЙ МИР В ВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ И АКТАХ

СКАНДИНАВСКИЙ МИР В ВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ И АКТАХ
СКАНДИНАВСКИЙ МИР В ВИЗАНТИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ И АКТАХ

М. В. Бибиков

На первый взгляд может показаться странным то обстоятельство, что при упоминании «северных» народов византийские авторы не говорят о скандинавах. Для византийцев «северными» областями скорее считались крымские «климаты», Причерноморье, Русь, Северный Кавказ и даже Фессалия (1). Более того, норманны в византийских текстах (начиная с XI в.) – отнюдь не «северные люди», а, прежде всего, население Сицилийского королевства (2); «Северное море» – не Балтика, а «Гиркания», т. е. Каспийское море (3). 

Устойчивость традиции соотнесения «севера» с причерноморским регионом объясняется принципом расположения этногеографических зон в соответствии с направлениями ветров. На этом основании «северными» являются народы, которых, как пишет Иоанн Цец (XII в.), овевает северный ветер Борей: это скифы и (народы) Эвксинского понта (Причерноморья) (4). Поэтому деконкретизованный этноним «северный», часто встречающийся в византийских источниках XI-XIII вв. (5), чаще всего атрибутируется русским (6). Потому и социокультурный портрет «скифского» мира, разрабатываемый византийскими авторами, на основе античных традиций, неприложим к интересующему нас региону. При общем тезисе, что «Скифия» занимает всё «северное» пространство, скандинавский мир не включается в него византийскими авторами. Знания средневековых греков о скандинавах формируются на иной основе, чем представления о «тавроскифах», т. е. русских, о германцах, других «латинянах» – жителях Западной Европы. Византийская «скандинавика» оказывается в целом вне сферы влияния традиций античной книжности. 

Противоречием такому заключению могут показаться данные об острове Фула (Туле), частые в византийских текстах. Действительно, сам географический термин воспринят из античных сочинений, да и те конкретные сведения о «фулитах», которые сообщает, например, Прокопий Кесарийский (VI в.) (7), свидетельствуют о древней книжной основе этих представлений. Однако тот же Прокопий фактически порывает с античной традицией в определении Фулы. Если для Пифея (320 г. до н. э.) Фула – это остров на севере от Британии (8), с чем обычно отождествляют Исландию или Шетландские острова, то у Прокопия Фулой определенно называется Скандинавия (понимание полуострова как острова – обычное явление для византийских географических представлений). Скандинавская «атрибуция» Фулы укрепилась в византийской традиции. Таким образом, при традиционности самого географического термина, его значение оказывается опять-таки нетрадиционным. 

К XI-XII вв., в период оживления античных реминисценций в византийской литературе, с одной стороны, и в период наиболее тесных византино-скандинавских контактов – с другой (что подтверждает, в частности, нумизматика (9)), можно отметить тенденцию «включения» скандинавского мира в традиционную парадигму византийских этногеографических экскурсов. В соответствии с расположением географических зон по направлениям двенадцати ветров, Фула попадает в зону «апарктического» ветра (10). 

В этот же особый регион И. Цецем помещаются Британские острова, из которых отмечаются два крупнейших – «Иуерния» и «Альбион», а также тринадцать островов «Оркад» (11). Под «Иуернией» следует понимать Гибернию-Ирландию (12), хотя поздневизантийская глосса к этому термину сближает ее с «Варангией» (13); Оркадами же названы Оркнейские острова, что традиционно (14). Далее помещается другой большой остров Фула, овеваемая «апарктическим» ветром. В сочинениях XII-XIII вв. Фула-Скандинавия описывается уже в красках, традиционных для византийских описаний «варварских» окраин: это – самая отдаленная точка ойкумены (15), с ненастным климатом (16), вошедшим в поговорку, сама же земля представляется «скифской пустыней» (17). В последнем случае показательна тенденция описания скандинавской Фулы через топосы северно-скифского мира. 

Таким образом, скандинавский мир в византийской литературе в значительно меньшей степени, чем другие регионы, связан с античными традиционными описаниями. Ни сами античные термины – Скандинавия (Плиний Старший; у Помпония Мелы – Коданновия), Скандия (Птолемей) или Сканд(ц)ия (Иордан), известные из латинской традиции, не получили распространения в византийских памятниках, ни полуреальные, полумифологические сведения о них (экскурсы, подобные рассказу Прокопия о фулитах, гавтах и т. п., – раритет). Поэтому подробные этногеографические описания Скандинавии и Прибалтики, появляющиеся в поздней Византии XV в. (Лаоник Халкокондил, Иоанн (?) Ласкарь Канан (18)), основываются больше на личном опыте, непосредственных наблюдениях авторов, чем на древних античных знаниях. 

Обычным наименованием выходцев из Скандинавии в византийских литературных памятниках и в актах является термин Bágαγγoι – варяги (19), известный и по русским летописям, в связи с чем появление варягов на византийской службе считается синхронным с появлением русских дружин в Византии (20), т. е. в X в. (21). Варягами именуются скандинавы и в византийских актах. В XI в. Кекавмен пишет уже о «Варангии» (византийский неологизм) как стране. Это термин, относящийся к разряду гапаксов и обозначающий в данном случае Норвегию («Аральт… – сын василевса Варангии» (22); т. е. имеется в виду Харальд Суровый, принимаемый за сына норвежского короля (23)). 

Анна Комнина при упоминании варягов указывает на их происхождение с острова Фула (24) (в некоторых рукописных вариантах текста сочинения Анны определение «варвары с Фулы» последовательно заменяется на «варяги с Фулы»). В XI – начале XIII вв. варяги фигурируют как в византийских актах, так и в нарративных сочинениях в качестве воинов наемного корпуса императорской гвардии. Поскольку в зарубежной историографии прочно укоренилось мнение об именовании скандинавского корпуса в византийских источниках термином ‘Pώς – «русские» и, в соответствии с этим, о скандинавском «содержании» этого этникона (25), следует подробнее остановиться на проблеме соотношения терминов «варяги» и «росы» в византийских источниках. В новейших работах советских скандинавистов, этой проблеме в последние годы уделяется большое внимание (26). 

Сразу нужно сказать, что самые ранние византийские упоминания «росов» (IX в.: житие Георгия Амастридского, леммы двух гомилий, «Энциклика» и «Амфилохии» патриарха Фотия) не дают оснований для их сближения со скандинавами. Описанное движение росов «от Пропонтиды» (житие Георгия Амастридского) возвращает нас в традиционный северопричерноморский регион, с которым связываются византийцами «тавроскифы» – русские (27). 

Более сложным является вопрос о содержании этнонима ‘Pώς у Константина Багрянородного (28). Здесь важно иметь в виду, что 1) этим термином Константин обозначает народ как некую социокультурную группу (а не столько страну или жителей определенной страны: термин ‘Pωσια’ образован от этнонима (29)); 2) этноним включает в себя как русский, так и скандинавский элементы, являясь, таким образом, комплексным обозначением полиэтнической общности. Это – особенность византийской этнонимии, где этнические термины не являются этниконами в узком и строгом смысле слова, но включают в себя обширную область географо-культурно-бытовых характеристик (30). 

В XI в. и Кекавмен (31) и Пселл (32) разграничивают варягов и русских как два самостоятельных элемента наемного гарнизона. При этом Пселл относит их к совершенно различным культурным регионам: варягов сближает с «италийцами», т. е. сицилийскими норманнами, а русских – с их традиционным «тавроскифским» ареалом. 

Подобное разграничение зафиксировано и в актах, где «росы» (самостоятельно) фигурируют в хрисовулах Константина IX хиосскому Новому монастырю (Неа мони) 1044 и 1049 гг. (33), а в императорских актах второй половины XI в. упоминаются рядом «варяги» и «русские». Мнение о варяжском «содержании» этникона «росы» основывалось на якобы синонимичном употреблении терминов «варяги» и «русские» (один термин как приложение по отношению к другому: текст понимался как «русские-варяги») в византийских актах 1060, 1075, 1079, 1080, 1081, 1086, 1088 гг. В старых изданиях, основывавшихся на неаутентичных списках документов, оба этнонима, стоящие в ряду других этнических терминов, не были разделены запятой (а в хрисовуле Михаила VII Андронику Дуке 1073 г. зафиксирован даже сложный термин «росоваряги» (34)). Однако анализ ставших доступными оригиналов актов показывает ошибочность толкования: этнонимы «варяги» и «росы», разделенные в подлинных списках запятыми, являются самостоятельными терминами, а не «замещающими» друг друга понятиями (35). 

В четырех актах второй половины XI в. из архива Лавры св. Афанасия на Афоне (Акт. Лавр. 33, 38, 44, 48) перечисляются иностранные наемники, входившие в состав византийской «гвардии», в том числе русские, варяги, кулпинги (колбяги), болгары и др. Все указанные документы известны теперь по оригиналам (фото Г. Мийе и Ф. Дэльгера), за исключением Акт. Лавр. 38, дошедшего в копии императорской канцелярии, изготовленной, видимо, одновременно или вскоре после составления самого акта. По старому изданию эти акты были известны лишь в списке с картулярия Феодорита 1803 г. с ошибками и неточностями переписчиков; отсюда неточности и в анализе содержания этих актов. В первом из этих хрисовулов – Акт. Лавр. 33 (июнь 1060 г.) при указании наемников на византийской службе, от постоя которых освобождена Лавра, на первом месте стоят варяги и русские (33.81). В экскурсионной клаузуле следующего документа о наемниках – в Акт. Лавр. 38 (июль 1079 г.) – на первом месте стоят русские, варяги и кулпинги-колбяги (38.29-30). В формуляре хрисовула Алексея I Комнина (Акт. Лавр. 44 от марта 1082 г.) среди наемников на первом месте опять-таки – русские, варяги, кулпинги (44.26). Экскуссионная клаузула о митате в Акт. Лавр. 48 (май 1086 г.), начинается снова с русских, варягов и кулпингов (48.27-28). 

С проблемой дифференциации терминов «варяги» и «росы» связан вопрос об эволюции этнического состава византийского наемного корпуса. Со времени В. Г. Васильевского (36), чья концепция формировалась в условиях полемики с Д. И. Иловайским, представления об эволюции состава наемного корпуса остаются в целом неизменными: в результате притока в Византию англосаксов после завоевания в 1066 г. Англии норманнами русские, игравшие важную роль в наемном корпусе византийской армии в 1040-60-е гг. (37), уступают свое место с 70-х гг. XI в. выходцам из Англии и Скандинавии (38) (первое актовое упоминание «инглинов» относится к 1080 г. (39)). 

Сопоставление формуляров рассматриваемых грамот позволяет установить расширение списка иноземцев в формуляре. Если в Акт. Лавр. 33 указаны варяги, русские, сарацины, франки, то в Акт. Лавр. 38 – русские, варяги, кулпинги, франки, болгары, сарацины, в Акт. Лавр. 44 – русские, варяги, кулпинги, инглины, немцы, а в Акт. Лавр. 48 – русские, варяги, кулпинги, инглины, франки, немцы, болгары и сарацины. Сходные данные мы получим и из других императорских постановлений этого времени: в хрисовуле 1073 г. впервые упомянуты кулпинги (ММ40, VI, 2.33-34); варяги, русские, сарацины, франки, кулпинги, болгары упомянуты в акте 1074 г. (ММ, V, 137.10) и в акте 1079 г. (ММ, V, 143.22). Наконец, в хрисовуле 1088 г. список увеличивается за счет аланов и авасгов (ММ, VI, 47.5-6). 

Эволюция особенностей самого источника, используемого для изучения изменений в составе наемного корпуса на византийской службе, имеет важное значение для наших выводов о скандинавах, русских и англосаксах в этом корпусе. Исчезновение подробных экскуссионных клаузул, а затем и изменение формулировок, языкового стиля документов, начиная с начала 90-х гг. XI в., резкое отличие манеры письма и оформления актов, – все это ведет к тому, что с этого времени мы утрачиваем важный источник по истории иноземного корпуса в Византии – императорские акты: документы XII в. нужных нам сведений не содержат в принципе. Выводы об иноземцах-наемниках в XII в. строятся уже на основании совершенно другого типа исторического источника – нарративных сочинений, памятников риторики и поэзии, этнические дефиниции в которых нечетки, а этнонимика – традиционна. Это касается и сведений об иноземном корпусе: в беллетристике XII в. они фигурируют в виде общих мест, доходя до штампа – «скифские лучники», «аланская пехота», «британская секироносная гвардия». Эти образы, повторяющиеся во многих источниках, и давали основание для заключений об измененном, по сравнению с XI в., составе корпуса. Однако, как выясняется, оснований для такого категоричного заключения нет: ведь за этот период изменялся сам источник наших знаний. 

В XII-XIII вв. наемный корпус «секироносной» гвардии, как его именуют византийские авторы, участвует в политических событиях на Кипре в 1103 г. (41), в Амфиполе (Стримон) (42), на Корфу в 1149 г. (43), Крите в 1183 г. (44), в Константинополе в 1143, 1171 (45) и 1201 (46) гг. В последнем свидетельстве Николая Месарита можно видеть намек на православие «секироносных» воинов (результат «культурной ассимиляции» варягов в Византии, или этими воинами были выходцы из Руси?). 

Итак, от сближения в византийских источниках этих этносов в начальный период «знакомства» Византии со Скандинавией и Русью (что связано, вероятно, с практически одновременным появлением тех и других в поле зрения империи) намечается путь к их дифференциации, что и отражено в актах второй половины XI в. 

С историей наемного корпуса в Византии связана проблема варяжской просопографии. Из скандинавских источников – саг и рунических надписей – нам известны некоторые имена предводителей варяжских воинских соединений или просто воинов-скандинавов в Византии (47). В византийских источниках сохранились сведения об аколуфах – начальниках варяжской гвардии. Однако из более чем десятка известных аколуфов – начальников скандинавского наемного корпуса, достоверно о скандинавском происхождении (или, по А. Васильеву, англосаксонском) можно говорить лишь применительно к На(м)биту (48). Что касается Харальда Сурового, то невысокий титул спафарокандидата, пожалованный ему византийским императором (49), свидетельствует о том, что он командовал лишь небольшим соединением (50) и не играл значительной роли при константинопольском дворе. Все это подтверждает мысль о сложности понятия «варяги» в византийских источниках, с одной стороны, и об этнической неоднородности варяжского наемного корпуса в Византии, – с другой. 

Не связанным в целом со скандинавскими норманнами предстает в византийских памятниках мир сицилийских норманнов, хорошо известный в Византии как активный контрагент, начиная с 40-х гг. XI в. Анна Комнина проводит последовательное разделение между «варягами»-фулитами (= скандинавами) и норманнами-сицилийцами (см. выше). «Италийцами» называет сицилийских норманнов и Пселл, не связывая их с выходцами с «севера». Сицилийские норманны сближаются с франками (51), под которыми византийские авторы обычно подразумевали западноевропейские народы, прежде всего германцев (Константин Багрянородный, Атталиат, Пселл, Кекавмен, Киннам, Никита Хониат и др.) или, реже, французов (Анна). 

Итак, скандинавские народы в византийских литературных и актовых памятниках предстают в виде самостоятельного мира, не связанного в целом с традиционными древними наименованиями, отягощенными античной традицией книжного восприятия. Скандинавский мир – новый для средневековых греков, постепенно осмысляется ими через категории античной этногеографии (Фула). Нет данных для толкования «росов» византийских источников исключительно как скандинавов. 

С другой стороны, конгрегация варягов, игравшая видную роль в византийской как внешней, так и внутренней политике, не была этнически однородной, хотя и самостоятельной, наряду с наемными корпусами русских, германцев, кавказцев, италийцев. Начальники скандинавского гарнизона, получая византийские титулы от василевсов, включались в византийскую социальную иерархию господствующего класса. Византийские представления о скандинавах все больше формировались на основе личных наблюдений, данных непосредственного опыта византийцев (путешествия, контакты с варягами и т. п.). 
ПРИМЕЧАНИЯ 

1. Так, Иоанн Цец (XII в.) «северными» называет народы, находящиеся «под дыханием Борея» – авасгов, аланов, саков, даков, росов, савроматов и «собственно скифов» (= тюрков); все они связываются «скифской» общностью (Ioannis Tzetzae Historiae. Napoli, 1968, p. 507. XII. 896-900). Подробнее см.: М. В. Бибиков. Э

 
 
Ссылка на первоисточник
Рейтинг
( Пока оценок нет )
Загрузка ...
Исторический дискуссионный клуб