За годы Первой мировой войны во вражеском плену побывали в общей сложности около 8 миллионов солдат и офицеров — немногим меньше числа погибших на полях сражений. И именно содержание военнопленных стало, пожалуй, первой нежданной проблемой, с которой столкнулись вступившие в войну страны. Уже с первых недель боевых действий счет взятым в плен с обеих сторон пошел на десятки и сотни тысяч, и встал вопрос — где их держать, чем кормить и чем занять. Конечно, в плен брали и раньше. К примеру, в результате разгрома Франции в 1871 году Пруссии сдались 120 тысяч солдат. Однако раньше такие случаи знаменовали конец войн, и пленных победители обычно отпускали домой. Эта же война, как почти сразу стало понятно, быстро не завершится, а пленные все прибывали и прибывали.

Решали проблему пленных в разных странах по-разному, но в целом, сравнивая с опытом будущей Второй мировой, вполне гуманно. Конечно, жизнь пленных была отнюдь «не сахар», не обходилось и без жестокостей и зверств, но это были скорее исключения из правил. Причем почти повсеместно факт попадания в плен отнюдь не приравнивался к предательству — считалось само собой разумеющимся, что солдаты, оставшиеся без патронов в окружении врага, имеют право сдаться на его милость, вместо того чтобы гибнуть понапрасну. Хотя бы для того, чтобы потом попробовать вернуться и принести пользу родине. Вместе с тем надо признать, что наиболее непримиримую позицию по отношению к своим пленным занимало как раз русское руководство, принципиально отказывавшееся от оказания им помощи. Так что Сталин, приравнявший потом всех попавших в плен соотечественников к государственным преступникам, по большому счету, первопроходцем не был.

Каждый седьмой

За все время Первой мировой войны в плен с обеих сторон попало около 13% солдат и офицеров — примерно каждый седьмой-восьмой. Больше всего было русских (2,4 млн), на втором месте по количеству попавших в плен была Австро-Венгрия (2,2 млн), на третьем — Германия (около 1 млн), затем Италия (600 тысяч), Франция (более 500 тысяч), Турция (250 тысяч), Великобритания (170 тысяч), Сербия (150 тысяч). В плену у Центральных держав оказалось в общей сложности более 4 миллионов человек, у стран Антанты — 3,5 миллиона.

Первые большие группы пленных, исчисляемые сотнями тысяч, появились уже в первые месяцы войны. Солдаты австро-венгерской армии (особенно мобилизованные из числа славянских народов — чехов, словаков и сербов) десятками тысяч складывали оружие перед русскими в Галиции. Немцы, в свою очередь, пленили десятки тысяч русских солдат при разгроме армии генерала Самсонова в августе 1914 года в Восточной Пруссии и не меньше французов — при взятии крепости Мобёж, в первые же дни войны оказавшейся в немецком «котле» на Севере Франции. Но даже высокоразвитая Германия оказалась абсолютно не готова к такому повороту.

В первые недели войны еще бывали случаи «джентльменского» отношения к пленному врагу. Так, 13 августа 1914 года 26-й пехотный Могилевский полк во время наступления в Галиции освободил некоторое количество русских солдат, ранее захваченных австрийцами, и те рассказали, что австрийцы выдавали им даже теплые одеяла из госпиталя. Но очень скоро, когда выяснилось, что не хватает не только одеял, но и многих других необходимых в быту вещей, причем уже для своих солдат, отношение к пленным изменилось.

В более-менее сносных условиях в Германии, как правило, в крепостях (самые знаменитые — Ингольштадт, Кенигштайн) содержались лишь пленные офицеры. Солдат же размещали в лучшем случае, и то поначалу, в пустующих казармах, а чаще — в землянках, которые они сами для себя рыли в полях и лесах. Лишь к середине войны в Германии были сооружены какие-то подобия бараков.

Для попавших в плен русских солдат именно начальный период войны оказался самым трудным. С одной стороны, немцы и австрийцы еще не были так озлоблены ужасами войны, Германию еще не охватил продовольственный кризис. Но с другой, еще не была выстроена логистика снабжения и медицинского обслуживания для сотен тысяч дополнительных «ртов», даже хотя бы по самым скудным пайкам. В итоге очень скоро разразилась гуманитарная катастрофа.

Зимой 1914-1915 гг. среди пленных в Германии прокатилась ужасная эпидемия тифа, способы борьбы с который немецкие врачи представляли себе весьма смутно. В Германии давно почти не болели этой болезнью, и у местных врачей даже просто не хватало опыта. Иногда у них не выдерживали нервы — пленные умирали «как мухи», сотнями в день, и некоторые медики просто сбегали от этого ужаса. Еще хуже была судьба русских солдат, очутившихся в турецком плену (к счастью, таких было немного, поскольку на Кавказском фронте русская армия действовала по большей части успешно), — о подавляющем большинстве вообще осталось ничего не известно.

Плен — позорный и почетный

Усугубляло моральное и физическое положение русских пленных и отношение к ним своего командования. На самом деле, не Сталин придумал тезис о том, что «все пленные — предатели», примерно такое же отношение к ним доминировало в Генштабе и в Первую мировую. Конечно, оно было не столь радикальным: если солдат попадал в плен, будучи раненым, в бессознательном состоянии или даже просто в безвыходном положении (растратив все боеприпасы), а потом еще и сумел из плена бежать — к этому относились с пониманием. Но вместе с тем уже в начале войны русским руководством было принято принципиальное решение — не отправлять в Германию продовольствие для пленных, как это начали практиковать западноевропейские правительства. Формально его объяснили опасениями, что еду для русских пленных заберут и съедят немецкие солдаты, и получится, что мы поможем врагу.

Русские военнопленные в землянках в Стеттине. Фото: Библиотека Конгресса США

Хотя, согласно только официальным данным, больше половины русских солдат и офицеров попали в плен, оказавшись в безвыходных ситуациях — либо будучи ранеными или контуженными, либо в составе взводов, рот и целых полков, находясь в полном окружении и без боеприпасов и видя, как немцы с безопасного расстояния расстреливают их артиллерией. Они говорили: «нас привезли не на бой, а на убой». В таких случаях массовой сдачи, кстати, часто белый флаг выбрасывался по прямым приказам офицеров, которые понимали свою ответственность за жизнь подчиненных.

К таким пленным у командования, как правило, претензий не было, а уж если кто бежал из плена и возвращался в строй, мог считаться настоящим героем. Среди таких беглецов, некоторым из которых удавалось добраться до родины лишь с четвертой-пятой попытки, пройдя жестокие испытания, было довольно много известных деятелей, в том числе, например, генерал Лавр Корнилов и ставший потом маршалом Советского союза Михаил Тухачевский. В одной из немецких крепостей вместе с Тухачевским, кстати, в плену находился и будущий президент Франции Шарль де Голль, с которым он лично познакомился. Де Голль пытался бежать шесть раз, но всякий раз неудачно. И потом никому в голову не приходило ставить ему в укор пребывание в немецком плену.

В России же в апреле 1915 года было принято постановление, предписывающее лишать продовольственного довольствия за мобилизованного кормильца семьи тогдашних «врагов народа» — «добровольно сдавшихся врагу и дезертиров». Военное командование рассылало списки «предателей» губернаторам, а на местах происходила их огласка и предание публичному позору.

Из-за традиционной российской неразберихи в число таких лиц нередко попадали и «без вести пропавшие», среди которых было много погибших «за веру, царя и отечество». Чуть позднее был издан приказ, предписывавший расстреливать на месте каждого, кто побежит к врагу с поднятыми руками, причем это должны были делать сослуживцы. Понятное дело, приказ этот выполнялся неохотно, и в ноябре 1915 года в русской армии стали появляться уже первые подобия печально известных заградотрядов. Но случаи сдачи в плен — порой целыми полками, продолжались, даже несмотря на активно распространяемые пропагандой истории о зверствах немцев над пленными.

«Везли в предназначенных для перевозки скота вагонах»

Зверства в Первую мировую войну не были столь массовыми, как во Вторую со стороны фашистов, но тоже имели место. Чрезвычайная следственная комиссия, например, в июне 1915 года опубликовала отчет, подготовленный на основе показаний русских солдат, сумевших бежать из немецкого или австрийского плена. В частности, в нем приводились такие данные:

«У взятых в плен обыкновенно германские солдаты и даже офицеры отбирали шинели, сапоги и все ценное, вплоть до нательных крестов… В продолжение похода, длившегося иногда несколько суток, пленным не выдавалось никакой пищи, и они были вынуждены питаться сырым картофелем, брюквою и морковью, вырывая овощи из полей, мимо которых проходили, подвергаясь за это ударам со стороны конвоиров. Старший унтер-офицер Сибирского полка Рафаил Кочуровский был свидетелем, как германский солдат выстрелом из винтовки наповал убил пленного за то, что последний, выйдя из строя, бросился подымать валявшуюся на дороге полусгнившую брюкву…

…Пленных везли в предназначенных для перевозки скота вагонах, грязных, вонючих, пол которых был покрыт густым слоем навоза. В такой вагон помещали от 80 до 90 пленных. Переполнение вызывало такую тесноту, что сесть или лечь не было никакой возможности. Пленные в течение всего пути вынуждены были стоять, поддерживая друг друга. Перед отправлением поезда, вагон наглухо запирался, и естественную надобность отправляли тут же в вагоне, пользуясь для этого фуражками, которые затем выбрасывались через маленькое оконце, служившее вместе с тем и единственной вентиляцией. Воздух в вагоне, по единогласному показанию всех вернувшихся на родину пленных, был ужасен. Люди задыхались, впадали в обморочное состояние, многие умирали.

Очистка выгребных ям и отхожих мест в лагере лежала на исключительной обязанности русских. Пленных, партиями в несколько сот человек, заставляли рыть канавы для осушки болот, рубить лес, носить на себе бревна, копать окопы и т.п.

При исполнении полевых работ пленных, при помощи особых приспособлений, по 14-16 человек запрягали в плуги и бороны, и они целыми днями, заменяя рабочий скот, вспахивали и уравнивали поля. Рядовой Ивангородского полка Петр Лопухов со слезами на глазах рассказывал, как его вместе с другими пленными запрягли в плуг, а шедший за плугом немец подгонял длинным ременным бичом…

Усталого, присевшего отдохнуть пленного немецкий конвоир вновь подымал на работу ударами палки, приклада и нередко штыка. Не желавших исполнить ту или другую работу избивали до потери сознания, а иногда и насмерть… Рядовой 23-го пехотного полка Антон Снотальский был очевидцем того, как в лагере Шнейдемюлле германский солдат выстрелом из ружья наповал убил пленного, который от слабости не мог идти на работу.

Не говоря о резиновых палках, хлыстах из жил и нагайках, которыми в изобилии снабжены были наблюдавшие за пленными германские фельдфебели, унтер-офицеры и солдаты, в лагерях применялся целый ряд жестоких наказаний, налагаемых за самые ничтожные проступки, а иногда и без всяких оснований. Пленных на весьма продолжительные сроки лишали горячей пищи; заставляли по нескольку часов подряд стоять с поднятыми вверх руками, в каждую из которых вкладывали по 4-5 кирпичей; ставили голыми коленями на битый кирпич, принуждали бесцельно, до полного истощения сил, таскать тяжести вокруг барака и т. п., но излюбленными и наиболее часто применяемыми были наказания, напоминающие средневековую пытку.

Провинившегося привязывали [за стянутые за спиной руками] к вбитому в землю столбу настолько высоко, что ноги едва касались земли. В таком положении подвешенного оставляли в течение двух, трех и даже четырех часов; минут через 20-25 кровь приливала к голове, начиналось обильное кровотечение из носа, рта и ушей, несчастный постепенно ослабевал, терял сознание…»

Пытка русского военнопленного в австрийском лагере. Фото: Imperial War Museums

Помимо публикации таких докладов, русские власти использовали методы «народной агитации». Председатель Госдумы Родзянко предложил использовать беглецов из вражеского плена для рассказов об ужасах в трамваях и поездах, а так как беглецов не хватало, то на улицы Петербурга выпустили профессиональных нищих — увечных инвалидов с рассказами и песнями под гармошку о бедах в немецких застенках.

Заболеваемость и смертность в среде русских пленных действительно была вдвое выше, чем у пленных англичан, французов и бельгийцев. Те пережили голодную зиму 1914-15 гг. главным образом за счет посылок из дома, отправляемых через Красный Крест, а россиянам доставались лишь крохи от благотворительных организаций. Но если эти же цифры сравнивать с сербами, которые вообще ничего не получали и от благотворителей, то их смертность была еще выше, как и у позже вступивших в войну итальянцев и румын. Но все же, несмотря на все страдания, из общего числа находившихся в плену русских военнослужащих умерло лишь 6% — с учетом даже свирепствовавших эпидемий, и среди них всего 294 офицера.

Самым же опасным моментом для попадающего в плен был именно момент захвата. Немецкий командир 33-го эрзац-батальона 21 августа 1914 года писал супруге: «Мои люди были настолько озлоблены, что не давали пощады, ибо русские нередко показывают вид, что сдаются, поднимают руки кверху, а если приблизишься к ним, они опять поднимают ружья и стреляют, а в результате — большие потери».

При этом, как следует из воспоминаний уже русских солдат, чаще всего в таких ситуациях никакого коварства не было. В условиях потери управления один офицер, решив, что дальнейшее сопротивление бесполезно, мог крикнуть «Сдаемся!», — и солдаты поднимали руки. А спустя несколько секунд кто-либо из других офицеров — просто бескомпромиссный или имеющий свой план дальнейших действий — приказывал драться дальше, и те же самые солдаты, что уже были готовы сдаться в плен, выполняя приказ, вновь начинали стрелять.  

Пленные высокой квалификации

Но судьба немецких и австрийских солдат, попавших в русский плен, была еще хуже. Среди них от голода и эпидемий тифа в конечном итоге умерли как минимум четверть. В русских лагерях для пленных еще более ужасная, чем в Германии, гуманитарная катастрофа разразилась уже по конец войны, после революции 1917 года. В условиях почти полного безвластия и анархии до пленных уже вообще никому не стало дела, и их перестали кормить и оказывать какую-либо заботу. Значительную же часть выживших, кстати, составили чехи и словаки, из которых к 1917 году был сформирован Чехословацкий корпус, который должен был сражаться на стороне Антанты. В советскую историографию этот эпизод вошел как «восстание белочехов».

А до революции к пленным германской и австро-венгерской армий, среди которых было много квалифицированных рабочих, в России относились даже не просто терпимо, а иногда и с интересом, стараясь использовать их навыки на производстве. Так, на шахтах и заводах Донбасса в период Первой мировой войны работало более 40 тысяч пленных и им даже платили сносное жалованье — до 1 рубля 25 копеек в день, помимо обеспечения одеждой, обувью и бельем.

Заключенные, ожидающие перевода в тылу. Фото: Agence Meurisse / Gallica.bnf.fr / Bibliotheque nationale de France

Профессор Московского университета, историк Сергей Мельгунов летом 1916 года отмечал, что «к пленным, особенно венграм и немцам, относятся слишком снисходительно, идет молва об особом покровительстве немцам и о нашей зависимости от «внутренних немцев» (имеется в виду большое число этнических немцев, переселившихся в Россию еще в XVII-XVIII веках и в основном немецкая кровь в правящей династии — РП)». Специальная инструкция даже предписывала военнопленных, используемых на промышленных предприятиях, кормить мясом. На эту инструкцию больше всего сетовали ура-патриоты, ведь «даже крестьяне не каждый день едят мясо». Верховный главнокомандующий, великий князь Николай Николаевич, тоже считал, что с пленными миндальничать не надо: «Малейшее проявление дерзости или вызова должно караться немедленно же переводом их на положение арестантов, а при дальнейших случаях подобного поведения на пленных должны надеваться наручники и т.п.».

Работающие на производстве пленные в России имели относительную свободу и, хотя жили в бараках при заводе, могли выбираться и за территорию импровизированного «лагеря». Нечто подобное ближе к концу войны, как отмечает историк Максим Оськин, наблюдалось и в Австро-Венгрии — пленные по ночам выходили прямо через лагерные ворота в соседние деревни, а часовые равнодушно отворачивались. А в Германии в лагерях русских пленных, помимо официального управления, к концу войны уже формировались и органы самоуправления, лагерные комитеты, которые контактировали с комендатурами и решали гуманитарные вопросы — от распределения благотворительной помощи до организации переписки с родными и лагерного досуга (в образцовых лагерях обычно имелись театральные кружки, курсы немецкого языка и т.д.).

Русские обмену не подлежат

К весне 1915 года в Германии уже были разработаны положения по нормам содержания: в каком количестве пленные должны получать питание, медицинское обслуживание и т.д. С этого времени они начали активно привлекаться и к работам — от рытья траншей до производства снарядов, хотя Гаагская конвенция запрещала заставлять их трудиться на противника. Однако привлекать военнопленных к труду в тяжелых условиях военного времени и нехватки рабочих рук начали абсолютно все страны.

На своих заводах немцы использовали русских пленных редко, так как считали, что абсолютно все русские — безграмотная деревенщина, не способная освоить сложное производство. Поэтому их чаще всего отправляли работать в поля. Но нет худа без добра — это был дополнительный шанс выжить, так как в сельском хозяйстве по понятным причинам было проще с продуктами, а их немцам вскоре стало не хватать для самих себя.

К началу Первой мировой уже были подписаны две Гаагские конвенции о законах и обычаях войны — 1899 и 1907 гг., где были прописаны в том числе положения о военнопленных. Но каждая страна толковала положения конвенций по своему и единственное, что действительно хоть как-то работало на практике — допуск в лагеря военнопленных представителей Международного комитета и национальных организаций Красного креста.

Система эта действовала именно «как-то», потому что и Красный Крест мог проводить инспекции далеко не во всех лагерях. В каждой стране в зависимости от предпочтений и фантазии местных властей существовали самые разные типы лагерей — основные, штрафные, карантинные, так называемые «рабочие команды», лагеря в прифронтовой полосе и т.д. Список лагерей, которые посещали наблюдатели, составляли сами принимающие стороны — обычно это были лишь «образцово-показательные» основные лагеря в глубоком тылу. Тем не менее, за годы войны 41 делегату Красного Креста удалось посетить 524 лагеря на всей территории Европы. К концу войны через Красный Крест было переслано более 20 миллионов писем и сообщений, 1,9 миллиона передач и собрано пожертвований на сумму 18 млн швейцарских франков.

Императрица Александра Фёдоровна (слева) с дочерью Татьяной и царевичем Алексеем (справа) собирают пожертвования в пользу Красного Креста. 1914 год. Фото: Архив РИА Новости

Также в решении вопросов контроля за положением военнопленных посредничали дипломаты нейтральных стран — Швейцарии, Дании, Швеции, Испании. Конкретно за российских военнопленных в Германии «отвечали» именно испанцы.

При посредничестве нейтральных стран подписывались дополнительные соглашения об облегчении участи отдельных военнопленных. Например, удалось добиться, чтобы больные туберкулезом и инвалиды могли выехать в нейтральную страну, где они попадали на положение интернированных и жили уже в более комфортных условиях. Также периодически проводились взаимные обмены военнопленными, явно более не способными держать оружие. Любопытно, что инициаторами такого гуманизма обычно выступали немцы и австро-венгры. Более того, под конец войны начался обмен и здоровых пленных — возрастных и многодетных солдат. В общей сложности благодаря таким акциям на родину смогли вернуться около 200 тысяч пленных. Большую часть из них составили солдаты, воевавшие на Западном фронте, на Восточном же подобные договоренности до самого конца оставались единичными в силу неприязненного отношения русского командования в своим пленным. Причем для них была полностью закрыта даже линия индивидуального обмена.

Например, попавшие в плен русские генералы и их семьи в ходе войны массово писали прошения на высочайшее имя с просьбой обменять их, но царское правительство оставалось твердо, считая их всех предателями, или полагая, что те должны сбежать сами. Хотя большинство таких генералов, согласно документам, в плен попали, оказавшись в безвыходных ситуациях не по своей вине — в результате полного окружения, как это было при разгроме армии Самсонова под Танненбергом в Восточной Пруссии в августе 1914 года, (там в плен угодили сразу 15 генералов), в сражении на границе Восточной Пруссии в лесу под Августовым в феврале 1915-го (11 генералов) или в окруженной крепости Новогеоргиевск под Варшавой (17 генералов).