До недавнего времени в этом году в Новгороде было найдено совсем немного грамот. Сами по себе те две фрагментарные грамоты, которые нашлись в течение последних трех месяцев, не составили бы достаточного материала для такой серьезной лекции, как сегодня. Но как часто бывает, когда в Новгороде такой сезон, что археологи не дошли еще до настоящих «грамотоносных» слоев, помогают другие города. В этом году сенсационным событием стало то, что появился еще один древнерусский город, в котором найдены берестяные грамоты — имеется грамота № 1 из Вологды, и о ней мы тоже сможем поговорить. Пользуясь случаем, приношу благодарность Игорю Полиевктовичу Кукушкину, руководителю работ в Вологде, который любезно разрешил нам обсуждать эту грамоту публично. Грамота оказалась очень интересной.
Кроме того, некоторые обстоятельства сильно расширяют круг вопросов, которые нам сегодня стоит рассмотреть. Как вы знаете, обычно итоговые лекции происходят или в самом конце сентября, или в самом начале октября, как сейчас. Это была мера предосторожности, которая обычно оказывалась излишней. А вот в этом году она не оказалась излишней: последняя новгородская грамота найдена вчера (Сильное оживление в зале). А предпоследняя — позавчера. Был некоторый риск, что что-то они найдут и сегодня, но пока что таких сведений мне не поступало. В Новгороде, таким образом, грамот уже четыре, а не две, как было после окончания летнего сезона, плюс вологодская грамота.
К этому добавляется факт иного рода: дело в том, что в этом году наконец закончен ожидавшийся в течение многих лет XII том издания берестяных грамот, мы надеемся, что он успеет выйти еще до окончания этого года. Там содержится, прежде всего, издание новых грамот, уже известных, которые были обсуждены, в частности, на таких лекциях. Но там есть и также целый ряд поправок к старым грамотам, накопившийся за несколько лет. Их так много, что они касаются примерно 250 грамот. Чаще всего это мелочи, но иногда это очень даже интересные вещи. Из них я тоже хотел кое-что вам показать: естественно, это очень немногое, но два-три примера из того, что вы сможете прочесть в этом томе, я все же добавлю к сегодняшней лекции.
Я начну с грамоты, которая найдена вчера. Это единственная целая новгородская грамота этого года. Что, впрочем, очень логично: у нас четыре грамоты, средний процент целых грамот в Новгороде 25%, и именно такое соотношение и осуществилось в лице этой единственной целой грамоты. Часто бывает, что целые грамоты не очень велики по размеру. Если грамота была крохотная с самого начала, то несколько больше шансов, что ее никто не разорвет, половина ее не сгорит, ее не отдавит копытом лошади и так далее. Поэтому наша целая грамота этого года невелика. Это такой квадратик примерно 5 на 5 сантиметров, и вот какой там текст:
№ 1067
ѧщенѧ
Немного! Ну, что вы скажете?
(Из зала) — Привет Онфиму!
(Ряд других голосов предлагают деление на слова и перевод)
Ну, конечно же, тут такое деление на слова: ѧ щенѧ «Я — щенок». Сверху этого квадратика есть дырочки для привязывания. (Смех, аплодисменты).
Что такие вещи были новгородским писателям на бересте не чужды, говорит грамота № 199, принадлежащая Онфиму, — так что вы совершенно правы, это привет от Онфима, — который, нарисовав зверя (я уж не буду воспроизводить, как он это сделал), написал над этим зверем такую надпись: ѧ звере «Я — зверь». Теперь у нас уже вторая такая грамота: этот щеночек, значит, решил нам объявить, кто он такой.
На самом деле в грамоте есть еще три буквы: в верхнем ряду написано несколько неаккуратно ѧзо «я». Видимо, сначала он решил написать полностью ѧз, а потом бросил первое слово и написал просто ѧ щенѧ. Вот это наша первая грамота, такой сюрприз, имеющий на данный момент стаж один день существования.
Дальше перехожу к грамотам по порядку. Поскольку, как я уже сказал, все остальные грамоты фрагментарны, разбирать их с такой подробностью, как потом мы будем разбирать вологодскую грамоту, я не буду, а укажу наиболее интересные для нас моменты даже в этих фрагментах.
Вот № 1064 — первая находка в этом году. Это грамота XIII века, найденная на 15-м Троицком раскопе. Три разных раскопа действовало в этом году в Новгороде: 15-й Троицкий, 16-й Троицкий и Косьмодемьянский. На них найдено всего четыре грамоты, в основном, потому что раскопки велись выше тех слоев, где мы ожидаем настоящее скопление грамот.
Начало грамоты № 1064 я даже не буду выписывать, оно совершенно банальное, это список того, сколько у кого гривен и кун, сильно оборванный, так что не все имена даже сохранились. Там читается «оу Олексе 4 коуне и гривна, оу (имя пропало, столько-то) коуно и гривна, у Ѳларѧ 5 коуно… (обрыв), у Теренетиѧ (столько-то) коуно и гривна…» Вот этот текст я воспроизводить не буду, мы привыкли к такого рода банальным перечислениям, но у грамоты есть еще и нижняя часть. Точнее говоря, она была найдена в виде двух отдельных фрагментов, которые в точности между собой не сходятся. Вторая часть несколько более для нас интересна, и она не вполне попадает в категорию этих банальных списков, «у кого сколько-то» долга или чего-то заплаченного. К сожалению, все это сильно оборвано, перед нами два кусочка, между которыми явно что-то утрачено: одна строка, а может быть, и две. Нижняя часть может быть воспроизведена так (последняя строка сохранилась целиком):
… ила | михале : о:ретемеѧ : еване
василе : о:сипе : вареге : онисиме лагине нестере
Вертикальная черта не так часто встречается, возможно, здесь она действительно играет некоторую специальную роль. В основе это просто список имен, но в нем есть кое-что интересное. Для начала на всякий случай обращаю внимание, какое это хорошее упражнение по древненовгородской морфологии, для тех, кто еще, может быть, не до конца поверил, насколько устойчиво было окончание Им. ед. на –е.
Но это еще не все. Разрыв прошел косо, и видно кое-что из предыдущей строки. Видна, собственно, одна буква :з:, и двоеточия при ней ясно нам показывают, что это цифра, а именно 7. Дальше очень большой разрыв, и восстановить его, конечно, нереально, но возможно, что эта цифра 7 небессмысленна для нас. В первой части грамоты было сказано: «у такого-то столько-то гривен и кун, у такого-то столько-то», довольно большой список, он был еще гораздо больше, потому что не все сохранилось. А дальше идет девять имен, но, вероятно, это не девять людей, а немножко меньше. Во-первых, один человек назван Онисиме Лагине. Сейчас бы никто не сомневался, что это Онисим по фамилии Лагин, но в XIII веке никаких фамилий еще нет, это отчества: человек по прозвищу Лага, очевидно, был его отцом. Возможно, что еще в одном случае мы имеем место не с единичным наименованием, а с двойным. Как вы думаете, в каком?
— Осип Варяг?
— Конечно. В этом списке отлично опознаются имена, причем имена, заметим, христианские, в XIII веке это уже совершенно обычно, и одно слово, которое, вообще говоря, нам в чистом виде встречается вообще в первый раз. У нас в одной грамоте XII века (№851) был фрагмент от слова варѧжьскыи, а тут перед нами прямо слово «варяг», записанное как Вареге, в качестве имени. Нужно ли думать, что это перед нами в XIII веке настоящий скандинав? Маловероятно. Скорее всего это как какое-нибудь прозвище Француз, которое было, например, у Пушкина (ср. фамилию Французов). Прекрасным образом такое встречалось и в русском обществе. Но сам факт того, что в XIII веке могло жить прозвище «Варяг», для нас интересен.
Плюс дополнительное впечатление производит вот это е, а не ѧ. После него идет мягкое [g’], что неочевидный факт: вопрос о том, смягчало ли согласный то –е, которое было окончанием именительного падежа, долго дискутировался, хотя сейчас есть некоторое небольшое количество фактов, указывающих на то, что все же смягчало. Перед нами еще один такой пример: [g’] должно быть мягким, чтобы [a] между согласными по северовеликорусским диалектным правилам перешло в [e]. Вопрос о том, как произошло это — под ударением или без ударения — строго говоря, из фонетики не вытекает, такая вещь в северных говорах могла быть и под ударением, и без ударения. Однако же есть все шансы, что это слово произносилось не варе́ге, а ва́реге. То, что первоначально это слово должно было быть заимствовано с ударением ва́рѧгъ, вытекает просто из скандинавского varingr. Довольно долго это слово жило именно с таким ударением: в рукописях, где ударения проставлены, чаще встречается, конечно, варѧ́гъ, но все же несколько случаев удалось отловить более старых, где ударение ва́рѧгъ. И есть одно самое убедительное свидетельство того, что старое ударение, конечно, ва́рѧгъ — это то, что в одном слове (не знаю, сможете ли вы сразу его с ним ассоциировать или нет) это старое ударение прекрасно сохранилось…
— Варежка?
— Варежка, конечно! Варежка — это варяжская рукавица, «варяжское что-то» называется варежкой, так же, как какой-нибудь электрический поезд — электричка и так далее.
— В принципе, в varingr суффикс «тяжелый» и он, в принципе, тоже мог быть ударным…
— Как идея для объяснения второго ударения это неплохо. Но первоначальное русское ударение бесспорно было именно таким. Варяжская улица (сейчас она называется Варя́жская) в Новгороде уже в младшем изводе Новгородской первой летописи пишется как Варескаѧ, так что естественно считать, что ударение было на первый слог.
Вот такое первое свидетельство слова варѧгъ: первый Варѧгъ, который появился в чистом виде (хотя он и не варяг, а всего лишь по прозвищу таков) в этой грамоте XIII века. И если это прозвище, то Осипе Вареге — одно лицо, Осип по прозвищу Варяг, и тогда здесь семь персонажей, а не девять, так что очень может быть, что мы не случайно имеем дело с цифрой 7: она обозначает семь каких-то лиц, которые иначе себя повели, чем предыдущие. Две самые простые версии: или они не рассчитались, или, наоборот, они уже полностью рассчитались. А кроме того, получает хорошее объяснение то, откуда окончание –а в идущем перед списком имен «…ила».
— Это двойственное число?
— Как же двое, когда семеро? Дело в том, что семь — это существительное женского рода. Это то, что сейчас «семерка». «А вот такая семь» или не заплатила, или, наоборот, заплатила — и потом список этих семерых. Вот такой любопытный момент, вытекающий из грамоты, от которой, вообще говоря, мало чего осталось, но и этого хватает, чтобы нас порадовать.
Кстати, конечное –е в этих именах неодинаковое: оно, конечно же, новгородское окончание И. ед. твердого склонения в Нестере, оно новгородское в Вареге, Онисиме, Осипе, но Василе и Михале — это имена Василь и Михаль, скорее всего, с записью ь как е в силу бытовой системы. Что грамота написана по бытовой системе, видно, например, из Оретемеѧ <Орьтемьѧ>. Мена эта была совершенно регулярной, и с ней связана та иллюзия, что перед нами сплошной ряд новгородских окончаний: это, конечно, преувеличено, но пять имен с этим классическим окончанием налицо.
— А зачем двоеточие в О:ретемеѧ?
— Хороший вопрос. И вы ловите меня на том, что я забыл поставить двоеточие и в О:сипе.
— А в Онисиме?
— А в Онисиме его не поставил сам автор грамоты. Манер обозначать начальную гласную существует много, например, заменять о на омегу (ѡ), писать другую форму у… Одна из этих манер, очень редких, заключается в том, чтобы с обеих сторон гласную выделить разделительными знаками, в данном случае, двоеточием, то есть тем же самым знаком, которым разделяют слова.
Следующая грамота, казалось бы, не заслуживала бы никакого внимания — уж такие жалкие обрывочки от нее остались — тем не менее давайте на них посмотрим.
Грамота № 1065 (16-й Троицкий раскоп, уровень рубежа XIV и XV в.)
Были найдены два обрывочка без начала и конца, второй из которых, к счастью, имел правую вертикальную сторону (то есть исконный правый край грамоты). Они дают такой текст:
Первый обрывок:
…у[п]ос…
…ниновѣм[ѣ]…
Второй обрывок, который надо ставить в правый край:
…неналу
Пытались второй обрывок приставить справа к первой строке, ко второй строке — ничего не получалось. Но, к счастью, наши археологи понимали, что если есть два куска, то неизвестно, сколько кусков может лежать рядом, и необычайно тщательно просеяли всю землю вокруг того места, где эти куски были найдены, и замечательным образом уже через полсуток был найден еще один кусочек. Там, впрочем, тоже написано немного:
…имѧг…
…ѣстѣ…
Вот теперь точно все: теперь делайте, что хотите, с этими тремя фрагментами.
— Во второй строке получается слово «мѣстѣ», там складывается ять.
— Конечно. Вариантов не так много. В соединенном виде грамота № 1065 выглядит так:
…у[п]ос…имѧгненалу=
…ниновѣмѣстѣ…
Правый край после лу, напомним, исконный и там идет перенос на новую строку. Кроме того, между пос… и имѧ сохранился неслучайный обрыв. Бывает так, что обрыв идет не по пустому месту, а по прежде имевшемуся штриху, он несколько изогнут.
Как вы думаете, что такое гне? Конечно, господине: ясно, что над ним было титло, которое мы увидеть не можем, потому что оно на оборванной строке. Может быть, вы сделаете усилие и маленькую лакуну восстановите после пос? Всего две буквы здесь должно было уместиться. Какие буквы предлагаете? Для изогнутого штриха могут быть о, а или с.
— Посади?
— Ну, конечно же, пос[а](д)и. И тогда перед нами не такой уж плохой текст рубежа XIV и XV века — обращение крестьянина к господину. Заметьте, от имени господина осталось еще –у: поклон (или челобитие) от такого-то к такому-то. И весьма естественное начало для грамоты: «Посади мѧ, господине, на Лу…» Чего не хватает? Вы же нашли, что это будет «на… месте». …ниновѣ мѣстѣ — это конечная часть от прилагательного. Конечно же, это притяжательное прилагательное: осталось установить, «от кого» было образовано это притяжательное прилагательное.
— Лучанин?
— Да, самое вероятное — лучанин; на Лу(ча)ниновѣ мѣстѣ. Конкуририровать с этой реконструкцией может только Лу(жа)ниновѣ, но наиболее вероятен первый вариант, потому что слово лучане прекрасно известно в летописи: это жители (Великих) Лук. В принципе они могли быть жителями других мест, например, города Луцка, но до Луцка далеко. А о лучанах первые упоминания имеются в XII веке в Новгородской летописи, это прекрасно известный термин, хотя, конечно, не исключено, что это могло быть и какое-нибудь никому не известное село Луцкое, от которого тоже были бы лучане. Реконструкция (жа) тоже возможна, от населенного пункта Луга, где жили лужане. Но Луга — гораздо более позднее поселение как город, а в то время это просто ничтожное место, тогда такое обозначение жителей могло быть только по названию реки, но все же могло быть. Лучаниново (менее вероятно, Лужаниново) мѣсто — это место, на котором сидел какой-то всем известный крестьянин, который был не местный, а из Луги или из Великих Лук, и по какой-то причине — либо он помер, либо он съехал, либо еще каким-то образом сменил место — место освободилось, наш автор узнал об этом, и он просит у господина «посадить» его на этом месте.
— А что такое мѣсто?
— Это участок, часть земли.
— А Лучаниново мѣсто не может быть целиком именем собственным?
— Нет, ну что вы, тем более это совершенно стандартная формула для крестьянина, которого феодал «сажал» на таком-то месте для прокорма, для сбора с него оброка и так далее.
Таким образом, мы видим, как из трех кусков, каждый из которых совершенно, ну абсолютно ничтожен, ничего мы из него вынести не можем, — мы получили некоторый текст, который очень хорошо укладывается в наши представления о ситуации начала XV века.
Это вторая новгородская грамота. Теперь остается та, третья, которая найдена позавчера. Она, правда, в одном монолитном куске представлена, но все же всего лишь в куске. Собственно говоря, есть только левый край: верха нет, низа нет, правого края нет. Почерк замечательный, буквы красивые, все замечательно читается. Внестратиграфическое датирование показывает наиболее надежный интервал с середины XIV в. по первую четверть XV, с некоторым предпочтением к XIV веку. Характерную палеографическую форму имеет буква у: по ней одной текст датируется не ранее чем серединой XIV века (я точных форм букв на доске не воспроизвожу). Пишу текст на всякий случай без словоразделения, потому что оно в этой грамоте не самая простая вещь.
№ 1066
внуцатыамнѣтьимоимъдѣтьмъ..в҃·со-у…
тапсать·иправдавзѧтьабудет[е]…
Буква во второй строке после тап полностью ушла в глубокую морщину. Часто морщина кажется не слишком большим нарушением плоскости бересты, а потом оказывается, что если ее растянуть, то ширины в ней оказывается на полную букву. (Ровно это и случилось через сутки: обнаружилась очень хорошо «съеденная» морщиной буква с).
В последней строке после «т» еще 12 букв «показывают свои головы». Все единодушно сказали мне, что это «корм для Гиппиуса» (смех). Но пока еще…
— Не проголодался.
— Совершенно верно. Вот перед вами текст — легкий или тяжелый, сами судите. Первое слово выделяется легко. Вну́цаты (древнее ударение было именно таким) — это форма творительного падежа множественного числа (формой именительного падежа это станет только в современных среднерусских говорах еще через 300-400 лет). Далее уже членение сложнее: выделить слова и моимъ дѣтьмъ не составит труда. А что перед этим?
— А мнѣ ть. Ть как частица?
— Мнѣ — конечно, тут делать больше нечего. В таком контексте — «и моим детям» — считать, что мнѣ — что-то иное, чем дательный падеж от «я», просто немыслимо, нельзя тут видеть какое-то отдельное слово мнѣть и оторвать «мне» от «и моим детям». Но вы так говорите — «частица», а вы видали такую частицу? Разве может ти превращаться в ть?
— В союзе дать.
— Какого времени? И потом, в союзах частица ти входит в состав уже слившегося сочетания. А здесь-то она в свободном употреблении.
Конечно, частица ти может превращаться в ть, но в составе союзов: дать из да ти, тоть из то ти, ать из а ти. Но свободное ти, которое присоединяется к словам произвольным, во-первых, нам еще никогда не встречалось в форме ть. А во-вторых, частица ти в свободном употреблении (по данным берестяных грамот) исчезает примерно в XIII веке.
Но на наше счастье есть одна грамота под № 131, давняя уже, с датировкой 1370-е — начало 1380-х годов, в которой имеется такая «белая ворона» — выражение ѧс ти ‘а я-то вот’. Попросту говоря, ровно то же самое местоимение ‘я’ с частицей ти, в свободном употреблении, за пределами своей нормальной хронологической сферы, то есть примерно лет на 150 позже того, когда кончается нормальная эпоха употребления свободного ти. Таким образом, ничто не мешает и в нашей грамоте быть полному аналогу этого ѧс ти. А почему ѧс ти, но мнѣ ть? А это проще простого: ѧс кончается на согласный, а мнѣ на гласный.
Итак, мы получаем фразу: «А мне-то вот и моим детям…» Что такое внуцаты в начале? Явно была предыдущая строка, и схема текста такая: «мне-то вот (именно с таким выделением) и моим детям» полагается что-то одно, а упомянутому раньше кому-то «с внучатами» — что-то другое. А вот что полагается автору и его детям — для нас была большая загадка: мы сначала прочли в конце строки со[р]у, потом со[л]у и читаем теперь со[х]у. Там торчат две ноги от буквы, но для р нет соединительной линии, а л сидело бы слишком низко в строке. Но и соху не так-то просто: сочетание 2 соху — это же чудовищно, не так ли? Никакой формы от соха, чтобы она сочеталась с два, найти нельзя.
— Может быть, это предлог со?
— Хорошо, тогда ищите что-нибудь, что начинается на ху. Я безусловно проверял (смех в зале). Проверка всего доступного лексического материала на ху дала твердый отказ. Придется вернуться к слову соха.
— Форма двойственного числа, дву соху?
— Но это родительный падеж, как же его сочетать с этим контекстом?
— Может, им надо вторую соху?
— Совершенно верно. Это единственное разумное решение. Конечно, это редкая вещь, когда просто двойка означает порядковое числительное. Но такое есть. Примеры нашлись. Сперва, конечно, мы тоже были смущены и считали, что это почти невероятно. Оказалось, вероятно. Во-первых, совершенно спокойно говорится: «месяца июля во 2 день», «2 день» записывается просто двойкой безо всяких знаков. «Месяца апреля в 3 неделю». И еще имеется замечательный пример, которого мы коснемся позже — «6 час» в грамоте Онфима, но это я забегаю вперед.
А что такое соха? Вы думаете, это сельскохозяйственный инструмент? И ее автор просит «мне с моими детьми»? Теоретически возможно, но маловероятно. Соха имеет терминологический смысл: это единица податного обложения, которая первоначально вычислялась по числу людей, но постепенно стала вычисляться по самой территории. В дальнейшем она была определена очень точно: одна соха равна трем обжам и т. п. Это некоторая земельная единица, на которой живет некоторое количество крестьян, совместно несущих некоторые обязанности, облагаемых вместе налогами и т. п. Вполне правдоподобно, что мы имеем дело именно с этим значением. Но что значит «мне дать» соху? Получить ее в собственность нереально. Возможно, что речь идет о правах на осуществление каких-то функций типа взимания налогов, недоимок и так далее и о разграничении полномочий между чиновниками. Но это гипотеза.
Во второй строке мы видим выражение правда взѧть, с замечательным синтаксисом (северная диалектная конструкция с инфинитивом типа вода пити). Буквально это же выражение есть в договоре Смоленска с Ригой и Готским берегом 1229 года: Русину правда взѧти в Ризѣ и на Гочкомъ березѣ… Слово правда имело много значений, не факт, что в нашем тексте представлено именно это значение, но сама синтаксическая формула именно эта. Ее смысл либо «последовать некоторому закону» («использовать в качестве обоснования своих действий какой-то закон»; примерно это значение представлено в договоре Смоленска с Ригой), либо (и это значение тоже прослеживается по словарям) «взять то, что положено по закону». А что же перед этим написано?
— (Грамо)та псать?
— Конечно. Если та относится к правда, то неясно, почему анафорическое местоимение идет сначала. Единственное разумное решение, что та — это конец от слова грамота, в такой же синтаксической конструкции.
— Это же формула, судя по тому, что она рифмуется. Грамота псать и правда взять.
— Это действительно юридическая формула, не ими придуманная. И отсюда, конечно же, следует, что соха — это именно земельная единица; из-за сохи, которой пашут, писать грамоту — это мелко. Соха — это юридическое понятие, тогда версия, что речь идет о дележе прав чиновничьего типа, весьма вероятна: тому, у кого есть «внучата», предлагались права на «первой» сохе, а автору нашей грамоты — какие-то права на «второй» сохе. Но он не был уверен в этом, потому что на всякий случай пишет: а будете… Будете каким-нибудь образом возражать — тогда с вами будет сделано то-то и то-то. Мы видим, что от грамоты сохранился только фрагмент, и наше толкование опирается на гипотезы. Безусловно, судя по словам (грамо)та псать и правда взѧть, перед нами текст юридического характера, но при этом не сам официальный документ, а письмо, предписывающее адресату составить такой документ.
— А может такое быть, что речь, наоборот, идет о выплатах, которые платят автор и человек с внучатами, а не собирают их?
— Это ради бога. Я выступаю в данном случае как бездушный лингвист (смех), а не как историк, для которого это жизненный вопрос. Разумеется, историки, комментируя грамоту, уделят данному сюжету куда большее внимание.
Обращаю ваше внимание, что само окончание –ть в инфинитиве тоже датирующее. Оно, вообще говоря, первый раз встречается в грамотах уже в XIII веке, но только один раз, а по-настоящему начинает быть заметным только во второй половине XIV века. Кстати, отпадение конечного гласного для псать совершенно нормально, потому что древнее ударение пса́ти, но во взѧть оно первоначально было взѧти́. Это свидетельство ранней потери конечного ударения: чтобы из взѧти́ получилось взѧть, оно должно было сначала изменить ударение на взѧ́ти.
Итак, я рассказал обо всех грамотах, которые нашли в Новгороде. Последние две грамоты — с Косьмодемьянского раскопа, который по причинам, совершенно огорчительным для нас, начался существенно позже, и не потому что было лень: весь июнь, весь июль и половину августа продолжались бюрократические препирательства, можно или нельзя там копать, и вместо первого июня начали работать с середины августа. Замечательно, конечно, что работы на нем происходят в сентябре и даже в октябре, но ничего хорошего для копающих в этом нет: холодно и сыро. Увы, быт наш таков.
Вологодская грамота у нас еще впереди, с ней мы еще помучаемся, а пока я вам продемонстрирую несколько маленьких эпизодов из того, что войдет в новый том берестяных грамот, в раздел поправок к старым грамотам. Они собирались в течение ряда лет, так что это не совсем свежие сведения. Возможно, вы что-то из этого даже слышали в каком-то докладе, так что в таком случае отвечать на вопросы воздержитесь.
Почти все эти эпизоды касаются грамот, найденных безумно давно. Интересно, сколько десятилетий могли быть не прочитаны до конца грамоты; это очень поучительная вещь. Первая грамота, которую я вам предложу — № 167, она найдена в 1955 году. Писать ее целиком я не буду, она достаточно простая, я ее просто прочту и запишу ту часть, которая нас интересует.
чолобитьѥ ∙ ѿ мелника ∙ и
з лост[в]иць ∙ к юрью ∙ к оньци
форову ∙ чо би ∙ господине
попецелилесѧ ∙ -оронами ∙ а н
нь ∙ посли ∙ свои ∙ чоловекъ ∙
Юрий Онцифорович — персонаж очень известный, его упоминание датирует грамоту с точностью до десятилетия. ‘Челобитье от мельника из Лоствиц (?) к Юрию Онцифорову. Позаботился бы ты, господин, о… Так что пошли своего человека’
Слово, которое нас интересует, состоит из 8 букв и приходится на небольшой разрыв, который сыграл некоторую роль в его прочтении.
Буквы оронами идентифицируются надежно. Проблема в первой букве, которая 60 лет не могла быть прочитана.
При плохой сохранности бересты очень сложно отличить штрих от морщины. Линий, которые были под подозрением в том, что они относятся к нашей букве, в соответствующей позиции много, и их больше, чем хотелось бы. Линии проходят так, как на картинке.
И вот как мы («мы» в широком смысле, исследователи) на протяжении 60 лет пытались истолковать это место.
Грамота найдена в 1955 году и тогда же опубликована. В том участке, где есть вертикальная и горизонтальная морщины слева от о, публикаторы увидели букву ю; как мы видим, для нее есть возможность. Конечно, это ю оказалось слишком близко к предыдущей букве, но такие вещи в грамотах бывают, на этом сильно настаивать нельзя. Под сильным влиянием готового смысла на позиции первой буквы увидели фигуру г, и она там тоже «есть». Получилось «что бы ты, господин, попечалился горюнами». Этому сильно поспособствовал глагол попецелилесѧ, но сейчас мы знаем, что это нормальный глагол ‘позаботиться’, смысла ‘печаль’ в нем нет. Тогда, в 1955 году, объем знаний о берестяных грамотах был мал, и нет повода упрекать публикаторов. Ради бога, не подумайте, что я рассказываю о том, как 60 лет назад кто-то что-то сделал глупо. Прочтение получилось, с нашей современной точки зрения, с некоторой натяжкой: и буква ю неудачно стоит, и с лингвистической точки зрения окончание –ами (а не –ы) для слов мужского рода в конце XIV века встречается редко (хотя все же уже бывает), и общий жалостный тон не очень характерен для деловых берестяных грамот.
Прорись 1955 года, изображающая версию о горюнах
Следующий этап наступил лет через сорок, в начале 1990-х годов, когда было предложено изящное решение прочесть вместо буквы г букву х, и, действительно, такая возможность есть. Получилось слово хоронами. А что это такое?
— Похороны?
— Нет. На самом деле ясно, что слово хорона́ может найтись только за пределами восточного славянства. Это болгарское, сербское, словенское слово храна: пища, питание, провиант. По смыслу подходит, но такого слова все равно по-русски нигде нет. Кроме того, ни в сербском, ни в болгарском, ни в словенском это слово нормально во множественном числе не употребляется. Следующий шаг был сделан через несколько лет, тоже в 1990-е, когда было предложено читать эту букву как V-образное ч, такое же, как в слове чоловекъ снизу. Это нормальная палеографически для того времени фигура, так называемое «безногое» ч. Тогда получается чоронами, это то же слово, что черен. Черен — это солеварный котел, вещь серьезная. Очень плохо, конечно, то, что он чоронъ, а не черенъ (хотя возможен переход е в о и потом отвердение р). И потом опять-таки творительный падеж на —ами в мужском роде.
Итак, три конкурирующих чтения на протяжении сорока с лишним лет: горюнами, хоронами и чоронами. Все имеют явные недостатки.
И вот наступает эпоха совсем недавняя, когда делаются великолепные новые снимки, организованные А. А. Гиппиусом. И на новом снимке становится почти несомненно видно, где этот штрих надо превращать в настоящую черту, а где он остается штрихом. Оказалось, что боковой косой штрих есть, но не доходит до конца. Верхний штрих есть, второй косой тоже есть, но самое главное, на что никто не обратил внимание — что на строке снизу параллельно и очень близко правому усу V-образного Ч идет еще один штрих, принадлежащий нашей букве и как бы вливающийся в это Ч — свесившийся под строку хвост. Перед нами буква з и слово зоронами.
Вы скажете: а что такое зоронами? А вот здесь работает накопленный нами опыт: мы теперь знаем, что шоканье бывает не только в Псковской области, но и в Новгородской. Материала по Новгородской области накопилось так много, что несомненно следует признать существование шоканья, а значит, зоронами — это запись слова жорона́, со вторым полногласием из жорна, именно женского рода, что для нас, как мы видели, существенно. Псковский областной словарь великолепно дает слово жорна — псковский, а не какой-нибудь сербский или болгарский. И что оно значит? Что это за предмет, о котором просит позаботиться мельник?
— Жернов! А про мельника-то все забыли!
— Да, жернов. В заключение я скажу, что, наверное, еще много лет пройдет, прежде чем мы решим вернуться к этой букве (Смех.).
Вот другой пример. Грамота, которая найдена несколько позже, но тоже довольно давно. Тоже такой эффект: плохое состояние бересты, и понять, принадлежит ли букве штрих, не удается. Грамота сама собой замечательная по содержанию. Это письмо № 377 (номер смешным образом маленький для нынешних наших занятий), адресная формула и первая фраза которого выглядят так. Это знаменитая грамота, которую многие помнят, потому что она встречается в самых разных рассказах о жизни в древнем Новгороде. Неясные буквы обозначены подчеркиванием:
ѿ микити к _ _ аан _ поиди за мьне ѧзъ тебе
хоцю а ты мене
Этот текст, изумивший всех в свое время невероятностью своего содержания. Совершенно нельзя было представить, что в Средние века были такие письма, но теперь мы знаем, что они были, это XIII век. В нем все совершенно понятно, кроме имени адресата, хотя трудно все же сомневаться, что это имя было женским (смех). Теперь сотрем текст, оставим «драматическую» часть — имя невесты и выпишем это место крупнее.
Место это находится между двумя длинными чечевичками — черными пятнышками, на которых писать нельзя. Строка находится почти ровно между ними. Между к и а место больше, чем на одну букву, так что нельзя быть уверенным, что буква там одна; скорее всего одна, но широкая. Подряд идут два одинаковых плосковерхих а, потом правильное н, дальше вместо штрихов надо рисовать, как и в прошлом случае, пунктиры, потому что неясно, какие из линий относятся к буквам. Между к и а творится полное безумие, поэтому данное место я нарисую еще крупнее отдельно.
Самое первое решение было, что между к и а четыре буквы. Издатели усмотрели овал, пересеченный длинным штрихом, и истолковали его как слитное оу. Это, конечно, плохо, так слитное оу нигде не пишется. Далее издатели видят тут лигатуру ли. Больше в грамоте лигатур нет: есть л, есть и, но ничего так слитно не пишется. После двух а якобы идет тоже лигатурное ни, а после него ц. Три лигатурных решения, на которые в остальной грамоте нет никакого намека, причем лигатуры вообще в берестяных грамотах редки! Но что поделаешь! Хочешь, чтобы какой-то был смысл. Получилась Оулиааниц ‘Ульяница’, написанная с тремя лигатурами, двумя а (вместо одного ѧ) и без окончания — решение, не выдерживающее никакой критики, но простительное для того времени. Была даже версия, что Микита так специально украшал имя своей возлюбленной.
Прорись, изображающая версию об Ульянице
Это прочтение жило в Новгороде несколько десятилетий. Жило не случайно: Ульяница была весьма активной героиней разных новгородских сказаний и представлений. Только особо выдающимся студенткам доверяли почетную роль: сыграть Ульяницу в капустнике. Большое количество жителей Новгорода знало, что жила такая девица в Новгороде в XIII веке, разными достоинствами ее наделяли, разные костюмы придумывали и так далее. Таким образом, Ульяница все-таки прожила в ХХ веке несколько десятилетий. Наступили 1990-е годы, и новый поиск решения вместо явно немыслимой Ульяницы оказался довольно решительным. Все это безобразие между к и а было объявлено несуществующим. Решили, что человек что-то пытался нарисовать, зачеркивал, и буквы у него никакой не получилось. Первое а, по этой версии, принадлежит слову ка — это некоторая особая форма предлога ко, которая, действительно, в Новгороде бывает в некоторой особой ситуации (не хочу в это вникать). Можно представить себе ситуацию, при котором ко дает ка в Новгороде, хотя это не акающий говор. Далее после н усматривается буква и, остальные штрихи объявляются ненужными, и читается ка Ани ‘к Анне’. Что Анна пишется через одно н, это совершенно нормально, есть форма Ана, но получилась все равно некоторая натяжка: целый ряд штрихов объявлен случайными, сочетание ка а– уникально, и конечное и тоже не вполне хорошо.
Так на свет появилась Анна, но уже, кажется, никто не решался выступать на сцене в ее костюме. Нельзя сказать, что она достигла того же успеха, что и Ульяница: Ульяница несравненно более знаменита. И, наконец, появилась новая фотография этой грамоты, на которой удалось гораздо лучше понять, какие штрихи есть, а каких нет.
Оказалось, что после н идут два и — десятеричное и восьмеричное (іи), имя кончается на –ниѧ. А перед двумя а усматриваются безусловные штрихи, образующие омегу: ѡ, поверх которой написано м. Итак, м исправлено на ѡ или наоборот. Формы этих букв соответствуют тому, как они написаны в других местах грамоты. Однако нормального имени не получается.
— То есть он так и не решил, как женщину зовут? (Смех).
— Но тут, к счастью, мы усмотрели одну маленькую деталь. Над двумя а оказалась вписанная буква л, которую автор пропустил и потом вписал. Итак, написано Маланіи, и именно Маланьей звали возлюбленную Микиты. Вряд ли это имя будет вдохновлять новгородскую публику на новые постановки, но оно, видимо, именно таково.
Третий эпизод касается одной из грамот знаменитого Онфима. Это находка 1956 года, грамота № 206.
ижевоsч҃санасобавага…
Дальше идет, как обычно у Онфима, упражнение на слоги: да, жа, за и т. п.
Кроме того, на листе бересты Онфим изобразил нескольких человечков.
Перед складами идет знаменитая вещь, которая была долгие годы предметом разъяренной дискуссии с участием больших персонажей. Сначала иже во — «который в…», а потом под титлом, даже двумя титлами, буквы, имеющие цифровое значение s (6), ч (90), с (200) и а (1).Это нечто, похожее на дату — единственная во всем массиве берестяных грамот дата, начинающаяся на 6 тысяч, как положено в то время. Правда, знака тысячи (҂) нет, но Онфиму было шесть лет, он мог нетвердо знать цифры, и это не беда. Беда в том, что нет такого числа: разряд десятков идет перед разрядом сотен. Было предложено эти цифры переставить, и если 200 поставить перед 90, выйдет 6291. Это хорошая дата, только ко временам Онфима не имеющая никакого отношения: 783 год от Рождества Христова.
Вокруг этих четырех букв была огромная дискуссия между А. В. Арциховским и Б. А. Рыбаковым. Гипотеза Арциховского заключалась в том, что бедный мальчик Онфим пытался записать дату, которую где-то видел, но он не умел это делать, и у него получился случайный набор букв. Искать здесь настоящую дату бессмысленно, мальчик упражнялся, но записал нечто, что смысла не имеет. Гипотеза Рыбакова: ч — это пси (ѱ), что значит 700, а с, которое действительно выглядит у Онфима почти замкнуто, и это очень соблазнительно — на самом деле о, что значит 70. Тогда получается 6771, и это очень хорошо: 1263 год, что вполне подходит под времена Онфима. Затем начинается дискуссия, в которой в 1950-е годы, сразу после находки, участвует целый ряд историков. Л. В. Черепнин предложил указанную выше перестановку, чтение 783 и предположение, что мальчик упражнялся в написании разных цифр. Была и версия, что насо — это плохо написанное наш, что надо это читать «Иже в год 1263, наш». Была целая дискуссия вокруг того факта, что археологи давали более раннюю дату — правда, не сильно более раннюю, вообще говоря, такая ошибка могла бы быть. Позже сам я тоже писал об этой проблеме, исходя из того, что это дата. Короче, спорили только о том, что это за дата и бессмысленна эта дата или нет. Что это дата, не сомневался ни один человек.
Маленькое отступление. Про Онфима мы знаем гораздо больше: от него осталось десять грамот. Вообще говоря, у него есть грамоты, которые безумно озадачивали: казалось, что это бессмысленный набор слогов, пока в свое время (давно это было!) Н. А. Мещерский не обнаружил, что эти бессмысленные слоги осмысленны и представляют собой куски церковных текстов, выделенные безо всякого уважения к церковному тексту и его значению. Брались не слова, а части слов, они могли складываться друг с другом весьма причудливым способом. Например, в одной из грамот, № 331, имеется фрагмент, который явно произошел из текста псалма Аще въстанеть на мя брань, на нь азъ уповаю. Этот текст его, очевидно, заставляли учить или переписывать. Реально мы имеем там сплошной текст: ащенанеазо, в другой орфографии. Вот другой важный пример: грамота № 207, где имеем текст допослу, получившийся из услышите до послѣднихъ земли и послушаите. Встретив посл, Онфим сразу с него перешел в другой текст, где встретились эти же буквы. Другой пример (там же): моличе, получившийся из моли и личе ‘лицо’. Он ни в чем не виноват: он упражнялся в написании букв и слогов, а не пытался передать смысл.
Учитывая сказанное, нас, может быть, чуть менее поразит то, чем кончилась эта история. Два года назад состоялась встреча с нашим бывшим студентом, а ныне почтенным священником отцом Александром Троицким, который мне сообщил то, что не имеет ничего общего со всей развернувшейся ранее дискуссией. Загадочный текст из грамоты № 206, как оказалось, навеян хорошо известным тропарем шестого часа, который в наше время выглядит так: Иже в шестый день же и час на кресте пригвождей в раи… Начало совпадает настолько точно, что ни о какой случайности и ни о какой дате речи быть не может: ижевоs҃ч҃с означает иже въ шестыи часъ. Все версии, предполагающие дату, оказались одинаково неверными. Единственная сложность заключается в том, что после этого идет а, а не ъ (в орфографии Онфима о): вероятнее всего, а взято просто из названия этого богослужебного текста Тропарь s҃ ч҃са. Не случайно Онфим пропустил слова день же и, поскольку их нет в названии тропаря. Последующее на может быть предлогом из дальнейшей части того же текста.
Вот несколько примеров исправлений, которые будут в новом томе, закрывающих иногда оживленнейшие дискуссии. Я закончил вторую часть нашей лекции, теперь перейдем к сенсационной вологодской грамоте.
Впервые найдена грамота еще в одном древнем городе, древней новгородской вотчине, это грамота под названием Вологда (Вол.) 1. Она очень хорошо датируется внестратиграфическим методом — первая четверть (или первое двадцатилетие) XIV в.; редко получается такая узкая дата, очень хорошие датирующие признаки снизу и сверху. Как мы видели, иногда нужно 60 лет, чтобы прочесть грамоту. Грамота Вол. 1 найдена всего два месяца назад, поэтому вполне возможно, что то, что я вам рассказываю, еще может как-то усовершенствоваться. Надеюсь, не какие-то капитальные вещи, но детали изменятся наверняка; сейчас в ряде случаев все, что я могу предложить — это конкурирующие версии, а не окончательные результаты. Это оказался такой узел проблем, что давненько мы с грамотами такого порядка не встречались. Игорь Полиевктович Кукушкин, нашедший грамоту, был поражен, что нам нужны месяцы, чтобы ее осмыслить.
Совершенно невозможно в этой грамоте идти слово за словом. Это не из тех грамот, которые я пишу на доске, а вы сразу из-под руки мне говорите, что есть что. Здесь я должен буду вам записать ее некоторым более сложным способом.
Грамота абсолютно цела, сохранилась безупречно. Две буквы были прочтены не сразу, а спустя несколько суток, но теперь однозначно отождествлены (пока заменим их прочерками):
_·ѧ·ково к тобѣ к тобѣ сѧ · онанико тьсть
брать остафе послалъ съ тобою ѥм_
рубле· ко самълу рубле· ни мнѣ рублѧ
ни мнѣ проторъвъ
Уже по первым трем словам Ѧково к тобѣ вы видите, что мы имеем дело с чем-то, чего за 60 лет не было ни в одной берестяной грамоте никогда. Такого обращения никогда не было. Сразу же поставлю вопрос: вологодская эта грамота или все-таки новгородская, пришедшая в Вологду? Уже первые три слова настолько не похожи на все новгородские формулы, что, скорее всего, после них уже следует считать, что мы имеем дело с местной традицией.
— Кроме того, Ѧковъ, а не Ѧкове.
— В Новгороде в принципе бывают наддиалектные окончания, не всегда новгородские. Дальнейший текст уже не так вам понравится: Ѧково к тобѣ к тобѣ. Здесь мы видим, как трудно понимать слово за слово. Первые три слова вы поняли сразу, а вот уже первые четыре-пять слов — это уже одна из загадок, которые будут нас держать до конца разбора.
— Это ошибочный повтор? Забыл, что уже написал? Это такое усиление?
— Конечно, версия простой описки не могла не фигурировать: но увидим дальше. Коротенькое слово сѧ тоже произведет на вас некоторое впечатление.
Последняя буква второй строки была предметом безумных споров — ъ это или ь? От того, ъ это или ь, зависят две совершенно разные версии того, что происходит в этой грамоте. Не буду вас на это отвлекать, потому что теперь мы знаем, какая это буква. После изучения самых подробных фотографий этого места стало понятно, что победили те, кто стоял на том, что это ь. Вообще говоря, этот ь — большой «не подарок».
Второй «не подарок» заключался в том, что выяснилось, что грамота начинается не с Ѧково, а до этого слова стоит еще одна буква. Попробуйте угадать, какая буква стояла перед Ѧково — только не весь алфавит сразу.
(Названо 14 разных букв. Ни одна не подходит. Наконец называют букву г).
— Да, на самом деле первое слово выглядит как Гѧково.
(Предлагаются различные версии того, что это значит).
— Это дьяк?
— Нет. Это, несомненно, Яков.
— Это как Юрий из Георгий?
— Правильно. Как Юрий, только в обратную сторону. Взаимная мена йота и мягкого г происходит в южных русских говорах свободно: ведь там мягкое [γ’] от йота отличается так ничтожно, что можно считать, что это варианты одного и того же. Для Севера, где [g] взрывное, это не так, но и там мы имеем устаревшее генварь наряду с январь (начиная с Остромирова евангелия), соответствие типа gintaras — янтарь. Даже в новгородских грамотах есть написания типа погихати (вместо поѣхати), так что это и северовеликорусское диалектное явление тоже. Вариант «Гяков» встретился нам впервые, не случайно вы угадали его только с 15-го раза. Это тот случай, когда сюрприз оказался уже в первой букве первого слова первой строки. Но это еще маленький сюрприз по сравнению с тем, что мы видим дальше.
Вопрос о том, к чему относится сѧ — один из самых «кровавых» в этой грамоте. Первая и простая версия заключается в том, что надо искать глагол. Глагол — послалъ, тогда можно представить, что второе к тобѣ начинает новую фразу: кто-то что-то «послал» (или, вернее, «послался» ) «к тебе», а сѧ как будто бы стоит по закону Вакернагеля после первого ударного слова. Правда, между энклитикой и глаголом вклинилось обращение (брате Остафе), и это неприятно, а еще много неприятнее, — что рубль послан «к тебе с тобою» (смех). Единственное, что остается — ставить точку после послалъ, разрывать «послалъ с тобою»… Увы, для сѧ хороший закон Вакернагеля не работает. Признаем, что версия с сѧ послалъ не проходит, и отложим сѧ до лучших времен. Когда все остальное станет ясно, может быть, и про сѧ прояснится. (Хотя, если честно говорить, не обещаю).
В грамоте присутствует бытовая система: брать — это форма брат<е>, вероятно, звательный падеж (усматривать в брать Остафе новгородский номинатив, при том, что остальные именительные падежи в грамоте на –ъ, нет особых оснований; версия о том, что эта грамота новгородская, конечно, рассматривалась, но убедительных аргументов за это нет).
— Может быть, Гѧково — это винительный падеж?
— А как вы тут фразу построите?
— «Якова к тебе».
— «Якова к тебе», такой вызов к начальству? (Смех). Пока что эта версия не проходит… Да, мы так и не решили целый ряд сложных мест: к тобѣ — это ошибочное повторение или нет? А кто такой Онанико тесть? Чей это тесть? Была версия, что в Онанико недописан слог въ, и тогда это Онаниковъ тесть. Тогда получится, что Онаников тесть — это то же лицо, что и Яков, тогда он в начале грамоты рекомендуется два раза по-разному, это выглядит очень странно, кроме того, мы выбираем неприятный путь признания ошибки. А вообще есть ли тут ошибки? Всем здесь хочется видеть пропуск и в имени Самлу вместо Самоилу. Но может быть, ошибки тут и нет: посмотрите на имя Михаль, которое так же образовано от Михаилъ; был и вариант Михал, Михалыч. Точно так же у имени Самуил, Самойло мог быть вариант Самол. Пока нет оснований говорить о надежных прямых ошибках. Послалъ съ тобою рубл<ь> — а кто, собственно, послал? Все упирается в слово ѥмь.
Ѥмь — это четыре вещи:
- название народа (финское Hämi),
- местный падеж от онъ (без предлога),
Синтаксически проходят только два других варианта:
- существительное емь, которое знает Даль, но больше кроме Даля его почти нет (в Словаре русских народных говоров есть ссылка «Рязань 1846-1847») со значением «пошлина, побор, все, что можно взять». По контексту подходит, но беда в том, что этого слова нигде нет в Древней Руси; оно должно относиться к финансовой терминологии, а она (в берестяных грамотах в частности) известна нам неплохо, и там нет такого слова. Получается такой смысл: «послал с тобою пошлину (размером в) рубль». Но кто послал?
- Емь — редкая форма связки вместо есмь. Тогда смысл получается отличный: рубль послал сам Яков, автор грамоты. Действительно, наиболее ожидаемый в берестяных грамотах субъект при посылке чего-то — сам автор; ситуация, когда «я послал» (и жду, что будет дальше), гораздо более частотна, чем рассказ о том, как что-то кому-то послало третье лицо.
При этой версии ужас получается в том, что энклитика стоит после слов с тобою, а не перед. На это, к сожалению (или к счастью — трудно сказать) есть один пример из берестяной грамоты № 370, это крестьянская челобитная, где говорится окрадони от ного есми (т. е. «мы им обокрадены»). По крайней мере один пример такого рода есть: безусловно его запрещать нельзя.
А почему ѥмь вместо ѥсмь? Это можно понимать как описку, но на это можно пойти в крайнем случае, между тем уже есть несколько примеров, говорящих в пользу результата реальности варианта ѥмь (емь).
Фонд этих примеров не так и мал. Главный из них — грамота № 964, найденная в 2008 году, где встретилось послалъ ѥмь, второй находится не где-нибудь, а в Лаврентьевской летописи, в Поучении Мономаха, где точно так же выступает один раз емь вместо есмь, которое все издатели считают опиской. Третий пример имеется в Сильвестровском сборнике, где вместо есми выступает еми. Четвертый пример имеется в Синайском патерике. И наконец, прекрасно известно, что польский язык дал здесь -em, как в форме posłałem. То есть по всему славянскому миру утрата этого s так или иначе спорадически отмечается. Откуда такое берется? Простым фонетическим явлением это не объяснишь, в принципе сочетание см прекрасно сохраняется. Я предлагаю очень простое объяснение.
— Как в дам?
— Совершенно верно. Какие есть глагольные формы 2 л. ед. на –си? Даси, ѣси (яси) ‘ты ешь’ и еси. Какие у этих глаголов формы 1 л. ед.? Дамь, ѣмь и есмь. Форма есмь аналогически выровнялась под две других. В польском это прошло систематически, в русском только в редких примерах.
Вернемся к повтору слов к тобѣ. Были две версии: что этот повтор ошибочный и что второе к тобѣ надо пристроить. Мы не можем его пристроить к глаголу послалъ, и лучше видеть во втором к тобѣ часть такой же адресной формулы, как и Ѧково к тобѣ. У грамоты два автора: Яков и тесть Онаник, и оба обращаются к тому, кого называют в звательной форме — Остафу. Правда, сложность в том, что автора два, но говорят они о себе в единственном числе (послалъ ѥмь).
— Но разве таких примеров совсем нет? Так бывает!
— Ровно это я вам и хочу сказать.
У нас есть два примера, которые именно так устроены: правда, оба женские, но это ни о чем не говорит. У нас есть письмо XII века, грамота № 731, от Янки (жены) с Селятой (муж) к Ярине (по-видимому, свахе), где все повествование идет от лица Янки, а никакого Селяты нет и в помине. Селята упомянут только в начале грамоты исключительно из престижности формулировки.
И такой же пример в грамоте Ст. Р. 40 XIV века, где так же приписан муж, а жена его пишет своей сестре. Существовал такой прием: приписать более престижное лицо (мужа при жене или, как здесь, тестя при зяте как человека старшего поколения) как якобы тоже участвующее в переписке.
— Так пишут и сейчас: «Поздравляем тебя с днем рождения», и дальше от своего лица.
— Конечно. Начало наиболее вероятно интерпретируется так: «Яков (обращается) к тебе, к тебе (же) обращается Онаник-тесть». В дальнейшем Онаник уже никак не фигурирует.
— А что тогда в таком случае в этом обращении сѧ?
— Мы же договаривались пока сѧ не обсуждать. Так мы дальше не продвинемся.
— Андрей Анатольевич, а есть такой способ именования: «Иван-зять», «Петр-брат» и т. д.?
— Есть. Это не так широко, но возможно.
— Таким образом, к тобѣ повторено не случайно, и сѧ стоит в позиции Вакернагеля?
— Очень хорошее замечание. Сѧ стоит в позиции Вакернагеля. Зачем оно там стоит, мы еще не знаем, но это так (смех).
Далее: «Брат Остаф! Я послал с тобой рубль, (а именно) — к Самолу рубль». По типу структуры письма это очень хорошо. Рубль в начале XIV в. — это очень большие деньги. Если мы считаем, что емь — это не вспомогательный глагол, а «пошлина» («послал пошлину [размером в] рубль»), мы должны предполагать подлежащим слова брате Остафе и считать, что это новгородский номинатив; тогда мы уже не можем задействовать в качестве подлежащего Онаника, место для которого в адресной формуле мы уже нашли.
Мы переходим к последней фразе. Она словно «вырублена на звонкой меди»: Ни мнѣ рублѧ, ни мнѣ проторъвъ. Слово проторъ — от того же корня, что потеря, терять; истерять — истора, протерять — протора, проторъ. Русский язык еще держит, по крайней мере литературный, слово протори — издержки, ущерб (часто в сочетании протори и убытки). Это двукратное мнѣ полностью зачеркивает мнение, согласно которому речь идет о действиях третьего лица: автор сам ждет рубля и не получает его. Он этот рубль вложил и каким-то образом ждет его обратно. Все сходится, письмо написано абсолютно по делу.
Но слово проторъвъ — огромная проблема. Дело в том, что это убытки, потери. Это слово может также означать «налог, пошлина, сбор» — убытки для того, с кого собирают, и доход для сборщика. Самый разумный смысл — «компенсация за убытки», автор ждет, что ему будет заплачена какая-то сумма в обмен на траты. Во-первых, он послал рубль, во-вторых, он еще что-то на этом потерял, и ожидал компенсации. Самая простая при этом версия — что это убытки на пересылку, расходы посланцам. Замечательно, что табличка № 185 из римской Виндоланды (Британия, I век) построена по тому же принципу. Посланец должен прибыть в город Йорк и детально рассчитаны его «проторы»: сколько он должен потратить на овес для коня, сколько на вино, сколько на сало и т. п. Это накладные расходы: они были страшно педантичны в этом вопросе. Я предполагаю, что он должен был отправить рубль и выдать посланцу, так же, как и в Виндоланде, деньги за то, что он истратит в пути. Он пишет Остафу именно потому, что Остаф и был послан с этим рублем — рубль до Самола, в принципе, мог и не дойти, главное, что у Якова нет ни этого рубля, ни накладных расходов. Нет у него и никаких сведений, доставил ли Остаф эти деньги; но прямо обвинять и подозревать Остафа в том, что тот просто положил рубль в свой карман, у него тоже нет оснований, поэтому он формулирует претензии именно так. Такова самая вероятная версия. Но есть и более изысканные версии. Я не буду останавливаться на них…
Множество заинтригованных голосов: — Сѧ! сѧ! Без сѧ не уйдем!
— Это похвально. Хорошо, рассмотрели все без сѧ, вернемся к сѧ.
— А может быть, это сиѧ?
— Была такая версия. А что значит «сия»?
— Местоимение в среднем роде мн. ч. В смысле «это все».
— Где вы видели сѧ в среднем роде? Кроме как в греческом. Это отлично, конечно, если бы это было в русском. У нас есть две версии по поводу этого сѧ. Говоря коротко, одна версия, что сѧ — это сѧ, а другая — что это не сѧ (смех). Версия, где сѧ — это сѧ, представляет собой версию с одним эллипсисом и одним полуэллипсисом. Первый эллипсис во фразе «Яков к тебе», глагол типа «обращаться» (глагол «поклониться» не управляет предлогом «к»). Единственный глагол, который удовлетворяет этим требованиям — это глагол слати сѧ (т. е. Гѧковъ шлетъ сѧ къ тобѣ). Здесь глагол устранен полностью. А второй эллипсис (как говорит А. А. Гиппиус, полуэллипсис) во фразе К тобѣ сѧ Онанико тьсть, где устранен только полнозначный глагол, а сѧ осталось. В этой версии плохо то, что никогда такой эллипсис нигде не засвидетельствован.
Вторая версия — как сѧ записана частица се ‘вот’. Это не описка, а изменение, происходящее в северорусских говорах, то что дает формы типа здеся, вчерася, нукося, накося, отмечено даже однося и однася. Весь вопрос в том, когда в северных говорах это произошло. Пока у нас только сведения XIX века в лучшем случае. Таким образом, есть изысканная синтаксическая и изысканная лексическая версия, но обе, к сожалению, не опирающиеся пока на аналогичные засвидетельствованные формы. Теперь я вам про сѧ уже все открыл.
(Аплодисменты).
