В. Я. Петрухин. БОЛЬШИЕ КУРГАНЫ РУСИ И СЕВЕРНОЙ ЕВРОПЫ. К ПРОБЛЕМЕ ЭТНОКУЛЬТУРНЫХ СВЯЗЕЙ В РАННЕСРЕДНЕВЕКОВЫЙ ПЕРИОД

Курган на берегу Волхова в Старой Ладоге

 

 

© Петрухин В.Я., Издательство «Памятники исторической мысли», 1998;

В 1970 г. Д. А. Авдусин предложил мне в качестве темы курсовой работы исследование специфического ритуала русских больших курганов Гнёздова и Чернигова — остатков жертвоприношения в котлах. В котлах сохранились кости и шкура козлов (или баранов) — Д. А. Авдусин указал на параллели жертвенных ритуалов, известные по описаниям Старшей и Младшей Эдды: громовержец Тор во время своих странствий ел мясо козлов, запряженных в его колесницу, кости животных бросал в их шкуры, освящал их молотом, после чего козлы воскресали. Тогда действительно удалось отыскать скандинавские аналогии этому ритуалу, хотя точных соответствий древнерусскому обряду в Скандинавии обнаружено не было [8а] 1.

С тех пор, благодаря новым исследованиям больших курганов в Скандинавии и шире — в Северной Европе (включая Англию), а также возможности работать в музеях Скандинавии, удается расширить число параллелей древнерусскому ритуалу. Значительно расширились и возможности его интерпретации.

Сам термин «большие курганы» распространен как в отечественной, так и в североевропейской науке, хотя он лишен строгого терминологического смысла и имеет, скорее, конкретно-ситуационное значение. Это насыпи размерами, прежде всего высотой, отличающиеся от соседних курганов, входящих в «группу»: как правило, высота больших курганов в Северной и Восточной Европе превышает 2 м, диаметр — 20 м; иногда большие курганы располагаются на возвышенности, гряде, как в Старой Уппсале (Швеция) и других памятниках Скандина-

1С. А. Токарев, рецензировавший тогда мою работу, отмечал, что котлы — характерная принадлежность североевропейского быта — не свойственны славянской традиционной культуре. Само слово «котел» в славянских языках имеет германское происхождение. Очевидно, скандинавское (норвежское) происхождение имеет специфическая погребальная традиция, свойственная культуре приладожских курганов в X-XI в. там котел устанавливался на ритуальный очаг и моделировал центр загробного жилища.

вии [29, S. 2-3] или Гнёздове, Болдиных горах в Чернигове [10, с. 16] и др. Конструкция монументальных насыпей также, как правило, имеет свои особенности: в Скандинавии в основании кургана над погребением располагается каменная насыпь, «керн»; на Руси насыпи также могли сооружаться в два этапа — кострище размещалось на мощной подсыпке, как в Гнёздове, или над погребением возводилась первичная насыпь, как в Черной могиле в Чернигове, затем накрывавшаяся глиняной «шапкой». По конструктивным характеристикам и русские, и скандинавские курганы отличаются от новгородских сопок: попытки сблизить волховские сопки со скандинавскими большими курганами, на мой взгляд, малоубедительны — в скандинавских курганах нет «ярусных» погребений. Уникальной остается «сопковидная насыпь» под Ладогой, где в верхней части кургана покоился воин, погребенный на помосте из ладейных досок, а в основании кургана было совершено трупосожжение [8]. По составу и богатству инвентаря, равно как и по обряду, большие курганы отличаются и от сопок, и от монументальных насыпей в зоне «балто-славянского» контакта, типа большого Беседского кургана под Москвой [2].

Ситуация с исследованиями больших курганов в Восточной и Северной Европе несхожа. Большинство русских больших курганов было раскопано, а иногда и попросту уничтожено в основном еще до революции. Наилучшим образом исследованы большие курганы Гнёздова (6 документированных насыпей), Чернигова (прежде всего, Черная могила, Гульбище, Безымянный курган, курган № 2 «кладбище в Березках»). Можно предположить, вслед за Б. А. Рыбаковым, что большая часть больших курганов была уничтожена, как курган княжны Черны в самом Чернигове. Также практически ничего неизвестно о больших курганах у Коростеня, в земле древлян, которых насчитывалось около десятка: из одного из них — высотой в 3 м с трупоположением — происходит скандинавский наконечник меча X в. [14], другой — высотой около 10 м — содержал трупосожжение [12]; оба кургана именовались «могилами Игоря».

Есть основания полагать также, что собственно княжеские курганы были уничтожены на Руси в древности: в «Повести временных лет» под 1044 г. говорится об эксгумации Олега (могила которого была под Овручем) и Ярополка Святославичей и перезахоронении их в церкви Богородицы (Десятинной). В Киевском некрополе не сохранились известные по летописному преданию могилы Аскольда и Дира, равно как и могила Олега на Щекавице (в «ладожском» предании о смерти этого князя говориться о его могиле в Ладоге; локальная легенда отождествляет ее с одной из волховских сопок). Насыпь единственного раскопанного в Киеве кургана высотой ок. 2 м была разрушена кладоискательской ямой и содержала камерную гробницу с трупоположением (№ 118 по М. К. Каргеру: [3, с. 191-195]. Все датируемые древнерусские большие курганы относятся к середине — второй половине X в. 1

В Скандинавии, прежде всего в Норвегии и Швеции, сохранились многие десятки больших курганов, большая часть которых не раскопана. В Швеции насчитывается около 250 больших курганов, в Норвегии — около 300 [29, S. 8-10]. Из них, в частности, не раскопанным остается один их трех самых знаменитых больших королевских курганов Скандинавии — средний курган в Старой Уппсале (о последних исследованиях в Старой Уппсале см.: [21]). В Адельсе (Хофгорд), королевской усадьбе на острове возле Бирки, раскопан один из 5 больших курганов — Скопинтулл [36, s. 104 ff. ]. В Норвегии раскопаны знаменитые большие курганы с трупоположениями в кораблях в Осеберге, Гокстаде, Туне в Вестфолле, но некрополь королевской усадьбы в Борре, содержащих 10 больших курганов, только начинает исследоваться [30]. В Дании были доследованы большие курганы с камерными гробницами в Йеллинге [26] и Маммене [24], но остаются практически неисследованными «королевские» курганы в Лейре [18] и т. д. Вместе с тем, после классической работы по большим курганам Суне Линдквиста [27], были предприняты новые исследования, дающие как суммарные сводки по Центральной и Северной Европе (ср.: [29; 32]), так и сводки по отдельным североевропейским регионам: Швеции [23], Западной [35] и Восточной Норвегии [31]. Новые раскопки значительно уточнили и расширили картину формирования той монументальной погребальной традиции, которую представляют большие курганы.

Эта традиция формируется в период миграции (эпоха Великого переселения народов): самый ранний из раскопанных больших курганов Старой Уппсалы датируется 500-ми годами. Новейшими раскопками П. Рамквиста в Хегоме, на севере Швеции [34] исследован некрополь с четырьмя большими курганами (один не раскопан), из них курган с камерной гробницей — датируется тем же временем, но курган с котлом-урной относится к 400-м годам. К периоду миграции относится и курганная группа в Бертнеме на севере Норвегии: три больших (нераскопанных) кургана расположены в ряд на гряде, повторяя топографию курганов Старой Уппсалы [29, S. 2-4]. Эти открытия важны, в частности, потому, что расширяет ареал формирования традиции: очевидно, что инновации касались не только центра, Средней Швеции или южной Норвегии, где, как предполагается, к периоду миграции относится начало функционирования некрополя Борре, но и периферии, северных окраин (ср. [30, s. 173-175; 31, р. 308-313]. Кроме того, материалы Хегома обнаруживают то разнообразие погребальных ритуалов, которое остается свойственным большим курганам Скандинавии вплоть до эпохи викингов, до X в.

Оба эти обстоятельства существенны в связи с другими открытиями в одном из самых знаменитых некрополей Северо-Западной Европы — Саттон-Ху. В довоенные годы там было раскопано королевское погребение в ладье под курганом, датируемое первой половиной VII в. Скандинавские археологи, естественно, обращали особое внимание на то, что и сам обряд погребения в ладье, с набором оружия и пиршественной посудой, и некоторые вещи, украшенные в вендельском стиле, имеют аналогии в Средней Швеции, в некрополе самого Венделя и в Вальсъерде, возле Старой Уппсалы, равно как и в других синхронных памятниках. Английские исследователи отмечали, напротив, единичность параллелей в погребальном инвентаре, указывая на «местные» корни королевской династии Восточной Англии. Последними раскопками М. Карвера в Саттон-Ху исследованы новые большие курганы и другие погребения, значительно расширяющие спектр связей Саттон-Ху с Северной Европой. Среди больших курганов королевского некрополя был доследован второй по величине курган (№ 2), содержавший погребение в камере под ладьей (сохранилось ок. 500 заклепок — [17а, р. 355 ff. ]. До сих пор подобный обряд был зафиксирован в «королевской» камерной гробнице в Хедебю (Шлезвиг), и, возможно, в урочище Плакун под Ладогой, где над камерой обнаружены заклепки от сожженной (?) ладьи (или ладейных досок — [7, с. 162, 168]. Однако эти погребальные комплексы относятся не к VII в., а к эпохе викингов, к рубежу IX и X вв. Начало этой погребальной традиции прослеживается на западе Северной Европы, в Восточной Англии. Кроме того, в Саттон-Ху обнаружен и уже упоминавшийся ритуал использования котла (бронзовой чаши) в качестве урны. Котел является обычной и необходимой принадлежностью погребения в ладье — котлы обнаружены в двух курганах Саттон-Ху с ладьями, в шведских погребальных ладьях и т. д. Но в курганах № 5 и № 6 Саттон-Ху бронзовые чаши содержали остатки сожжения, завернутые в одежду (вероятно, сходный ритуал был совершен и кургане № 7 [17а, р. 357-359]. В Саттон-Ху обнаружены и иные виды погребений под курганами, в том числе ингумация женщины с серебряными украшениями и всадника с набором пиршественной посуды — королевский некрополь «аккумулировал» все разнообразие погребальных традиций Северной Европы. Особо существенными представляются традиции, сохранившиеся на протяжении целых эпох — погребальные ладьи и использование котлов (металлических сосудов) в качестве урны.

Сами по себе металлические сосуды-урны были широко распространены в погребальной практике Скандинавии с позднеримского времени; естественно, дорогие сосуды были характерны для инвентаря богатых могил знати. В контексте королевских некрополей с погребальными ладьями обращают на себя внимание результаты доследования единственного раскопанного большого кургана в Борре [31, р. 303]: там, как и в других курганах Вестфолля, обнаружена погребальная ладья, и данные новых раскопок подтверждают предположение первого исследователя Н. Николайсена о том, что умерший был сожжен, а кости собраны в котел, помещенный в несожженный корабль. Кстати, так же интерпретирован и обряд главного кургана с ладьей в Саттон-Ху: там в погребальной камере не обнаружили труп, центральную ее часть занимала византийская чаша, куда, по предположению X. Фирка [38], могли быть сложены несохранившиеся кальцинированные кости.

Пока невозможно сказать, концентрировал ли королевский некрополь в Борре разнотипные обряды, как некрополь в Саттон-Ху. Что касается Швеции, то большие курганы с кремациями оказываются топографически привязанными к некрополям с погребениями в ладьях. Рядом с курганами Старой Уппсалы, содержащими кремации в урнах, расположен некрополь в Вальсъерде, рядом с некрополем в Венделе существует большой курган Оттара, где кремированные останки собраны в ведро [27]. Вообще для больших курганов Скандинавии так или иначе характерна связь с погребальными ладьями или их символами. Рядом с некрополем, содержащим ингумации в ладьях в Туне (Баделунда), расположен большой курган Анунда (не раскопан): возле кургана — огромная ладьевидная выкладка их камней [22]. То же сочетание большого кургана с ладьевидной выкладкой известно в Швеции в королевском поместье Форнсигтунга (т. н. курган Сигнхильда — [19], в Бирке [33, р. 43] и т. д. (ср.: [27, s. 3-18]). Наконец, колоссальная каменная ладья, судя по новейшим реконструкциям, была вписана в ансамбль больших курганов в Йеллинге; каменные ладьи известны и в Лейре и т. д.

Связь больших курганов в королевских поместьях с «родовыми» некрополями вендельской аристократии, похороненной в ладьях, по-видимому, воплощает социальные связи формирующейся королевской власти и государства (ср.: [15; 20]). Ладья в Скандинавии — важнейший социальный и культовый символ: одной из важнейших функций раннесредневековых скандинавских государств была организация морского ополчения — ледунга, когда вся страна делилась на округа, поставляющие корабли. Недаром в главных центрах формирующейся государственности — в Средней Швеции и в Дании — рядом с большими королевскими курганами существуют монументальные каменные ладьи. Королевские курганы Норвегии, как и первый курган Саттон-Ху, сами содержали погребальные ладьи.

Ладейные заклепки обнаружены и в больших курганах Гнёздова [1, с. 79-83], и, как выяснилось недавно, в Черной могиле.

Другим важнейшим социальным и культовым символом «королевской» погребальной обрядности, известным по материалам больших курганов, являются «регалии» — парадное вооружение и пиршественная посуда. Пиршественные наборы воплощали одну из важнейших функций королевской власти в ее отношении к подданным и, прежде всего, к дружине — устройство пиров, кормлений (норвежская вейцла). Погребальная камера корабля в Саттон-Ху вообще была устроена как пиршественная зала. Центром пиршественной залы в североевропейской традиции был котел, висящий над очагом: картина такой пиршественной залы переносилась и в загробный мир, воинский рай — Вальхаллу, где герои Одина сражались, а потом пировали вокруг чудесного котла, в котором варилось мясо вепря Сэхримнира, воскресавшего после каждого пиршества [9].

Котел, как уже говорилось, мог оказаться и в центре погребального ритуала в качестве урны (при кремации), в том числе в больших курганах. Это особенно существенно для собственно древнерусских больших курганов, так как котлы действительно оказывались в центре их ритуала. Таковы жертвенные котлы из двух больших курганов Гнёздова, а также из Черной могилы и Гульбища [8а]. Мы уже видели, однако, что функции котла в погребальном культе были более широкими: так, в Гнёздове, как и в Скандинавии, котел использовался в качестве урны в двух больших курганах; один котел был завернут в ткань, что напоминает о сходном раннем обряде в Саттон-Ху, другой — в мех [1, с. 82] (о находках еще двух котлов-урн см. статью Т. А. Пушкиной в настоящем сборнике). Умерший получал, таким образом, после кремации вечную телесную оболочку (котел или глиняную урну) и даже одежду — восстанавливался из праха. Рядом с этими котлами располагались кости жертвенных животных. Собственно этому ритуалу и известна ближайшая аналогия в синхронном (X в. ) кургане из Меклебуста, Вестланн, Западная Норвегия: там после сожжения воина в ладье кальцинированные кости были собраны в котел (ирландской работы), котел был накрыт умбонами от щитов, а рядом с котлом лежала шкура козла, в которую были завернуты кости свиньи. Кроме того над котлом была помещена груда оружия из двух мечей, двух копий, топора, трех умбонов, трех наконечников стрел, железного стержня и др. [28, s. 153—196].

Подобного рода ритуал размещения вооружения в груде при трупосожжении — своего рода «трофей» — характерен именно для Западной Норвегии [37]. Такой ритуал практиковался и в больших курганах Руси: в Черной могиле вооружение на кострище также сдвоено, доспех же — два шлема и кольчуги — размещен прямо над жертвенным котлом с жертвенными ножами, питьевыми рогами, скандинавской статуэткой божка и др. Здесь, как и в Меклебусте, жертвенный комплекс представлял собой как бы модель Вальхаллы: в норвежском кургане котел-урна был накрыт умбонами, наподобие кровли Вальхаллы, крытой щитами, по описанию Эдды [9]. Вообще проблема «трофеев» — происхождения упомянутого обычая укладывать особым образом вооружение на кострище — особая проблема. Большая часть ритуалов и погребального инвентаря русских дружинных курганов имеет ближайшие аналоги в Средней Швеции (хотя в последние годы все более примечательными становятся норвежские и датские параллели).

В Средней Швеции, в непосредственной близости от Бирки, расположен и большой курган, обнаруживающий особое сходство с большими курганами Гнёздова: это Скопинтулл, единственный из больших курганов, раскопанный в Адельсё, в королевской усадьбе на острове возле Бирки. Курган содержал трупосожжение, произведенное, видимо, в небольшой ладье, как и в гнёздовских курганах: кости были собраны в котел-урну, который выполнял также и функции жертвенного котла, но в него были помещены не кости и шкура жертвенного животного, а человеческие волосы. Этот ритуал еще не свидетельствует о человеческом жертвоприношении — возможно, это просто траурный обычай; подобный обычай известен и в более раннем Западном кургане в Старой Уппсале [27, s. 342-344; 36, s. 113]. Существеннее для нас то обстоятельство, что аналогичный ритуал был обнаружен в самом богатом, кургане могильника Кварнбакен, на Аландских островах: курган содержал парное сожжение в ладье, котел-урну с человеческими волосами и фрагментами черепа и плечевой кости, что позволяет предполагать в данном случае человеческое жертвоприношение [25, s. 37-40, 130-131]. Оба региона — Средняя Швеция и особенно район озера Меларен, равно как и Аландские острова, — были непосредственно связаны с Восточной Европой, Русью, в частности с Верхним Поднепровьем и Поволжьем.

В целом обнаруживается широкий спектр связей древнерусских больших курганов с большими курганами Северной Европы как в типологическом, так и в генетическом аспектах. Два важнейших погребальных символа, известных по ритуалу больших курганов — ладья и пиршественный сосуд (котел) характеризуют существеннейшие черты быта начальной Руси, как этот быт описан у Константина Багрянородного и в других синхронных источниках: сбор ладей для общерусского похода по днепровскому пути весной (ср.: скандинавский ледунг) и кормление зимой в землях славян-данников. Собственно и само имя русь в IX — первой половине X в. означает княжескую дружину, идущую в поход на гребных судах [6]. Неудивительно поэтому, что большие курганы концентрируются в главном пункте днепровского пути, в Верхнем Поднепровье, в Гнёздове, контролировавшем переход из Верхней, «Внешней» Руси, Новгорода, на Юг, а также в северянской Черниговщине, на покоренном при Олеге Левобережье Днепра, и в древлянском Правобережье, у Искоростеня и Овруча. Верхнеднепровские кривичи, северяне и древляне упомянуты как данники руси у Константина Багрянородного. Этой русью оставлены многочисленные дружинные курганы в самом Киеве и в перечисленных регионах. Кому же принадлежали большие курганы?

Большие курганы и в русской и западноевропейское традициях принято было называть княжескими или королевскими. Ныне эта атрибуция представляется скорее, метафорической, чем социологической. Оке Хюенстранд в 1974 г. предложил разделять по формальному признаку просто «большие курганы», диаметром 20-29 м и «королевские курганы», диаметром свыше 30 м [23, s. 103 ff. ]. Из 243 больших курганов по его подсчетам 47 превышали 30 м в диаметре. В Адельсё самый большой из курганов достигал 50 м в поперечнике, но Скопинтулл в той же королевской усадьбе едва превышал 20 м.

Можно предполагать, что V-IX вв. усадьбы, отмеченные большими курганами, принадлежали «малым конунгам» [15; 31], делившим земли Швеции и Норвегии, но решающими для исторической интерпретации погребальных памятников остаются все же данные письменных источников. Так, определенно королевской чете — конунгу Горму и его жене Тюре — принадлежат большие курганы Йеллинга, как о том свидетельствуют рунические надписи. Но практически синхронный им большой курган в Маммене (дендродата — 970/971) уже не может быть королевским — в Дании правил один конунг, сын Горма Харальд. Вместе с тем, ритуал этих курганов с камерными гробницами, использованием христианских символов и другими характерными чертами обнаруживает признаки особой близости, которые невозможно игнорировать. То же обстоятельство отмечал С. Линдквист [27] в отношении больших курганов с трупосожжениями в Средней Швеции, то же бросается в глаза и при сопоставлении ладей из Саттон-Ху с вендельскими ладьями и другими памятниками (Хедебю 1, Ладога). Д. А. Авдусин (вслед за Б. А. Рыбаковым) обращал внимание и на уникальные черты ритуала — жертвенные котлы — которые объединяют большие курганы Гнёздова и Чернигова, предполагал, что в этих курганах похоронены родственники.

Скандинавская традиция сохранила предания о родственных связях погребенных в больших курганах. Старая Уппсала была столицей династии Инглингов, конунгов Свеаланда, предком которой, через Ингви-Фрейра, считался сам Один. К этой династии Снорри Стурлусон [11, гл. XLVIII] возводил и династию норвежских конунгов, погребенных в больших курганах с кораблями и в Борре. Конечно, полулегендарные генеалогии, возводящие род правителей прямо к божественным первопредкам — это мифологический мотив, предыстория, а не история. Тем не менее и датская легенда о Скьольдунгах, погребенных в Лейре и возводящих свой род к Одину, и англо-саксонское предание, записанное Бедой [17], о королях — потомках Хенгиста и Хорсы, считавших своим предком то же божество, позволяют представить себе тот относительно единый этнокультурный контекст, в котором развивалась и традиция больших курганов, моделирующих Вапльхаллу — загробный чертог Одина. Показательно, что эти генеалогические легенды связаны с другим широко распространенным мифо-эпическим мотивом — переселенческими сказаниями, легендами об прибытии правителей из-за моря (Скьольдунг) и прямо с легендами об их призвании, как в англо-саксонской, так и в древнерусской традициях. Помимо чисто «типологического» сходства русскую и англосаксонскую легенды объединяет и единая «формульность»

 

1В отличие от Норвегии и Швеции, в Дании погребения с ладьями уникальны: кроме Хедебю известно знаменитое трупоположение в ладье в Ладбю. Оба комплекса приписываются датским конунгам, правившим до Горма [16].

 

(ср.: «земля наша велика и обильна» в легенде о призвании варяжских князей —Terra latta et spatiosa в легенде о призвании Хенгиста и Хорсы и т. д. [13]).

Согласно легенде о призвании варяжских князей три брата правителя садятся в древнерусских городах: русская раннесредневековая история во многом сводится к распределению городов и их волостей между братьями, принадлежащими единому княжескому роду, осуществляющими «родовой сюзеренитет» над Русской землей. И хотя по летописи вплоть до эпохи Святослава на Руси правил один князь, договоры руси с греками Олега 911 и Игоря 944 гг. упоминают нескольких князей («вся княжья») и их доверителей «от рода русского»; большие же курганы насыпались как раз в эпоху Игоря и Святослава. Правда, в Чернигове, на Левобережье при Святославе сидел не князь а воевода Претич, которому даже приписывают Черную могилу [4, с. 243]. Но князь и воевода в древнейший период русской истории — ближайшие родственники: неслучайно Олег при малолетнем Игоре, судя по договору с греками, имел титул князя, неслучайно он назвал Аскольда и Дира узурпаторами, поскольку те сами не были князьями и не принадлежали княжескому роду. Вероятно поэтому в главных центрах Руси, в Верхнем и Среднем Поднепровье, сидели ближайшие родственники князя, как в Новгороде, а затем и Овруче сидели его сыновья. Очевидно, всему княжескому роду и принадлежали большие древнерусские курганы X в. Кроме того, имена Рюрик (Хрёрек), Олег (Хельги), Игорь (Ингвар) относятся к княжеским и в скандинавской и в древнерусской традициях: это позволяет предполагать не просто «этнокультурные», но и ранние генеалогические связи княжеских родов, практиковавших погребение под большими курганами.

Литература

1. Авдусин Д. А. Скандинавские погребения в Гнёздове // ВМУ. 1974. № 1. Сер. История.

2. Арциховский А. В. Большой Беседский курган // Древние славяне и их соседи М., 1970.

3. Каргер М. К. Древний Киев. М.; Л., 1958. Т. 1.

4. Лебедев Г. С. Эпоха викингов в Северной Европе. Л., 1985.

5. Мельник Е. Н. Раскопки в земле лучан, произведенные в 1897 и 1898 гг. // Труды XI АС. 1901. Т. 1.

6. Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. Название «Русь» в этнокультурной истории Древнерусского государства // Вопросы истории. 1989. № 8.

7. Назаренко В. А. Могильник в урочище Плакун // Средневековая Ладога. Л., 1985.

8. Носов Е. Н. Сопковидная насыпь близ урочища Плакун в Старой Ладоге // Средневековая Ладога. Л., 1985.

8а. Петрухин В. Я. Ритуальные сосуды из курганов Гнёздова и Чернигова // ВМУ. 1975. № 2. Сер.. История.

9. Речи Гримнира // Старшая Эдда / Пер. А. И. Корсуна. М.; Л., 1963.

10. Рыбаков Б. А. Древности Чернигова // МИА. № 11. М.; Л., 1949.

11. Сага об Инглингах // Снорри Стурлусон. Круг земной. М., 1980.

12. Самойловський I. M. Стародавнiй Коростень // Археологiя. 1970. Т. 23.

13. Тиандер К. Датско-русские исследования. Пг., 1915.

14. Фехнер M. B. Наконечник ножен меча из кургана близ Коростеня // СА. 1982. № 4.

15. Ambrosiani В. Aristocratic graves and Manors in Early Medieval Sweden // Archaeology and environment 4. Umea, 1985.

16. Andersen H. H. Hendenske danske kongegrave og deres historiske baggrund // Kuml, 1985.

17. Bede: Bede. A history of English Church and people. Harmondsworth, 1986.

17a. Carver M. The Anglo-Saxson Cemetery at Sutton Hoo: an interim Report // The Age of Sutton Hoo. 1992.

18. Christensen T. Lejre beyond legend — The archaeological evidence // Journal of Danish Archaeology. 1991. V. 10.

19. Damell D. Fornsigtuna — the Royal Seat and Precursor of an Urban Settlement // Regions and reflections. In honour of Marta Strömberg. Lund, 1991.

20. Damell D. About Royal Manors from the Late Iron age in Middle Sweden // Current Swedish archaeology. 1993. Vol. 1.

21. Duczko W. (red. ). Arkeologi och milijögeollogi i Gamla Uppsala. Uppsala, 1993.

22. Gustawsson К. -A. De stora skeppssaetningarna vid Anundshög i Badelunda socken // Västmanlands fornminnesförenings Årsskrift XXI. 1933.

23. Hyenstrand A. Centralbygd-Randbygd. Strukturella, ekonomiska och administrariva huvudlinier i mellansvensk yngrejarnalder. Studies in North-European archaeology 5. Stockholm, 1974.

24. Iversen M. (ed). Mammen. Grav, kunst og samfund i vikingetid. Aarhus, 1991.

25. Kivikoski E. Kvambacken. Helsinki, 1963.

26. Krogh K. J. Gaaden om Gorms grav. Bind 1, Kbn, 1993.

27. Lindqvist S. Uppsala högar och Ottarshögen. Uppsala, 1936.

28. Lorange A. Samlingen af Norske Oldsager i Bergens Museum. Bergen, 1875.

29. Müller-Wille M. Monumentale Grabhügel der Völkerwanderungszeit in Mittel — und Nordeuropa. Bestand und Deutung // Mare Balticum. Beiträge zur Geschichte des Ostseeraums in Mittelalter und Neuzeit. Sigmaringen, 1992.

30. Myhre B. Borre — et merovingertidssenter i Norge // Oekonomiske og politiske sentra i Norden ca 400-1000 e. Kr. Olso, 1992.

31. Myhre B. The Royal Cemetry at Borre, Vestfold: a Norwegian centre in a European periphery // The Age of Sutton Hoo, 1992a.

32. Van de Noort R. The context of Early Medieval Barrows in Western Europe // Antiquity. 1993. V. 67.

33. Olausson Holmquist L. Aspects on Birka. Stockholm, 1993.

34. Ramqvisl P. Hoegom. The excavatios 1949-1984. Archaeology and envsironment 13. Umea — Kiel, 1992.

35. Ringstad B. Oekonomiske og politiske sentra på Vestlandet ca. 400-1000 e. Kr. // Oekonomiska og politiska sentra… 1992.

36. Rydh H. Förhistiriska undersökningar på Adelsö. Stockholm, 1936.

37. Shetelig H. Vestlanske graver fra jernalderen. Bergen, 1912.

38. Vierck H. Redwalds Asche. Zun Grabbrauch in Sutton-Hoo // Offa. 1972. Bd. 29.

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

АИ Акты исторические, собранные и изданные Археологической комиссией

АО Археологические открытия

АС Археологический съезд

АСГЭ Археологический сборник Государственного Эрмитажа

ВАН Вестник Академии наук СССР

ВДИ Вестник древней истории

ВИ Вопросы истории

ВМГУ Вестник Московского Государственного Университета

ВМУ Вестник Московского Университета

ГИМ Государственный Исторический музей

ГРМ Государственный Русский музей

ГЭ Государственный Эрмитаж

ЖМНП Журнал Министерства народного просвещения

ЗОРСА Записки Отделения русской и славянской археологии Русского археологического общества

ЗРАО Записки Русского археологического общества

ИАК Известия Археологической комиссии

ИА НАНУ Институт археологии Национальной Академии наук Украины

ИРАО Известия Русского археологического общества

ИТОИАЭ Известия Таврического общества истории, археологии и этнографии

КМИДР Киевский музей исторических драгоценностей

КСИА Краткие сообщения Института археологии

КСИИМК Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института истории материальной культуры

КОКМ Курский областной краеведческий музей

МАО Московское Археологическое общество

MAP Материалы по археологии России

МИА Материалы и исследования по археологии СССР

МИСО Материалы по изучению Смоленской области

МНИИЯЛИ Мордовский научно-исследовательский Институт языка, литературы, истории и экономики при Совете министров Мордовской АССР

НАЭ Новгородская археологическая экспедиция

НГБ Новгородские грамоты на бересте

НИМУ Национальный исторический музей Украины

OAK Отчет Археологической комиссии

ОГУАК Орловская губернская архивная комиссия

ОИПК Отдел истории первобытной культуры

ПВЛ Повесть временных лет

ПИШ Преподавание истории в школе

ПСРЛ Полное собрание русских летописей

РА Российская археология

РАИМК Российская Академия истории материальной культуры

РАН Российская Академия наук

РГИА Российский Государственный исторический архив

СА Советская археология

САИ Свод археологических источников

СЭ Советская этнография

ТАС Тверской археологический сборник

ТОДРЛ Труды отделения древнерусской литературы Института русской литературы РАН

ТСУАК Труды Саратовской ученой архивной комиссии

ЭССЯ Этимологический словарь славянских языков

 

 

 

 

Ссылка на первоисточник
Рейтинг
( Пока оценок нет )
Загрузка ...
Исторический дискуссионный клуб