О питании крестьян до революции

О питании крестьян до революции

Продолжу делиться фрагментами мемуаров митрополита Федченкова о его крестьянском детстве до революции.

Сбор желудей. Это было особое удовольствие вместе с пользой: они нужны были для питания свиней, а нам — новое утешение. Собирались компанией. Кто посильнее, вскарабкивался на дуб и тряс его сучья. Оттуда пулями летели желуди, стуча по нашим головам, и мы со смехом бросались собирать их в ведра, корзины, а после пересыпали в мешки, заготовляя на зиму корм свинушкам… Потом их ранней зимой закалывали. Отец делал это с непонятным мне хладнокровием, а я не выносил их предсмертного визга. Во всю мою жизнь и куренка я не зарезал… Но кушал… Потом свинью опаливали на соломенном костре, красиво пылавшем на первом белом снегу. Разрезали, готовили ветчину, вешали ее на чердак. Но ели ее очень редко, по праздникам, иначе на восемь человек хватило бы ее ненадолго. Вообще, мяса мы не покупали и не ели: роскошь эта была не по нашим карманам, хотя баранина тогда развозилась всего лишь по три-четыре копейки за фунт. И лишь на большие праздники — Рождество, Пасху, разговляться — мать варила и жарила то курицу, то утку. Но едва ли индюшку. Это была бы чрезмерная трата, разве что потроха из нее да головки с ножками. Все это потом нужно было продавать, продавать, добывать деньги, копить их. А зачем — будет ясно дальше… Попутно скажу, что ели мы скудно. А отец, кажется мне и доселе, едва ли когда наедался досыта. Да и мать все думала о нас, детях. У отца живот всю жизнь был подтянут, как будто у исхудавшего больного. Уже после, когда мы выросли, помню, как Сергей, младший брат, но более крупный, бывало, спросит:

— Мама, я могу отрезать себе ветчины?

— Отрежь!

Он лез на чердак, отрезал и ел один. А мы, другие, молчали. Как-то неловко было ему и нам, но нельзя было всем резать. Маленький это случай, и редкий конечно, но, не правда ли, показательный?

Однако про себя я не могу сказать, что бы мы голодали. У нас всегда была корова, а когда и две, и они были нашими кормилицами. И доселе у меня осталась любовь к молоку. Правда, мать всегда снимала с горшков сливки на масло: все нужно было продавать, а мы пили снятое молоко, но и ему рады. Зато по воскресеньям, после обедни, вдруг на столе самовар, пышечки и сливочки. Роскошь. А кроме молока всегда уже было довольно хлеба. Какой чудесный наш русский ржаной хлеб: вкусный, твердый (не как американский «ватный»), «серьезный», говорил я потом. Мать раз или два в неделю напекала шесть-семь огромных хлебов, фунтов по 10-12, сколько вмещала печь наша. Потом ставила их ребрами на полку в кухне, И мы знали, что самое главное — «хлеб насущный» — у нас есть, слава Богу. Бывало, проголодаешься и к матери:

— Мама, дай хлебца! (Не хлеба, а ласково — хлебца.)

А как мы почитали его! За обедом, Боже сохрани, уронить крошку на пол. Грех! А иногда за это отец и деревянной ложкой по затылку слегка даст: на память… И доселе я берегу хлеб, не выбрасываю, подъедаю старый, сушу сухари: лишь бы ничто не пропало.

Деревенские ребята еще больше нас тоже жили хлебом…

Еще:

Это лишь легко сказать сейчас, а дело было очень трудное: чуть еще начинает светать, мать должна была бежать на варон (скотный двор). И там одна, без помощниц, выдаивала с десяток барских коров за свою буренку. Потом все это убиралось в ледник (погреб). Мать делала для господ масло, простоквашу, сливки, творог и проч. и носила в господский дом. Думаю, что мать иной раз пользовалась и барским молоком для нас, детей. Конечно, грех, но шестеро нас было у нее. Да простит ей Господь это! И отец, бывало, летом нагребет около скирд опавшей ржи и принесет для курей, как говорилось у нас. Огородик развел он рядом, в 6-8 квадратных саженей. Поставил два улья для пчел, но меда не помню. Так тут мы и жили, перебивались кое-как.

——————————————

Земли было мало. Вот на это приходилось слышать жалобы с детства. Заработков других не было, а идти на сторону кому охота? И можно сказать, что большинство крестьян жило гораздо беднее нашей семьи. И, конечно, не могли скопить никаких денег на что-нибудь иное, кроме лишь на существование. Да и какое оно было? «Щи да каша — пища наша». И хлеб: «Мама, хлебца!.» Ну капуста соленая с огорода, у немногих огурцы. Мяса, конечно, тоже не знали в обычной жизни. Коровка тощая. Пара-другая овец.

Лошаденка небольшая, десяток кур. Вот и все.. Бедно, бедно жилось. Но терпели…

Вот какою представляется мне жизнь народа в юные мои годы. Вероятно, я не все видел, так как жил все же в лучших условиях, чем они, бедные..

А хаты их — небольшие, зимой обваливали стены и окошки почти до верха навозом и соломой, чтобы теплее было. Но зато в избе стоял такой тяжелый воздух, что и дышать трудно. А тут еще, как известно, то телка нужно взять в избу от отелившейся коровы, то кур на яйцах посадить под лавку. Да еще и печь нужно закрыть, заглушить пораньше, чтобы не вытянуло всего тепла: от этого угары. И наша семья так привыкла к ним, даже не допускала мысли, что были где дома без угаров. Не верится, а правда. Все, решительно все, приходилось беречь, продавать, откладывать, копить.

И понял я постепенно две русские пословицы. «Сам бы ел, да денег жалко», — говорили мужики. Все лучшее нужно было продавать — масло, индюшек, свиней, телят, даже и хлеб… А другая пословица говорит более ободряюще: «Нужда заставит калачи есть!» Калач, вообще белый хлеб, — это роскошь в деревне, это гостинец из города. Как же при нужде, да такая роскошь? Не от нужды, конечно, калач, а нужда заставляет человека напрягаться, бороться, выковывать силу, ум, бережливость. И если она кончается удачей, то и до калачей доживет человек. Так случилось и с кашей семьей. Но как это было трудно! Особенно для матери…

Вкратце смысл описанного. Крестьяне живут в крайней бедности, все время недосыта. Если держат живность, то сами мясо не едят, только потрошка — остальное продают. Если есть молоко, то сами пьют только снятое, обезжиренное молоко: масло и сливки продают. Если держат ульи, то меда сами не видят. Даже белый хлеб роскошь.

В свете этого интересно глянуть на цифры потребления крестьян и колхозников до и после революции.
питание крестьян и колхозников
Источники: цинк и «Народное хозяйство РСФСР за 70 лет». М.: Финансы и статистика. 1987. С. 294.; «Народное хозяйство РСФСР за 60 лет». М.: Статистика.

В свете вышеописанного думаю, что цифры потребления до революции сильно завышенные, так как получается, что самую мякотку — мясо и масло — крестьяне несли на рынок, а статистика крайне нерегулярная и неточная учитывала это, как личное потребление.

И вообще эти цифры антисовки и булкохрусты любят демонстрировать в качестве неэффективности колхозного строя, мол, смотрите, как по мясу просели в 1936 и 1952 году. Однако эта публика совершено не учитывает контекст происходивших событий. А контекст виден на этом графике:

О питании крестьян до революции

Не нужно быть особо умным, чтобы понять, что потребление мяса, как и молока, прямо связано с поголовьем сельхозживотных. На графике это связь отлично видна. Также видно три провала поголовья животных. Первый связан с Гражданской войной, второй с массовым забоем скота перед коллективизацией, а третий самый сильный провал связан с Великой Отечественной войной. Все эти причины вызваны обстоятельствами непреодолимой силы, которые не зависели от управленческих решений советской власти.
С войнами все понятно. Тут только упоротые дебилы могут обвинять власть. Другое дело забой скота перед и в начале коллективизации, когда забивался личный скот самими крестьянами. Это было их личное решение, касающееся их личной собственности, причем забивался скот в обход административным запретам властей. Масштабы забоя были страшными. Тем самым крестьяне сами себе вырыли могилу во время голода 1933 года.
В результате всех этих катаклизмов поголовье скота в стране восстановилось только в 50-е годы, а соответственно восстановилось и потребление мяса. Но все эти причины никак не связаны с мнимой неэффективностью колхозной системы, как нам пытаются внушить булко-хрусты и антисоветчики.
Ссылка на первоисточник
Рейтинг
( Пока оценок нет )
Загрузка ...
Исторический дискуссионный клуб