Дмитрий Боброк Волынский и битва при Скорнищеве ( декабрь 1371 г.)

Дмитрий Боброк Волынский и битва при Скорнищеве ( декабрь 1371 г.)

«14 декабря 1371 года великокняжеская рать ушла на Рязань. Возглавить её Дмитрий Иванович поручил своему тёзке, князю Дмитрию Михайловичу, не так давно приехавшему на московскую службу из дальней Волыни. Когда-то одна из самых густозаселённых и богатых земель Киевской Руси, ныне Волынь сильно запустела, на неё зарились одновременно Орда, Польша и Литва, не оставляя ей надежд на возрождение самостоятельной, собственно русской власти. Дмитрий Михайлович затомился и решил податься в края, где был бы ему, воину, простор для настоящего дела.

Волынец, или, как его ещё прозывали, Боброк, сразу пришёлся по душе москвичам. Он приехал явно не для того, чтобы подкормиться несколько лет на каком-нибудь спокойном наместничестве и потом податься к иному хозяину.

Истовый боец в любой повадке проявит себя — в том, как безошибочно, и краем глаза не глядя, просовывает носок сапога в стремя; в том, как царственно, будто на троне, сидит в седле; в том, как невозмутимо ложится спать на холодную землю, укрывшись одним лишь пёстро расшитым княжеским корзном. Не о таких ли сказывается в древних былях, что они под трубами повиты, под шеломами взлелеяны, с конца копья вскормлены? Он умеет по копытным следам исчислить величину вражеского отряда. Он знает травы, от которых кровь тут же перестаёт сочиться из раны. Он по голосам птиц угадывает точно, есть ли кто чужой в лесу.

Сколько княжеств пересёк Дмитрий Михайлович, пока добрался сюда от своей родимой Волыни, сколько переплыл рек, сколько перепрыгнул шляхов, и копытом не чиркнув о песок, а не заблудился ни разу и здесь ездит невозмутимо, будто с детства знает наизусть все залесские дороги и беспутки, тропы и русла.

Поход на Рязань стал первым большим и самостоятельным поручением Москвы Дмитрию Боброку. Под его руку великий князь придал несколько воевод. Рать ушла, взмешивая копытами рыхлый, ещё не прилежавшийся толком снежный покров, над которым тут и там торчало рыжее и серое травное быльё, до поры не погнутое вьюгами, не заваленное сугробами.

Уж что-то и не помнилось, когда ходили таким вот великим числом на рязанцев. Каковы-то будут они в бою? Думать хорошо о своём враге не в привычке воинов. И потому, пока ещё не сцепились на бранном поле, нелишне выбранить как следует противника словом…[что] невольно передалась и летописцу, когда он повествовал о рязанских воинах, о том, в каком настроении и с какими намерениями вышли они навстречу московской рати. Вот это выразительнейшее описание: «Рязанцы же люди сурови, сверепы, высокоумни, горди, чаятелни, вознесшеся умом и возгордевшеся величием, и помыслиша в высокоумии своем палоумныя и безумныа людища, аки чюдища и реша друг к другу: «не емлите с собою доспехов, ни щитов, ни копий, ни сабель, но токмо емлите с собою взени (то есть арканы) едины, и ремение, и ужища, ими же начнете вязати Москвичь, понеже суть слаби, и страшливи, и некрепки».

Конечно, пристрастность летописной брани налицо. Рязанское хвастовство вряд ли было на самом деле таким безоглядным, что на сражение пошли без щитов, копий и сабель. Но более чем столетнее непосредственное соседство с Ордой не могло не наложить своего мрачного отпечатка на образ поведения рязанцев. Понятны истоки особой рязанской «суровости» и «свирепости». Понятна и причина чрезмерного «высокоумия»: естественное право на достоинство и честь постоянно втаптывалось в грязь, что и дало наконец вывихнутый росток гордыни…

Брань, по летописи, произошла «на Скорнищеве», или, как у Татищева, «на Скорневцеве». Московское войско переправилось через Оку и углубилось в область Олега Рязанского. У того же Татищева о сражении читаем: «Брань люта, и сеча зла, рязанцы убо биющеся крепце». Эта картина беспощадного поединка двух противников может быть дополнена подробностями никоновского летописца, весьма насмешливого по отношению к воинам Олега: «Рязанцы убо махающеся вензми, и ремением, и ужищи и ничтоже успеша, но падоша мертвыя, аки снопы, и, аки свиньи, заклани быша»…ускользнув с поля боя, Олег устремился не в Рязань, но куда-то ещё — в лесные, заваленные снегом глухомани… в Рязань въехал и посажен на великий стол его двоюродный брат Владимир Дмитриевич, князь пронский.

Однако в ту же зиму, отсидевшись неведомо где и неизвестно откуда прикопив сил, рязанец приступил к своей столице и изгнал брата-самозванца — ставленника Москвы. Жалел только, что удалось родичу ускользнуть из его рук. Вскоре, правда, пронского князя поймали, и Олег привёл его «в свою волю». Видимо, принуждение подчиниться оказалось насильственным. Неизвестно даже, был ли Владимир Дмитриевич в конце концов отпущен домой…

Минул год после боя у Скорнищева, и московский великий князь узнал, что Владимира Дмитриевича Пронского больше нет в живых. Загадочная скоропостижная кончина заставила предполагать, что тут не всё чисто и что, приводя двоюродного брата в повиновение, Олег его порядочно «примучил».»

Цитируется по: Лощиц Ю.М. Дмитрий Донской.

Ссылка на первоисточник
Рейтинг
( Пока оценок нет )
Загрузка ...
Исторический дискуссионный клуб