Феномен слабых родителей

Отхватила у букиниста сборник остросоциальных, как то было модно, подростковых повестей конца восьмидесятых годов. Называется «Абориген». Год издания 1989, писатели и писательницы в основном молодые. Девять повестей. Понятное дело, основная тема всех девяти — «отцы и дети», бунт детей против отцов.

И во всех девяти повестях — без преувеличения — оказывается, что бунтовать не против кого. Родители не противники. Впрочем, и не союзники. Они — слабые, физически предельно хрупкие, не просто бедные, а нищие, страдающие, беспомощные люди, требующие со стороны детей заботы, всесторонней поддержки. Контроля, наконец!

Оську сдали в интернат! — ответила Оля и включила свет… — Что ты понимаешь, он же лазит! Окон там мало, перил на этажах? Детских горок? К него же ловкость на нуле! А кому до этого дело? Одна минута, и готово! Сами его родили, сами бы и растили. Они не виноваты.. А кто виноват? Он, что ли? Что же теперь, на мусорку его отнести? Чтоб сами без всяких хлопот?

[С. Винокурова, «Кассеты Шохина»]

Попробуйте угадать, кто Оля этому Оське, пятилетнему «особенному» мальчику — бабушка? тётка? Сестра, и лет ей всего четырнадцать. Она себя чувствует полностью ответственной за Оську и лучше собственных родителей знает, как его растить, какие у него потребности, какие перспективы. Я совершенно не иронизирую, дитя более компетентно в отношении другого дитяти, чем папа с мамой. Потому что папа с мамой заняты взрослой жизнью, а Оля занята Оськой. От и до.

Возьмём «Кривой четверг» Синицыной — чету алкоголиков полностью взяла на себя школьница-дочка. Вот пока Света батю досматривает и маманю доглядывает, они и живы. Стоило на секунду отвернуться и заняться собой и своей судьбой, а не чтобы батя не нажрался и маманя не набухалась — трагический финал предопределён. Как предопределено и мучительное чувство вины: недоглядела, недосмотрела, недолюбила, недоберегла.

В заглавной повести Ю. Короткова Боря, парнишка школьного возраста, практически кормильцем семьи стал после смерти отца. Если у него и конфликт с кем-то в семье, то с отчимом — кстати, тоже выпивохой. Родительница зашугана до бессловесности, с ней конфликтовать всё равно, что с кошкой дискутировать. Только моргает, мяучит и просит покушать.

Трогательный пэтэушник Володя Козорезов у Н. Спицына воюет с младшей сестрой, а к маме относится как к приживалке: «Но и жить в зависимости от слабой, какой-то вечно растерянной, слезливой женщины он больше не мог. Достоинство его страдало. Зависеть от неё означало признать себя ещё более хлипким и беззащитным, чем она. А Володя себя таковым не чувствовал«. Забавно, что «хлипкая и слабая женщина» пашет на полторы ставки по скользящему графику и сына с дочкой кормит-одевает. Это — само собой разумеется, а вот сухомятка по будням семью разлагает. Даёшь, родимая, горячие обеды ежедневно, не только по выходным! Вот и все разногласия.

Наталья Соломко в «Горбунке» опять-таки во главу угла ставит соперничество братьев. Младший ревнует к старшему, ревнует старшего — ну по пословице «есть старой — убил бы его, нет старого — купил бы его». Старший гнобит своих благоверных. А мать на положении девчонки-подростка: детям врёт, что у неё нет любовника, любовнику врёт, что у неё нет детей… Единственным способом обрести хоть какой-то статус для бедолаги становится очередное замужество.

У Елены Матвеевой в «Острове» ситуация ещё жёстче: семнадцатилетний Олег, поздний ребёнок (подумать, отец с матерью произвели его на свет, когда были в преклонном возрасте тридцать пять лет, а может быть, и целых тридцать шесть) мучается в тисках родительской гиперопеки и сбегает на Богом забытый островок посреди реки. Отдохнуть от «всего этого». Робинзонада затянулась — в назначенный день перевозчик за Олегом не прибыл. К счастью, умереть с голоду юноша не успел, его спасли и водворили обратно в лоно семьи.

Мама всё не отпускала Олега, и он продолжал её обнимать, неловко, непривычно. Была она почему-то маленькой, худенькой, а волосы серые и тонкие.
Он высвободился и подошёл к окну. Он боялся заплакать от жалости, от желания и невозможности вернуть десять лет, пять, год, последний месяц. Олег понял, что его поразило в первый момент, когда он увидел родителей. Перед ним стояли старые люди. Папа и мама. Им было всего по пятьдесят с небольшим, но они казались очень старыми.

А новелла Ирины Андриановой так и озаглавлена без затей: «Мой сумасшедший папа». Папа действительно психиатрический больной. Юродивый, притча во языцех всего города. «Либен дота» — так он величает дочку — сначала стыдится этого, открещивается-отрекается, а потом вынуждена с риском для жизни защищать папу от банды оголтелых подростков. Круг замкнулся. Не сильные родители растят и воспитывают слабых детей, а сильные дети растят и воспитывают слабых родителей.

Привычный со студенческой скамьи перечень подростковых реакций в этой специфической семейной схеме оказывается просто-напросто неприменим. Какая-такая эмансипация? Какое группирование со сверстниками? Тут сверстники папу насмерть забивают, на чёрта с ними группироваться. Какие хобби, какие увлечения, компенсации и гиперкомпенсации, когда этой чепухой заниматься? Разве что в свободное время, позаботившись о старых, больных и беспомощных — о матери и отце.

И вот я думаю, это причуда составителей, какой-то частный случай, флуктуация — или точно подмеченная черта «поколения восьмидесятых»?

Ссылка на первоисточник
Рейтинг
( Пока оценок нет )
Загрузка ...
Исторический дискуссионный клуб