Изучение скандинавских младших рунических памятников XI-XII вв. началось в XVII столетии, когда ряд шведских надписей был собран и впервые опубликован Юханом Буреусом (1). Долгое время эта область привлекала внимание исключительно лингвистов. Историки же заинтересовались руническими текстами лишь в конце прошлого века. Почти сразу же было отмечено большое количество памятников, где в той или иной форме упоминаются Древняя Русь и народы, населявшие территорию Восточной Европы.
Впервые суммарную характеристику этих текстов вместе с подборкой основных из них (в переводе на шведский язык) предложил известный шведский археолог Оскар Монтелиус в 1914 г. (2). Однако уже до этого русский ученый Ф. А. Браун в статье «Кто был Ингвар-путешественник?» использовал материалы рунических надписей для целей исторического анализа и отмечал целесообразность их привлечения для исследования русско-скандинавских отношений эпохи викингов (3). Позднее Ф. А. Браун проделал большую работу по подготовке свода рунических надписей, упоминающих Русь, но опубликована она не была (4).
Эти первые обращения к теме на долгое время остались и последними, поскольку «русские» известия рунических надписей специально не исследовались, а сами надписи рассматривались в рунологических работах лишь в качестве памятников языка. Незначительное количество текстов (менее 20) использовалось и используется в трудах по истории как зарубежными, так и советскими учеными.
Но сама идея создания свода, над которым работал Ф. А. Браун, не угасла. В 1930-е гг. Е. А. Рыдзевская начала подготовку такого издания. Она отобрала около 100 текстов, где упоминаются Прибалтийские земли, Русь, Византия (5).
Проблема русско-скандинавских связей по материалам рунических надписей была вновь поставлена в докладе А. Листеля на симпозиуме 1968 г. в Копенгагене по «варяжской проблеме» (6). И хотя автор сдержанно оценивал объем новых сведений, которые могут дать эти источники, все же он подчеркнул, как и все выступавшие в обсуждении, что до тех пор, пока нет специального издания, объединяющего все известные тексты, делать какие-либо окончательные выводы не представляется возможным.
При подготовке подобной публикации следует учитывать, что прочтение рунических текстов из-за особенностей письма и повреждений самого камня часто гипотетично, а это означает, что и интерпретация их не бесспорна. В большинстве случаев специалисты-рунологи расходятся в толковании надписей. Но привлечение других материалов – памятников материальной культуры, письменных источников как скандинавских стран, так и Руси – может во многом пролить свет на лаконичные сообщения рунических текстов.
Исторические выводы, основанные только на изучении рунических памятников, в значительной степени ограничены однообразием содержания и стереотипностью употребляемых в них формул. Еще Ф. А. Браун отмечал, что «сведения, которые мы можем почерпнуть из всей рунической литературы, очень бедны. Ни единого важного свидетельства о событиях русской истории, не названо ни одного имени, которое бы имелось в русских источниках…» (7). Действительно, мы не найдем здесь следов политической истории Восточной Европы. Но, очевидно, их и не следует искать в таких специфических памятниках, как рунические камни. Материал, который они могут предложить историку, по большей части состоит в лексике, используемой авторами текстов, и в упомянутых в надписях топонимах.
Лексика рунических текстов ранее не рассматривалась специально как источник для изучения русско-скандинавских отношений X-XII вв. В целом она указывает на два основных направления интересов скандинавов в Восточной Европе: во-первых, это пласт терминов и выражений, свидетельствующих о военных предприятиях скандинавов; во-вторых, – слова и выражения, говорящие о развитии торговых связей.
Первая группа более многочисленна и разнообразна. Она включает термины, обозначающие дружину, войско: liþ, helfningr (8), например: kuli rsþi stin þesi eftiR rþr kunu sinaR esburn ok iula treka hrþa kuþa ian þiR urþu tuþiR i lþi ustr (9). Во многих случаях имеются указания на насильственную смерть человека, в память кого установлен камень: ali uk iufurfast litu gera merki iftiR iarl faþur sin uk at kisl uk at ikimunt han uaR trebin hustr sun jarls (10) или … han fial i urustu austr i garþum (11). Выражения «был убит», «пал», «пал в битве» в самой общей форме указывают на характер деятельности погибших на Руси. Лишь в редких случаях более отчетливо говорится о военных предприятиях, как, например, в тексте из Фагерлота: …eftiR eskil faþur sin han trau i orustu i austru [i] hi (12).
Отражений торговых контактов между Скандинавией и Русью в лексике рунических надписей много меньше, хотя они и прослеживаются. В частности, неоднократно упоминаются торговые корабли типа «knorr» (13), которые плавали на Русь. На коробке от весов из Сигтуны указано, что эти весы приобретены у жителя Земгалии (14).
Особый интерес представляет употребление слова félag в рунических текстах, в частности в тех, где говорится о Восточной Европе. По определению современных словарей félag означает: 1) объединение средств, паев, т. е. товарищество, компания; 2) общество, объединение (производное от него félagi – пайщик, партнер) (15). Из самих рунических текстов не совсем ясно, какого типа «объединения» имеются в виду, какое содержание вкладывается в этот термин.
В исландских сагах, рассказывающих о событиях XI в., часто упоминаются случаи, когда двое или более человек (иногда родственники) совместно приобретали корабль и товары, с которыми отправлялись в чужие земли (16). Иногда и конунг (норвежский или шведский) вступал в такого рода отношения с купцами, собирающимися в поход, как это не раз делал Олаф Харальдссон, особенно при торговле с Восточной Европой. Во всех названных случаях возникающие отношения назывались словом félag: «Var sva etlat at Karli scylldi hafa felag konungs oc eiga halft fe hvarr við annan» (17). Саги показывают не только широкое распространение института félag, но и дают некоторое представление о его функциях, юридическом положении и т. д.
Более полно и ясно юридический статус félag раскрывается в «Разделе о наследстве» (гл. 14) древнейшего исландского свода законов «Серый гусь» (18), а также и в нескольких других его разделах. Под этим термином там понимается объединение нескольких человек (не обязательно родственников) для совместного ведения дел, в первую очередь заморской торговли; при этом компаньон приобретает ряд прав, близких к правам родственников, особенно при разделе наследства. Такие «товарищества» образовывались на время одной поездки, редко на более длительный срок, для защиты от нападений врага и для более упорядоченного ведения торговых дел. Видимо, эти «товарищества» можно рассматривать как раннюю форму купеческих организаций, на почве которой в дальнейшем возникнут и займут важное место купеческие гильдии.
В XI в. (а вероятно, и раньше) в более развитой Фризии гильдии уже формировались, что также нашло отражение в двух рунических надписях второй половины XI в. из окрестностей Сигтуны, крупного торгового центра XI-XII вв.: frisa kilter letu reisa stein þensa eftiR þur [kil kilta sin] … (19) и frisa ki [ltar letu rita runaR] þesar eftR alboþ felaha sloþa (20), где в обоих случаях «члены фризской гильдии» (frisa kiltar) устанавливают памятники своим сочленам – Торкелю и Альбоду. В одинаковых позициях, как определения к именам умерших, стоят слова kilta и felaha, которые, видимо, достаточно близки по значению, но не однозначны. В первом случае отношение Торкеля ко всем членам гильдии, обозначаемое словом kilta, одинаково. Во втором – Альбод связан только со Слоди (felaha sloþa), а уже через него – с остальными членами фризской гильдии, которые и устанавливают памятник. Видимо, первым термином обозначается более сложная организация, при которой ее члены связаны не непосредственно друг с другом как отдельные индивиды, а через посредство этой организации. Второй же – употреблен для наименования именно индивидуальных, частных объединений.
Процесс возникновения и становления купеческих организаций в X-XII вв. на севере Европы мало изучен, и приведенные несколько фактов не могут дать основание для сколько-нибудь развернутых выводов. Все же можно отметить, что появление термина félag в рунических текстах обусловлено зарождением объединений для торговли с зарубежными странами (21).
Процесс возникновения купеческих организаций захватывает и соседние со Скандинавией области Европы: Новгородскую Русь, где, видимо, аналогичное явление кроется за термином «складство», «складничество». Правда, этот термин встречается в более поздних памятниках, чем скандинавские – с середины XIII в. (22). Сопоставление тех и других источников, вероятно, может помочь выявить общие закономерности в развитии торговых объединений.
Возможно, что в рамках таких организаций отдельные купцы поддерживали постоянные контакты с Восточной Европой. Об одном из них рассказывает надпись из Мервалла: siriþ lit resa stan [þin] a at suen sin [b]unta h[n]uft siklt til simkala turu[m]knari um tumisnis (23).
О регулярности и относительной упорядоченности торговых контактов говорит сам факт существования в конце XI в. в Новгороде церкви, патроном которой был св. Олаф. Она упомянута в надписи конца XI в. из Шюсты: runa lit kiara mirki at sbialbuþa uk at suain uk at antuit uk at raknaR suni sin uk ekla uk siriþ at sbialbuþa bonta sin an uaR tauþr i hulm karþi i olafs kiriki ubiR risti ru (24). Если согласиться с принятым толкованием текста, то время создания церкви (которая упоминается и в Новгородской первой летописи под 1152 г., хотя и без названия ее патрона (25)) следует отнести ко времени от 1032 г. (года канонизации Олафа Харальдссона) до 1080-1090 гг. (периода работы мастера Эпира) (26). Возведение «варяжской» церкви в Новгороде означает, что тогда там находился какой-то постоянный (или регулярно возобновлявшийся) контингент скандинавов – в первую очередь купцов, для деятельности которых требовался торговый двор, оборудованный соответствующим образом. О роли церквей в торговых центрах известно немало из более поздних русских, скандинавских, немецких и других источников, поэтому нетрудно представить те функции, которые выполняла «варяжская» церковь в Новгороде. Очевидно, она играла немаловажную роль и как проводник католицизма в северной Руси (еще до возникновения немецкого двора), особенно если учесть, что в Новгородской земле в середине – конце XI в. процесс христианизации не был еще завершен. Обращение местного населения к «латинской вере» было реальной угрозой для православия даже в первой половине XII в.: в «Вопрошании Кирика» отдельно выделен штраф, налагаемый на тех, кто «носит дети к варяжскому попу на молитву» (27); там же указано, при каких условиях человек, крещеный в «латинскую веру», может перейти в православие. Следовательно, в XII в. эта проблема не потеряла своей актуальности.
Лексика рунических надписей также показывает, что в какой бы форме ни проходило участие скандинавов в жизни Древней Руси X-XI вв., какую бы функцию в обществе они ни выполняли, основная цель их посещений – это личное обогащение, приобретение материальных ценностей, будь то путем торговли, грабежа или вознаграждения за службу. Видимо, наиболее популярным был второй путь, так как о нем неоднократно упоминается в надписях: tula lit raisa stain þinsat sun sin haralt bruþur inkuars þaiR furu trikila fiari at kuli auk a ustarlar ni kafu tuu sunar la å sirk lan ti (28). O прибыльности таких походов прямо свидетельствует, например, надпись из Гордбю: þurtsain kiarþif tiR irenmunt sun sin aukkaubti þinsa bu auk aflaþi austr i karþum (29).
Обширная географическая номенклатура рунических надписей свидетельствует о близком знакомстве скандинавов того времени с территорией Восточной Европы. Конечно, их знания зачастую расплывчаты, иногда ошибочны, что связано с общим уровнем развития географических представлений в средневековой Скандинавии (30). Однако само разнообразие названий (включая названия стран и племен Восточной Европы, топонимы, гидронимы и т. д.), как и их количество (до 20) не имеют аналогий среди надписей, упоминающих о других областях Европы: Англии, Фризии, Саксланде и др. Практически все географические названия, встречающиеся в рунических текстах, будут позднее использоваться в литературных памятниках и в географических компендиумах, где описания Восточной Европы основаны исключительно на местной, скандинавской традиции. Разумеется, в них номенклатура значительно шире, а весь материал суммирован и обобщен. Но, очевидно, можно говорить о том, что традиция географических сведений о Восточной Европе закладывалась именно в эпоху викингов. Уже в рунических надписях можно обнаружить первые попытки осмысления географических данных, стремление определить расположение отдельных областей относительно Скандинавии, как, например, в неоднократно встречающихся выражениях «на востоке в Гардах» – austr i karþum; «на юге в Серкланде» – sunnarla i serklanti; «на западе в Англии» – ystarla i eklanti.
Собственно географические названия в наибольшей степени привлекали внимание исследователей, и, как правило, там, где речь идет об этой группе надписей (начиная с упомянутой выше статьи О. Монтелиуса), дается краткая характеристика топонимов, приводятся соответствующие тексты (31). Не останавливаясь на этом вопросе отдельно, отметим только, что было бы плодотворным их сопоставление с географической номенклатурой «Повести временных лет» и других древнерусских памятников. В целом большинство географических названий в рунических надписях относится к районам северо-западной части Восточной Европы. Особенно хорошо и подробно им известна восточная Прибалтика, ее земли, племена, которые были не только транзитной зоной для стремящихся на Русь скандинавов, но представляли для них самостоятельный интерес.
Хотя сведения о Восточной Европе в рунических текстах и ограничены, их значение как наиболее ранних письменных источников о русско-скандинавских связях чрезвычайно велико. Их соотнесение с данными археологии, с одной стороны, и с более поздними письменными памятниками, с другой, позволяет использовать их как исторические источники более широко, чем это делалось раньше (32), а комплексное изучение всех надписей, имеющих отношение к данной теме, уточняет и пополняет наши знания о раннем этапе русско-скандинавских отношений.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. J. Bureus. Monumenta Sveo-Gothica hactenus exculpla, 1624. Следующее важнейшее издание: J. Peringskiöld. Monumenta Sveo-gothorum. Stockholmiae, 1710.
2. O. Montelius. Svenska runstenar om färder österut. Ett bidrag till vikingatidens historia. – «Fornvännen», årg., 9, 1914, s. 81-124.
3. Ф. А. Браун. Кто был Ингвар-путешественник? СПб., 1910; перевод этой работы на шведский язык и критику ее см. «Fornvännen», årg., 5, 1910.
4. В сжатом виде ее результаты изложены в статье: F. A. Braun. Das historische Russland im nordischen Schrifttum des X-XIV Jhs. – Festschrift für E. Mogk. Halle, 1924.
5. В архиве Е. А. Рыдзевской (ЛОИА, фонд 39, №№ 18, 24, 100) сохранились материалы, показывающие, что она собиралась подготовить и комментарий к текстам. Описание архива Е. А. Рыдзевской дал Г. И. Анохин: О научном наследии Е. А. Рыдзевской (1890-1941 гг.). – «Советская этнография», 1971, № 5, стр. 132-135.
6. A. Liestøl. Runic Inscriptions. – Varangian Problems, «Scando-slavica», Supplementum 1, Copenhagen, 1970.
7. F. A. Braun. Das historische Russland…, S. 166.
8. Встречаются более 10 раз, например, Ög., 145, Ög., 155, Vg., 80, Up., 611, Söd., 254 и др. Шведские рунические надписи приводятся по изданию: Sveriges r unin skrifter, bd. I-XIII, Stockholm, 1906-1964. Далее приняты сокращения: Упланд – Up., Сёдерманланд – Söd., Эстерготланд – Ög., Вестерготланд – Vg., Смоланд – Sm.
9. «Гулли установил этот камень по братьям своей жены, Эсбьорну и Йоли, добрым мужам; они погибли в дружине на востоке» – Smulasten, Vg., 184 (XI в.).
10. «Али и Йофурфаст велели сделать эти знаки по Ярлу, своему отцу, и по Гислу, и по Ингемунду. Он был убит на востоке, сын Ярла» – Norby, Up., 898 (конец XI в.).
11. «…он пал в битве на востоке в Гардах» – Turinge, Söd., 338 (ок. 1050 г.).
12. Fagerlot, Söd., 126, (вторая половина XI в.).
13. Mervalla, Söd., 198; Varpsund, Up., 654.
14. Sigtuna, Up. см.: О. v. Friesen. Runinskrifterna på en koppardosa funnen i Sigtuna aug. 1911. – «Fornvännen», årg., 7, 1912.
15. R. Cleasby-G. Vigfusson. Icelandic-English Dictionary. Oxford, p. 150; в средневековом шведском языке слово fälagh означает объединение собственности (жилища, средств), брак (см. K. F. Söderwall Ordbok öfver svenska medeltids språket, bd. 1. Lund, 1884, s. 368).
16. Например, Eyrbyggja saga (udg. af G. Vigfusson. Leipzig, 1864, cap. 29); Laxdæla saga (E. O. Sveinsson gaf út. – Íslenzk Fornrit, V, 1934, cap. 40); Fostbræðra saga (G. Jόnsson gaf út. – Íslenzk Fornrit, VI, 1943, cap. 8).
17. «Предполагалось, что Карли будет в товариществе с конунгом и каждый из них будет владеть половиной имущества» (Óláfs saga helga. Udg av С. R. Unger. Christiania, 1853, s. 133).
18. Grágás. Udg. af P. Sveinbjörnson. Havniae, 1829, s. 211-212 etc.
19. «Члены фризской гильдии велели установить этот камень по Торкелю, своему сочлену…» (Up., 379). См.: A. Bugge. Altschwedische Gilden. – «Vierteljahrbuch für Sozial- und Wirtschaftgeschichte», Bd. XI, 1913, S. 129-156.
20. «Члены фризской гильдии велели высечь эти руны по Альбоду, сотоварищу Слоди» (Up., 391).
21. Не случайно единственный найденный па территории СССР рунический камень (в устье Днепра на о. Березань) установлен «компаньонами» погибшего: «Грани соорудил этот холм по Карлу, своему сотоварищу» (первая публикация памятника – Ф. А. Браун. Шведская руническая надпись, найденная на о. Березань. – «Известия археологической комиссии», вып. 23, СПб., 1907).
22. Например в рядной Тешаты и Якима (Памятники русского права. Под ред. А. А. Зимина, т. II, М, 1953, стр. 277-280) и др.
23. «Сигрид велела установить этот камень по Свейну, своему супругу. Он часто плавал на дорогом корабле в Земгалию вокруг Домеснеса» – Mervalla, Söd., 198 (XI в.).
24. Sjusta, Up., 687. Подробнее об этой надписи: Е. А. Мельникова. Сведения о Древней Руси в двух скандинавских рунических надписях. – «История СССР» (в печати).
25. Новгородская первая летопись. Под ред. А. Н. Насонова. М., 1950, стр. 29, 215.
26. О. v. Friesen. Runorna i Sverige. – Nordisk Kultur, bd. VI, Stockholm, 1933, s. 221-225.
27. Русская историческая библиотека, т. VI, СПб., 1908, стб. 60. Интересно также упоминание именно «варяжского» священника в этом контексте, как основного соперника православных священнослужителей.
28. «Тола велела установить этот камень по своему сыну Гаральду, брату Ингвара; они отважно уехали далеко за золотом и на востоке кормили орлов. Умерли на юге в Серкланде». – Gripsholm, Söd., 179.
29. «Торстейн сделал памятник по Эринмунду, своему сыну, и приобрел этот хутор и нажил добро на востоке в Гардах». – Veda, Up., 208.
30. См. подробнее: Е. А. Мельникова. Древняя Русь в исландских географических сочинениях. – Корпус древнейших источников по истории народов СССР. Материалы и исследования, вып. 1 (в печати).
31. Из новейших работ укажем: S. В. F. Jansson. Om främmande länders och orterri namn. – Ortnamnsällskapet i Uppsala. Arsskrift, 1954; E. Wessén. Historiska runinskrifter. Stockholm, 1960.
32. Единственная известная нам работа, где рунические надписи используются как источник по истории социально-экономической жизни Скандинавии XI-XII вв., показывает плодотворность такого подхода (см.: A. Ruprecht. Die ausgehende Wiknigerzeit im Lichte der Runeninschriften. Göttingen, 1958).
Скандинавский сборник XX. – Таллин: Ээсти Раамат, 1975.
