Славянский джинн и мёртвые невесты Кем на самом деле были герои русских сказок

Кощей — это джинн, демон из тех времен, когда русские, немцы и северные индийцы были одним народом? Баба Яга — наш славянский Харон, проводник в мир мёртвых? «Большой музей» разобрался, из каких глубин истории в наши детские сады попали эти и другие популярные персонажи.

Чтобы счастливо жениться, молодому человеку нужно преодолеть огромные расстояния и даже побывать в мире мёртвых; сотрудничать с ненастоящими существами, быть разрубленным на куски и снова собранным. Так устроен мир «волшебной сказки» — простонародного рассказа о фантастических приключениях, который обычно заканчивается свадьбой главных героев.

Сказки тысячелетиями были для крестьян одним из главных развлечений: ими заполняли зимние вечера и перерывы в работе, а рассказчики, которые помнили много историй и умели красиво излагать, ценились в любой компании. В России записанные от крестьян сказки начали публиковать в XVIII веке, а в XIX-м случился настоящий фольклорный бум — как и у наших западноевропейских соседей, образованная прослойка общества заинтересовалась «народом».

Но фокус в том, что это не просто развлекательные тексты: в них есть и обломки забытых представлений об устройстве мира, и следы взаимодействия с другими цивилизациями, и прежнее понимание того, что такое «страшно». Пытаться разглядеть всё это в историях, которые взрослые читают детям, — не менее увлекательное занятие для исследователя, чем копаться в мусорной яме античного города.

Имя этого персонажа, вероятно, восходит к праславянскому языку. В его основе — корень, обозначавший «ужас», «гнев», «сердиться». Разные исследователи в XIX-XX веках видели в сказочной Яге реликт мифологических представлений или исторических явлений прошлого: и древнюю персонификацию зимы, и свидетельство существования каннибализма у древних славян, и владычицу времён гипотетического матриархата.

Но эти предположения основывались только на фантазиях толкователей и аналогиях из истории других народов. Никаких подтверждений им найти до сих пор не удалось.

Вот что можно утверждать про Бабу Ягу определённо: повторяющиеся описания внешности этого хтонического демона указывают на его принадлежность к миру мёртвых. «Костяная нога» — это, без сомнения, нога скелета, лишённая плоти. Острые железные зубы — атрибут вурдалака, полумертвеца, сосущего кровь живых (этот мотив есть в мифологии и западных, и восточных славян). Дремучий лес, в котором она обитает, — узнаваемая метафора потустороннего мира.

Что касается избушки на курьих ножках, то, скажем, люди дьяковской культуры, обитавшие на территориях нынешней центральной России в VII в. до н.э — V в. н.э., имели обычай хранить прах своих покойников в небольших бревенчатых зданиях, установленных на столбах-«ножках».

Впрочем, многие исследователи в контексте визита героя волшебной сказки в избушку Бабы Яги (обычно с целью телепортироваться в иной мир) вспоминают об обряде инициации, который проходили подростки из племён охотников и собирателей, доживших в отдаленных уголках планеты до нашего времени. Уйдя в дремучий лес и проведя ночь или несколько суток в ритуальном строении, юноша становился полноправным взрослым членом рода: мальчик умирал, рождался мужчина.

Второе точное суждение о Бабе Яге: это настолько древний образ, что к моменту обнаружения сказки как жанра наши предки в Ягу уже всерьёз не верили. Вероятно, первые рассказчики сказок собирали образ Бабы Яги, используя как шаблоны известные им признаки «страшного существа» (доставшиеся от прежних поколений), не вспоминая, кем прежде была эта демоница. Так, мы сегодня наверняка не знаем, чем были те самые «баклуши», которые полагается бить, но с уверенностью и к месту применяем этот образ.

Главное, что отличает Кощея от прочих сказочных антигероев, — его смерть, спрятанная где-то вовне: смерть в игле, игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, заяц в сундуке, а сундук зарыт под дубом на острове. Исследователи отмечают, что такую же историю рассказывают про множество сказочных великанов или демонов в Индии, Монголии, Малайзии, нескольких регионах Африки и целом ряде европейских стран.

Например, таким же «матрёшечным образом» часто спрятана смерть джинна, злокозненного духа с Востока. Туареги в своих сказках указывают: в роге антилопы десять мешков один в другом, в последнем десять шкатулок одна в другой, в последней волос, в волосе душа джинна. У пенджабцев душа джинна спрятана в виде шмеля в зобу жаворонка, живущего в клетке на дереве.

Это говорит нам о том, что Кощей со своей смертью — русский вариант мирового (и, видимо, достаточно старого) мотива. Можно предположить, что русские либо наследовали его напрямую с тех легендарных времен, когда были одним народом со всеми нынешними носителями языков индоевропейской группы, либо в какой-то момент герой уже чужой культуры так полюбился восточным славянам, что они позаимствовали его в свой фольклор.

На последний вариант указывает то, что Кощей — довольно плоский, одномерный персонаж. Он фигурирует только в сказках, неизменно оказываясь в роли противника главного героя (чаще всего он похищает девушек, которые нравятся протагонисту). Вторая его роль — пленник, который с незапамятных времён висит на цепях, а герой случайно его освобождает (помните про «джинна из бутылки»?), дав напиться воды. Обычно Кощей умеет летать или, в крайнем случае, владеет очень быстрым конём, способным догнать любого.

Ну и, самое главное, сказки на самом деле никак не описывают внешность Кощея. Выпирающие рёбра героя — это уже плод фантазии художников нашего времени, опирающихся на созвучие имени со словом «кость». Хотя большинство лингвистов сходится во мнении, что древнерусское «кощей» не имеет отношения к скелету, а синонимично, скорее, словам «смерд» и «раб». Может ли это быть указанием на цепи, в которые закован родственник восточных злых духов? Точно не знаем, а спросить уже не у кого.

В современной науке весь устный корпус фольклора принято делить по жанрам: крестьяне пересказывали друг другу не только волшебные сказки о фантастических существах, но и басни о животных, правдивые истории о встречах с нечистой силой («былички»), легенды о библейских персонажах и святых («Никола Угодник ходил по Земле Русской, одна баба не дала ему напиться воды, поэтому все бабы теперь много работают и страдают»). Собиратели фольклора в XIX веке всё это называли одним словом «сказка» — как нечто, не укладывающееся в «городской» взгляд на реальность.

Ганс Христиан Андерсен своей литературной сказкой смешал в кучу в головах читателей целый отряд демонических существ женского рода.

Собственно «русалки» — это героини мифологии (комплекса представлений об устройстве мира) южнорусских, украинских и белорусских земель. У них были ноги, но не было прямой связи с водой: это покойницы, умершие не своей смертью или до замужества. Они приходили в мир живых весной, на Троицкую («Русальную») неделю, и в разных регионах выглядели по-разному: обнажённые и привлекательные, или в свадебном наряде с распущенными волосами, за которыми не разглядеть лица. По окончании недели несостоявшихся невест следовало отправить обратно на тот свет: устраивали обряд «проводов русалки», выносили чучело за пределы деревни и там сжигали.

На севере европейской части России можно было встретить водяниху, или шутовку: обычно они сидели на мостках или камне у воды и расчёсывали длинные волосы. Это персонаж уже другого рода — демон места, вроде древнегреческих наяд. Если шутовку спугнуть, она нырнёт в воду, забыв свой гребень. Но забирать его нельзя. У водянихи тоже есть ноги: будет приходить за гребнем ночами, ныть, стучать в окна, ломиться в двери.

Девушки с привычными современному читателю рыбьими хвостами появились у восточных славян относительно недавно. И проникли они в русский и украинский фольклоры, по всей видимости, из еврейской мифологии через Библию: в деревнях пересказывали легенду, как войска фараона, преследовавшие Моисея, ушли на дно Чермного (Красного) моря и превратились в полулюдей-полурыб. Цельного образа у «фараонок» не сложилось: они то ли людоедки, то ли заманивают и топят только мужчин, то ли сказочные существа, то ли реальные.

Русский человек до недавних времён жил как в толкиеновском Средиземье: его мир был населён не только людьми, но и мыслящими и связно действующими нечеловеческими существами. Водяниху мы уже упоминали. А ещё были оборотни-колдуны, ворующие молоко у коров ведьмы, бродячие покойники-упыри и демоны строений — домовой, а также одетый в мокрые листья от банных веников злобный старикашка баенник и питавшийся кровью петухов гуменник. В христианские времена среди крестьян ходило поверье, что всё это — орда Сатаны, сброшенная с неба. Кто куда упал, тот там и остался хозяйничать.

Важным действующим лицом этой малосимпатичной вселенной был леший. Для обитателя большей части территории России лес — пространство безусловно чуждое и опасное. И у него, конечно, есть свой «хозяин», с которым надо выстраивать отношения. Леший может казаться вблизи маленьким старичком, а издалека — выше деревьев. Когда он идёт, лес гудит, деревья трещат и гнутся, а над их кронами можно разглядеть гигантскую фигуру.

При попадании в его владения нужно строго следовать местному этикету. Так, ни в коем случае нельзя ложиться на лешевой тропе/дороге — леший попытается согнать путника шумом и свистом, а то и прибьёт. Одна из главных забав лесного духа — заставить человека плутать, ходить по лесу кругами, всё время сворачивая не туда. Если попался на эту удочку, нужно или переобуть сапог с правой ноги на левую, или вывернуть наизнанку одежду. При встрече в лесу с незнакомцем, появившимся будто из ниоткуда, нельзя верить его советам по ориентированию на местности — это леший шлёт тебя на верную гибель.