ОБЗОР ОСНОВНЫХ КИТАЙСКИХ ИСТОЧНИКОВ ПО ИСТОРИИ МОНГОЛИИ И КИТАЯ XIII—XIV вв.

ОБЗОР ОСНОВНЫХ КИТАЙСКИХ ИСТОЧНИКОВ ПО ИСТОРИИ МОНГОЛИИ И КИТАЯ XIII—XIV вв.

На китайском языке, как известно, существуют многочисленные источники по одному из интереснейших периодов мировой истории — периоду монгольских завоеваний XIII—XIV вв. Они не только дают исследователю обширный материал по истории китайского и монгольского народов, но значительно дополняют и уточняют сведения о монголах и других народах Центральной Азии, содержащиеся у персидских и арабских авторов 1. Кроме того, только в литературе на китайском языке мы находим подробные данные о собственно Монголии и господстве монгольских завоевателей в Китае в более позднюю эпоху начиная приблизительно со второй половины XIII в. В так называемых мусульманских, т. е. персо- и арабоязычных,. источниках подробно освещены лишь события, относящиеся к ранней истории монголов или происходившие в западных частях монгольской империи. Ценность китайских источников для изучения истории Монголии и других стран, некогда входивших в состав империи, основанной Чингисханом, общепризнана.

В синологической и монголоведческой литературе можно найти только библиографические или историографические заметки и исследования, посвященные отдельным памятникам 2, [131] а также историографические сведения, в которых содержатся анализ и оценка отдельных источников с точки зрения конкретных проблем, исследуемых авторами 3. В предлагаемом обзоре даются краткое описание и характеристика основных китайских источников по истории Монголии и Китая XIII—XIV вв., которые почти все использованы в данной работе.

Автор рассматривает источники по возможности в хронологическом порядке, а также прослеживает в основных чертах историю изучения этих источников в Китае. Что же касается многочисленной литературы на китайском и других языках, то здесь затрагиваются лишь наиболее важные труды, связанные с разработкой или исследованием разбираемых источников. В связи с тем что работа посвящена материалу, отражающему события первой половины XIII в., в обзоре значительное место отводится источникам по раннему периоду монгольского господства в Китае, до 1279 г. Монгольские завоеватели хозяйничали на всей территории Китая с 1279 по 1368 г., т. е. со времени уничтожения ими империи Южных Сунов (1127—1279 гг.) до изгнания их из страны в результате народных восстаний. Но фактически господство захватчиков на китайской территории началось с 1215 г., когда монгольские войска овладели чжурчжэньской столицей Чжунду (совр. Пекин) и большей частью Северного Китая. Источники, относящиеся к этому периоду пребывания монголов в стране, имеют важное значение для изучения истории Монголии и Китая в эпоху Юань.

Записки и отчеты путешественников, купцов и дипломатов как свидетельства очевидцев служат ценными источниками для историков любой страны. Особенно это относится к Монголии, где отсутствуют собственные письменные источники по рассматриваемому периоду, за исключением “Тайной истории монголов”. Но если сочинения европейских путешественников о Монголии XIII в., в частности Плано Карпини, Гильома Рубрука и Марко Поло, явились предметом многочисленных публикаций и исследований в разных странах 4, то такая же литература на китайском языке еще недоступна более или менее широкому кругу читателей. Вместе с тем даже имеющаяся литература на европейских языках, посвященная китайским путешественникам, частично устарела. [132]

Из сохранившихся записок путешественников первой половины XIII в. о монголах и Северном Китае “Мэн-да бэй-лу” (“Полное описание монголо-татар”) — самый древний источник по истории Монголии 5. “Описание” представляет собой записку южносунского посла Чжао Хуна, побывавшего в Яньцзине в 1221 г. у главнокомандующего монгольскими войсками в Северном Китае Мухали.

“Мэн-да бэй-лу” дошло до нас как часть “Шо-фу” 6 — обширного сборника сочинений различных авторов, составленного Тао Цзун-и в 1370 г., и “Гу-цзинь шо-хай” — такой же компиляции 1544 г., в которой “Мэн-да бэй-лу” было перепечатано с “Шо-фу”. К 1900 г. уже появилось издание “Мэн-да бэй-лу” с примечаниями — “Мэн-да бэй-лу чжу” (“Комментарий к “Полному описанию монголо-татар””) Цао Юань-чжуна. Это издание представляет собой, по-видимому, большую редкость, так как П. Пеллио не видел его, так же как и Ван Го-вэй, который ни одним словом не упоминает о нем 7. Китайский ученый Ван Го-вэй провел большую работу над “Мэн-да бэй-лу”. Он в 1926 г. (в конце текста Ван Го-вэя стоит дата: “бин-инь чжэн-юе сань жи” — 15 февраля 1926 г.) сверил рукописный список “Мэн-да бэй-лу” минского периода из “Шо фу” с текстом из “Гу-цзинь шо-хай” и снабдил текст обширным комментарием 8. Комментарий его содержит выписки из многих источников — “Ляо ши”, “Цзинь ши”, “Юань ши”, “Цзянь-янь и-лай чао-е цза-цзи” (“Различные официальные и неофициальные записи [о событиях со времени периода правления] Цзянь-янь (1127)”), сочинения южносунского писателя Ли Синь-чуаня, “Юань-чао би-ши”, “Чан-чунь чжэнь-жэнь си ю цзи”, “Хэй-да ши-люе” и др. Проверенный Ван Го-вэем текст “Мэн-да бэй-лу” с комментарием был включен в “Мэн-гу ши-ляо сы-чжун” (“Четыре исторических источника по Монголии”) 1926 г.; “Мэн-да бэй-лу” вошло в посмертное (неполное) собрание сочинений Ван Го-вэя 1928 г. “Хайнин Ван Чжун-цюе гун и-шу” (“Посмертное собрание сочинений его превосходительства Ван Чжун-цюе из Хайнина”) 9 и его собрание сочинений (более полное) 1940 г. — “Хайнин Ван Цзин-ань сянь-шэн и-шу”. Кроме того, существует издание [133] 1936 г. “Мэн-да бэй-лу” вместе с “Хэй-да ши-люе”, снабженное комментарием Ван Го-вэя 10.

Как в китайской литературе, так и на других языках в течение длительного времени начиная с XIV в. авторство “Мэн-да бэй-лу” приписывалось Мэн Хуну (***). Действительно, при Южных Сунах состоял на различных важных должностях крупный чиновник и военачальник Мэн Хун (1195—1244), биография которого впоследствии была включена в “Сун ши” (“История (династии] Сун”) 11. Но, судя по его биографии, он не имел отношения к посольствам, отправляемым Южными Сунами к монголам 12. В тексте же “Мэн-да бэй-лу” автор называет себя Хуном 13. По предположению Ван Го-вэя, именно это и явилось причиной того, что Мэн Хуна ошибочно считали автором “Мэн-да бэй-лу” 14. Другими словами, составитель компиляции “Шо-фу”, в которую вошло “Мэн-да бэй-лу”, Тао Цзун-и сделал Мэн Хуна автором “Мэн-да бэй-лу”. Он, очевидно, предположил, что известный чиновник Мэн Хун, живший во времена, указанные в тексте сочинения, мог быть отправлен к монголам в качестве посла и, следовательно, был автором “Мэн-да бей-лу” 15. На самом деле, по сообщению южносунского писателя Чжоу Ми в сочинении “Ци-дун е-юй” (.“Неофициальные беседы в Цидуне”), не Мэн Хун, а Чжао Хун был отправлен с миссией к монгольскому главнокомандующему войсками в Северном Китае Мухали 16 командующим южносунскими войсками в Хуайдуне 17 Цзя Шэ и вернулся в Южный Китай в 7-ю луну 14-го года периода правления Цзя-дин (21 июля — 18 августа 1221 г.). Иначе говоря, имя Чжао Хуна (Хун) и дата его путешествия в Северный Китай (1221 г.) совпадают с именем автора “Мэн-да бэй-лу” и годом его путешествия к монголам. На этом основании Ван Го-вэй справедливо предполагает, что автором “Мэн-да бэй-лу” является не Мэн Хун, а скорее всего Чжао Хун 18. Эта точка зрения была поддержана П. Пеллио 19.

Даты пребывания южносунского посла в Яньцзине и, следовательно, время написания его сочинения не вызывают сомнения. В самом тексте “Мэн-да бэй-лу” говорится: “Весной прошлого года [я], Хун, каждый раз видел, как в отправляемых ими [134] (монголами. — Н. М.)документах [они] еще назывались “Великой династией” (да чао), а годы правления [у них] обозначались как “год зайца” или “год дракона” 20. Только в прошлом году [они] переменили [название года] на [год] гэн-чэнь, а нынешний называют “годом синь-сы”” 21. Таким образом, весной года гэн-чэнь по китайскому лунному календарю (6 февраля 1220 г. — 24 января 1221 г.) автор находился где-то среди монголов или поддерживал связи с ними, а в году синь-сы (25 января 1221 г.— 12 февраля 1222 г.), т. е. в 1221 г., он выполнил свою миссию и написал сочинение.

По форме “Мэн-да бэй-лу” представляет собой не дневник путешествия, как записка монаха Чан-чуня, а стройный рассказ автора, изложенный по плану и разбитый на небольшие главки.

Чжао Хун, который в качестве посла больше общался с представителями местных монгольских властей, приводит важные сведения о наместнике Чингисхана в Северном Китае Мухали и его окружении.

Как известно, после выступления в 1219 г. монгольских войск в Среднюю Азию Мухали был оставлен Чингисханом завоевывать незанятые районы Северного Китая. Данные Чжао Хуна дополняют и подтверждают более поздние биографические материалы об этом полководце 22.

Автор пишет, что китайский военачальник Лю Бо-линь раньше был у чжурчжэней военачальником и, перейдя на сторону монголов, отличился при взятии Яньцзина. Он упоминает также о некоем Да-гэ сян-гуне (“министре Да-гэ”) 23 как об одном из высших должностных лиц у Мухали и коменданте Яньцзина. В. П. Васильев в своем переводе “Мэн-да бэй-лу” первый слог из слова “сян-гун” (“министр”) отнес к слову “да-гэ” и перевел сочетание как “граф Да-гэ-сянь” 24. Но такое чтение, разумеется, неприемлемо 25. Под Да-гэ имеется в виду киданец Сянь-дэ-бу 26. [135]

Интересно упоминание автора о “мусульманине” Чжа-ба: “За ним (т. е. за Да-гэ) следует некий, по имени Джа-ба, который уже стар и в Яньцзине ведает делами совместно [с Сянь-дэ-бу]” 27. Ван Го-вэй справедливо отождествляет это лицо с “одним из приближенных Чингисхана Чжа-ба-эр хо-чжэ (***) 28. В биографии Джафара-ходжи в “Юань ши” говорится: “Когда император (т. е. Чингисхан) возвратился на север, Чжа-ба-эр был оставлен охранять Чжунду вместе со всеми полководцами; [ему] была дана [должность] ду да-лу-хуа-чи (“главного даругачи”) Поднебесной [на всей территории] к северу от Хуанхэ и к югу от Темэнь и пожалованы 100 семей на поддержку в старости и дома [цзиньской] знати под резиденции” 29. Если учесть, что Чжунду был сдан монголам в 5-ю луну года и-хай (30 мая — 28 июня 1215 г.), то самое раннее зарегистрированное в источниках время назначения монгольским ханом даругачи в завоеванных районах относится к 1215 г. 30. Автор “Мэн-да бэй-лу”, сообщив о пребывании Джафара-ходжи в Яньцзине на должности даругачи до 1221 г., подтверждает сведения “Юань-ши” об участии его в управлении Северным Китаем.

Не менее важным является упоминание автора о переводчиках у Мухали. Он пишет: “[Я], Хун, видел, как [в Яньцзине] перед го-ваном 31 [Мухали] стояли два лан-чжуна (“старших секретаря”) из левого и правого управлений (цзо-ю сы). Когда послы приходят [к Мухали], то [эти] двое переводят их слова [на монгольский язык]. [Они] — бывшие цзиньские правители и чжурчжэни [по национальности]” 32. По предположению Ван Го-вэя, этими лицами могли быть Сяо-шэнь-те-му-эр ***, назначенный в году цзи-мао (18 января 1219 г.— 5 февраля 1220 г.) лан-чжуном левого управления, и Чжан Юй ***, ставший в том же году лан-чжуном правого управления 33. Первый, возможно, был монголом, так как слово те-му-эр (temur — по монг. “железо”) часто входило в состав монгольских имен в XIII—XIV вв. Первую часть его имени восстановить трудно.

К 1221 г. в Северном Китае в аппарате управления наместника монгольского хана, очевидно, уже использовались люди из местного населения, знавшие монгольский язык. Это могли быть [136] и люди, специально подготовленные для роли переводчиков. Так, Сюй Тин, посетивший Северный Китай несколько позднее Чжао Хуна, в 1235—1236 гг., пишет: “В яньцзинских городских школах в большинстве случаев преподают уйгурскую письменность, а также перевод с языка татар 34. Как только [ученик] выучивается переводить с [этого] языка, [он] становится переводчиком” 35.

Сведения о представителях монгольской власти в Северном Китае позволяют выяснить детали организации управления в завоеванных китайских районах. Национальный состав чиновников говорит о том, что монгольские завоеватели в Северном Китае с самого начала стремились привлечь на свою сторону представителей господствующих классов, оппозиционно настроенных по отношению к чжурчжэньским захватчикам, и за неимением своих кадров использовали их на административных и военных постах.

В “Мэн-да бэй-лу” также сообщаются некоторые сведение о дипломатической деятельности монголов в Китае. Так, Чжао Хун упоминает помощника монгольского посла Су-бу-ханя, который “недавно” прибыл к Сунам спосольством и которого видел автор 36. В. П. Васильев отождествлял это лицо с монгольским полководцем Субудаем (“князь Субутай”, по выражению В. П. Васильева) 37. Но в действительности это был Чжубхан, ханский посол, которого, по “Тайной истории монголов”, чжурчжэни не пропустили через свою территорию к Сунам накануне первого похода монголов против государства Цзинь в 1211 г. (в году “собаки” по монгольскому летосчислению) 38. Как предполагает Ван Го-вэй, в 1221 г. Чжубхан, очевидно, входил в состав посольства во главе с Гэ-хэ-чи-сунем, которое по приказанию Чингисхана сопровождало обратно южносунского посла Гоу Мэн-юя, ездившего к монгольскому хану в Среднюю Азию. Чжубхан был убит по приказу Южных Сунов в году синь-мао [137] (4 февраля 1231 г. — 23 января 1232 г.), когда он находился на юге в качестве посла 39.

В “Мэн-да бэй-лу” приводятся данные и о развитии торговли у монголов. Там сообщается, что мусульмане, соседи монголов, перепродают им товары, которые они сами покупают на “обеих реках” 40, т. е. на Хуанхэ и Хуайхэ, где тогда проходила граница между монголами и чжурчжэнями, с одной стороны, и между чжурчжэнями и Южными Сунами — с другой. Известно, что в то время торговля в Монголии находилась в руках купцов мусульманского происхождения. Но сообщение Чжао Хуна свидетельствует о том, что эта торговля велась не только с Северным Китаем, но и с Южными Сунами через Хэнань, которую занимали чжурчжэни, и что она не прекращалась даже в период войны. В этом же источнике можно почерпнуть сведения о распределении военной добычи у монголов, а также об их военной тактике 41. Особенно ценны содержащиеся в “Мэн-да бэй-лу” сведения этнографического характера.

“Мэн-да бэй-лу” был переведен В. П. Васильевым в 1859 г. 42. Его работа в свое время имела большое научное значение. Впервые был введен в научный оборот ценный китайский источник. Однако перевод В. П. Васильева содержит ошибки и неточности и не снабжен комментарием. На слабость этого перевода указывал в свое время П. Пеллио 43. Исходя из перевода В. П. Васильева, некоторые ученые считали, что автор сочинения Чжао Хун (Мэн Хун по В. П. Васильеву) встречался с Чингисханом. Б. Я. Владимирцов по этому поводу писал: “Совсем недавно китайский ученый Ван Го-вэй установил, что автор рассматриваемого сочинения был не сунский посланник Мэн-Хун, а другое лицо, по всей вероятности, Чжао Хун… Но еще большее значение имеет разъяснение проф. P. Pelliot о том, что автор рассматриваемого сочинения никогда не видел Чингисхана: то, что относилось некоторыми авторами (мною в том числе) к Чингису, благодаря ошибочному переводу В. П. Васильева, должно быть отнесено к его полководцу Muxali; см. T’oung Pao, 1930, pp. 13—14” 44. Короче говоря, работа В. П. Васильева, появившаяся более чем 100 лет назад, в настоящее время устарела. Необходим новый перевод “Мэн-да бэй-лу” с учетом новейших достижений науки.

“Чан-чунь чжэнь-жэнь си-ю цзи” (“Записка о путешествии на Запад праведника Чан-чуня”) — наиболее ценный источник по истории из существующих трех работ на китайском языке, [138] посвященных путешествиям по Центральной Азии во время западного похода Чингисхана (1219—1225 гг.) 45.

“Си-ю цзи” представляет собой рассказ о путешествии даоского проповедника Цю Чу-цзи (1148—1227 гг.), более известного в литературе под своим монашеским именем Чан-чунь. Чан-чунь с 1167 г. был учеником основателя даоской секты “Цюань чжэнь” (“Полной чистоты”) в г. Нинхае (пров. Шаньдун) и в 1170 г. после смерти учителя стал главой секты. С 1174 г. он жил в разных местах в Шэньси и Шаньси, а в 1191 г. по возвращении в Шаньдун поселился в местечке Цися вблизи Нинхая. Чан-чунь был широко известен в Китае как проповедник даосизма. В 1188 г. он был на аудиенции у цзиньского императора Ши-цзуна. В 1207 г. цзиньская принцесса Юань-фэй подарила монастырю Чан-чуня полный экземпляр даоского канона 46.

Алхимия, или поиск философского камня “дань”, тайны бессмертия, наряду с проповедью учения о дао составляли практику даосизма. Но к началу XIII в. даосы в Китае, в частности члены секты “Цюань чжэнь”, от прежних опытов с химическими веществами перешли к поискам средства достижения бессмертия путем духовного совершенствования. А. Уэйли называет эти изыскания “системой духовного и физического перевоспитания” 47. Чан-чунь, проведший всю жизнь в созерцании, считался постигшим эту тайну. Чингисхану стало известно о нем, очевидно, от китайцев, перешедших на службу к монголам, и в 1220 г.он вызвал его в свою ставку, находившуюся в то время в Средней Азии. Цель монгольского хана заключалась в том, как писал П. И. Кафаров, “чтобы воспользоваться его секретами по примеру китайских государей, увлекавшихся тщетными надеждами на чудотворную силу даосов” 48. Чан-чунь совершил свое путешествие из Северного Китая в Среднюю Азию и обратно в 1220—1224 гг.

“Си-ю цзи” представляет собой дневник путешествия, который вел на протяжении всего пути один из учеников Чан-чуня Ли Чжи-чан (1193—1278 гг.). В 1227 г., после смерти Чан-чуня, Инь Чжи-пин стал главой секты, а Ли Чжи-чан — хранителем архива секты и настоятелем монастыря Чан-чуня. В биографии [139] Ли Чжи-чана сообщается, что в 1229 г. он имел беседу с Угэдэем о воспитании наследника престола и излагал ему свои взгляды на китайские классические книги 49.

Как известно, в то время шла борьба между буддийской религией и даосами. В 1230 г. буддисты донесли монгольскому ханскому двору, что монахи даоского монастыря Чан-чуня украсили стены монастыря росписью, оскорбительной для буддизма. В этой росписи, изображавшей 81 перевоплощение основателя даосизма Лао-цзы, Будда был представлен всего-навсего как одно из существ, в которое перевоплотился Лао-цзы при одном из своих перерождений. Когда глава секты Инь Чжи-пин был арестован по этому делу, Ли Чжи-чан взял всю ответственность на себя и был посажен в тюрьму, но вскоре освобожден “благодаря вмешательству какого-то влиятельного лица 50. Затем в 1233 г. Ли Чжи-чан, по сообщению биографа, был назначен наставником детей монгольских князей в современном Пекине. В 1238 г. он сменил Инь Чжи-пина и находился на посту главы секты до своей отставки в 1256 г. Он был признан монгольскими ханами главой церкви. В 1253 г. Мункэ-хан издал указ о том, что вое лица, постригшиеся в даоские монахи, должны иметь свидетельства с печатью Ли Чжи-чана. Кроме “Си-ю цзи”, Ли Чжи-чан написал еще произведение “Сюань цзи” (“Трактат о глубинах”), состоявшее из 20 глав 51.

“Си-ю цзи” была отредактирована Ли Чжи-чаном в 1228 г. Этот труд, вошедший в даоский канон, был обнаружен Цянь Да-синем (1728—1801 гг.) 52 в 1791 г. Первое издание его, относящееся к 1848 г., содержится в сборнике “Лянь-юнь-и цуншу” с комментариями Сюй Суна, Чэн Тун-вэня, Дун Ю-чэна и Шэнь Яо. Позднее ученый Дин Цянь написал географический комментарий к “Си-ю цзи” под заглавием “Юань Чан-чунь чжэнь-жэнь си-ю цзи ди-ли као-чжэн” (“Географические исследования к “Записке о путешествии на запад юаньского праведника Чан-чуня””), опубликованный в серии “Чжэцзян ту-шу-гуань цун-шу” 53. Новый комментарий к “Си-ю цзи” был составлен Ван Го-вэем в 1925—1926 гг. “Си-ю цзи” с комментарием Ван Го-вэя вошла в сборник “Мэн-гу ши-ляо сы чжун” (Четыре источника по истории монголов”), а также в посмертные собрания сочинений китайского ученого под заглавием “Чан-чунь чжэнь-жэнь си-ю цзи чжу” (“Комментарий к “Записке о путешествии на запад праведника Чан-чуня””) 54. [140]

Автор повествует нам о своих наблюдениях над жизнью тех стран, через которые проезжали Чан-чунь и его ученики, и в частности о Монголии. Так, в “Си-ю цзи” содержится самое раннее упоминание об одном из земледельческих поселений на территории Монголии. 25-го дня 7-й луны года синь-сы (14 августа 1221 г.) китайские путешественники проехали южнее “Тянь Чжэнь-хай ба-ла-гэ-сунь”в районе горы А-бу-хань, где уже созревали хлеба, и “китайские крестьяне, мастера и ремесленники беспрерывным потоком приходили встречать” знаменитого даоского проповедника. Ба-ла-гэ-сунь, как и поясняет сам автор 55, по-монгольски “город” (монг. bal?asun).Выражение “Тянь Чжэнь-хай ба-ла-гэ-сунь” означает “город Тянь Чжэнь-хай”, а Тянь Чжэнь-хаем в рассматриваемом отрывке назван упомянутый выше Чжэнь-хай, сопровождавший Чан-чуня дальше в Среднюю Азию в ставку Чингисхана 56. Китайская фамилия Тянь, как сообщается е некоторых источниках, была прибавлена к его имени Чжэнь-хай для того, чтобы отличать его от других лиц, носивших такое же имя (их было трое) 57. Очевидно, такая фамилия для него была выбрана китайцами в связи с тем, что Чингисхан поставил его во главе земледельческой колонии (тянь — по-китайски “поле”).

В биографии Чжэнь-хая в “Юань ши” сообщается, что ему “было приказано [руководить] обработкой земли в поселениях в А-лу-хуань, основать [там] город Чжэнь-хай и охранять его” 58.

Указанный город носил монгольское название Cingqai balgasun (“Город Чинкай”). Что касается географического положения этого города, т. е. поселения пригнанных из Китая крестьян и ремесленников, то существует много мнений на этот счет 59. Ван Го-вэй полагает, что гора А-бу-хань (она же А-лу-хуань в “Юань ши”) — это современная гора А-эр-хун (Аргун) в юго-западной части Улясутая 60.

Таким образом, “Си-ю цзи” свидетельствует о существовании отдельных очагов земледелия в Монголии. В земледелии были заняты главным образом крестьяне и ремесленники, захваченные в плен в период войн в Северном Китае и угнанные в Монголию. Вероятно, они принесли с собой в Монголию культуру земледелия, и наряду с ними также стали заниматься земледелием отдельные монголы. В этом отношении заслуживают внимания сообщения из ранее неизвестной монгольской летописи, опубликованной в Улан-Баторе в 1960 г. X. Пэрлээ, о том, [141] что Чингисхан приказал двум монгольским племенам сеять хлеб 61.

Автор рассказывает о поездке Чан-чуня в кочевую ставку младшего брата Чингисхана Отчигина в районе р. Керулен весной 1221 г. Когда путешественники прибыли в орду Отчигина, состоявшую из нескольких тысяч черных кибиток, там как раз праздновалась свадьба, на которую привезли кумыс старшины окрестных кочевьев в пределах 500 ли 62.В “Тайной истории монголов” написано о взимании так называемого питья (undan), т. е. кумыса, для общемонгольского хана по случаю собрания родовичей или праздников 63, а в рассматриваемом тексте речь идет о повинности в пользу одного из феодалов — владельцев уделов. По сведениям Рашид-ад-дина, Отчигин в 1206 г. получил от Чингисхана удел (qubi — букв. “доля”) в 5 тыс. человек 64. В 1221 г. он кочевал, очевидно, со своими людьми, т. е. со своим “уделом”. Кроме того, представляет интерес сообщение автора о размере орды (несколько тысяч кибиток). В другом месте путешественники посетили стойбище одной из жен Чингисхана, по предположению Ван Го-вэя, на р. Цаган-орон (Чахань о-лунь), где было более тысячи кибиток 65.

Как сообщается в “Си-ю цзи”, в 1223 г. при отправлении Чан-чуня в обратный путь в Китай Чингисхан издал указ об освобождении последователей Чан-чуня от всех налогов и повинностей 66. Известно, что Чингисхан положил начало политике поощрения различных религий и предоставления разных привилегий, которую проводили во всех странах потомки завоевателя с целью использования духовенства в своих интересах. “Си-ю цзи” является самым ранним источником по вопросу о политике монгольских ханов по отношению к служителям культов в покоренных странах.

Кроме того, “Си-ю цзи”, автор которого всегда точно датирует описываемые им события, помогает уточнить даты событий, сообщаемые в работах авторов, писавших на персидском и арабском языках.

Из европейских ученых П. И. Кафаров (1817—1878 гг.) первый обратил внимание на “Си-ю цзи” как на ценный источник по истории монголов и еще в 1866 г. опубликовал полный перевод его на русский язык 67. Труд П. И. Кафарова пока остается [142] единственным полным переводом “Си-ю цзи” и до сих пор не потерял своего научного значения, хотя исследовательская часть ее (предисловие и примечания) действительно устарела и нуждается в пересмотре и дополнении в свете новейших достижений синологии и монголоведения.

Вслед за П. И. Кафаровым Э. Бретшнейдер в конце прошлого столетия перевел “Си-ю цзи” на английский язык 68. В его работе, посвященной географическим исследованиям, были сознательно опущены те места, которые не представляют интереса с точки зрения исторической географии. Кроме того, его перевод часто по существу является пересказом источника. Но географические исследования Э. Бретшнейдера, содержащиеся в комментарии к переводу, за немногими исключениями, до сих пор сохраняют свою ценность.

В 1904 г. Э. Шаванн перевел на французский язык указ Чингисхана 1223 г. об освобождении секты даосов от повинностей 69. При переводе таких указов он объяснил особенности их стиля. Известно, что подобные монгольские документы XIII— XIV вв., которые переводились не на классический литературный китайский язык, а на нарочито разговорный жаргон, пестрят монголизмами и обладают чертами, свойственными только такому стилю, что представляет трудности для понимания.

В 30-х годах XX в. в Лондоне издатели серии книг о путешественниках “Бродуэй травелерз” подготовили перевод “Си-ю цзи” на английский язык по работе П. И. Кафарова. Но А. Уэйли считал необходимым создание не только нового комментария к этой работе, но и нового перевода ее непосредственно с китайского, в связи с тем что за полстолетие, прошедшее со времени появления русского перевода, китаеведение далеко шагнуло вперед 70. В связи с этим в 1931 г. был опубликован перевод “Си-ю цзи” на английский язык, выполненный А. Уэйли. Этот труд в целом был высоко оценен П. Пеллио и в последнее время Ф. В. Кливзом 71. Но “Си-ю цзи” в переводе А. Уэйли представлена не полностью: опущены стихи Чан-чуня, сочиненные им в пути по тому или иному конкретному случаю и в какой-то-мере характеризующие отношение самого путешественника к описанным в труде фактам и событиям. Кроме того, перевод А. Уэйли недостаточно прокомментирован.

“Хэй-да ши-люе” (“Краткие сведения о черных татарах”) 72 — более важный источник по истории монголов, чем “Мэн-да бэй-лу” и “Чан-чунь чжэнь-жэнь си-ю цзи”. Это [143] сведенные вместе записки двух китайских путешественников — Пэн Да-я и Сюй Тина, ездивших в Монголию ко двору Угэдэя в качестве членов южносунских дипломатических миссий.

Об авторах пока известно немного. Их биографии не были включены в “Сун ши” (“История [династии] Сун”). Ван Го-вэй собрал некоторые сведения из “Сун ши” и источника “Сань-чао чжэн-яо” (“Важнейшие сведения об управлении при трех царствованиях”) только о Пэн Да-я, но и они относятся к периоду после миссии Пэн Да-я, описанной в “Хэй-да ши-люе”. Так, Пэн Да-я в 4-м году периода правления Цзя-си южносунского императора Ли-цзуна (26 января 1240 г. — 12 февраля 1241 г.), т. е. уже после первого своего посещения Монголии, еще раз “ездил на север в качестве посла” 73. На этот раз, возможно, его послали к командующему войсками монгольского хана в Северном Китае. Впоследствии он, “будучи чжи-чжи фу-ши” (“помощником императорского уполномоченного”, т. е. командующего пограничными войсками) Сычуани, был обвинен во взяточничестве 74. Но если в “Сун ши”, как отмечает Ван Го-вэй, его усиленно обвиняют в коррупции, то в “Сань-чао чжэн-яо” главным образом расписываются заслуги Пэн Да-я при обороне Сычуани от монгольских войск. В частности “Сань-чао чжэн-яо” повествует о том, как Пэн Да-я, будучи комендантом обороны Чунцина, построил стену вокруг города, благодаря чему город держался в течение 20 лет в условиях набегов противника, и когда впоследствии Пэн Да-я, “к несчастью, потерпел неудачу (т. е. был обвинен во взяточничестве. — Н. М.) и умер”, то сычуаньцы воздвигли храм в его честь. При этом “неудача” его оправдывается тем, что он в условиях спешки принимал срочные меры и вызывал недовольство людей 75.

Такое отношение авторов указанных источников к Пэн Да-я вполне понятно, так как “Сун ши” была составлена при господстве монголов в Китае, а второй источник — произведение китайского автора, написанное при Южных Сунах. В период же своего путешествия в Монголию, описанного в “Хэй-да ши-люе”, Пэн Да-я был рядовым членом миссии. Его соавтор Сюй Тин в своей заметке в конце сочинения именует своего коллегу шу-чжуан гуань (“чиновником по составлению официальных бумаг”) при китайской миссии, отправленной ко двору монгольского хана 76. Иначе говоря, Пэн Да-я, по-видимому, занимал должность секретаря миссии. О Сюй Тине нам ничего неизвестно, кроме того, что он находился в составе южносунской миссии ко двору монгольского хана 77. [144]

“Хэй-да ши-люе” — это не обычные путевые заметки, как, например “Си-ю цзи”, носящие характер дневника. Авторы их не указывают даже времени своих путешествий по Китаю и Монголии. Но на основании поддающихся датировке фактов и отдельных дат, упоминающихся в “Хэй-да ши-люе”, Ван Го-вэю в своем послесловии и примечаниях к тексту удалось установить, в состав каких южносунских миссий к монгольскому двору входили авторы “Хэй-да ши-люе” и, следовательно, когда они совершали свои путешествия.

В 20—30 годах XIII в. монгольские ханы и южносунский двор часто обменивались послами и вели дипломатические переговоры. Подробности этих переговоров еще не выяснены до конца. Но известно, что в то время монгольские ханы хотели использовать Южных Сунов в своей борьбе с чжурчжэнями, занимавшими Хэнань, а Южные Суны в свою очередь надеялись уничтожить своих вековых врагов — чжурчжэней с помощью монгольских войск. Связи между монгольским двором и Южными Сунами особенно усилились накануне уничтожения государства Цзинь монголами в 1234 г. В этот период между ними был заключен союз против чжурчжэней. По условиям договора Южные Суны должны были послать войска для совместных военных действий против цзиньских войск, а монголы — возвратить государству Южных Сунов Хэнань, занятую цзиньцами. Когда монгольские правители после уничтожения цзиньцев не выполнили своего обещания и начали военные действия против южносунской армии, южносунский двор, занявший оборонительную позицию, очевидно, стремился квосстановлению нарушенного мира. Когда государство Цзинь, занимавшее территорию, расположенную между монголами и Сунами, перестало существовать, территория Южных Сунов стала непосредственно примыкать к районам, занятым монгольскими войсками. Южносунскому двору теперь угрожала опасность вторжения монголов в страну.

За период с 1233 по 1238 год, который интересует нас для выяснения времени путешествий авторов “Хэй-да ши-люе”, китайскими властями было отправлено к монголам четыре посольства. Как сообщается в “Сун ши”, в 12-ю луну 5-го года периода правления Шао-дин (12 января — 10 февраля 1233 г.) чжи-чжи да-ши (“великий императорский уполномоченный”, т. е. главнокомандующий пограничными войсками) района Цзянхуай — междуречья Янцзыцзяна и Хуайхэ Ши Сун-чжи отправил к монголам посла Цзоу Шэнь-чжи “для выражения благодарности” в ответ на приезд монгольского посла, который вел переговоры с сунскими властями о совместном наступлении на государство Цзинь. В день синь-мао 12-й луны 1-го года Дуань-пин (17января 1235 г.) южносунский двор послал к монгольскому хану миссию во главе с тем же Цзоу Шэнь-чжи в ответ на приезд монгольского посла, китайца по национальности, Ван Цзи. [145] Всего месяц спустя после этого, в день синь-ю 1-й луны 2-го года Дуань-пин (16 февраля 1235 г.), Южные Суны направили в монгольские степи другое посольство во главе с Чэн Фу “для налаживания дружбы”. В 3-ю луну 2-го года Цзя-си (18 марта — 15 апреля 1238 г.) южносунский двор направил к монгольскому хану чиновника Чжоу Цы-шо во главе миссии опять-таки для “налаживания дружбы” 78.

Как справедливо считал Ван Го-вэй, авторы “Хэй-да ши-люе” входили в состав миссий, которые возглавлял Цзоу Шэнь-чжи. В самом деле Сюй Тин называет своего коллегу Пэн Да-я “чиновником по составлению официальных бумаг предыдущей миссии” 79. Если вначале он не упоминает фамилии главы миссии, то в другом месте он прямо говорит о “предыдущей” миссии Цзоу [Шэнь-чжи] и рассказывает о миссии Чэн [Фу] как о “последующей” 80, имея в виду миссию, последовавшую за той, в которую входил сам Сюй Тин. Так как первая миссия Цзоу Шэнь-чжи, как упоминалось выше, выехала в 12-ю луну 5-го года периода правления Шао-дин (12 января —10 февраля 1233 г.), а вторая миссия Цзоу Шэнь-чжи — 17 января 1235 г., то, следовательно, Пэн Да-я выехал из Южного Китая в январе или начале февраля 1233 г., а Сюй Тин —17 января 1235 г. Южносунское посольство, куда входил Сюй Тин, присутствовало при проведении переписи населения в Яньцзине монгольским начальником Шиги-Хутуху, находившимся там в 1235— 1236 гг. 81. Таким образом, Сюй Тин, по-видимому, был в Яньцзине в это время. Миссия прибыла к монгольскому двору только в середине лета 1236 г. 82, причем путешественники, как видно из “Хэй-да ши-люе”, в пути из Яньцзина в монгольских степях не делали длительных остановок. Причина долгого путешествия их по Северному Китаю, по предположению Ван Го-вэя, заключалась в том, что китайские послы в тот период в пути часто останавливались монголами в силу натянутости отношений между монгольскими правителями и китайским двором 83. Сюй Тин, как сообщает он сам, пробыл при монгольском дворе более месяца и 5-го дня 7-й луны [года бин-шэнь] (8 августа 1236 г.) находился уже в Северном Китае на обратном пути 84. Таким образом, Пэн Да-я совершил свое путешествие в 1233 г., а Сюй Тин — в 1235—1236 гг.

О конкретных задачах миссий ничего не говорится как в “Хэй-да ши-люе”, так и в “Сун ши”. Но вторая миссия Цзоу Шэнь-чжи, в которую входил Сюй Тин, в отличие от первой была отправлена непосредственно императорским двором. [146]

Заметки обоих путешественников были сведены вместе Сюй Тином в 1237 г. вскоре по прибытии его из Монголии — пометка Сюй Тина в конце работы датирована “1-го дня 1-й летней луны года дин-ю [периода правления] Цзя-си” (27 апреля 1237 г.) 85. По поводу составления “Хэй-да ши-люе” Сюй Тин, придавший сочинению окончательный вид, пишет в конце сочинения: “Когда [я, Сюй] Тин, прибыл из степей, [я] составил описание тамошних местных обычаев и нравов. Когда после прибытия на остров Очжу 86 [я] неожиданно встретился с чиновником по составлению официальных бумаг предыдущей партии [послов] Пэн Да-я и каждый из нас представлял написанное для взаимного сличения, то [в наших записках] не оказалось больших разрывов, и тогда [я] взял за твердую основу написанное Пэном, а когда между [его и моими данными] обнаруживалось различие, то [я] дополнительно делал примечания внизу [текст Пэна]. Но в этих [примечаниях] излагаются только краткие черты. Что касается подробностей, то смотрите “Бэй-чжэн жи-цзи” (“Дневник похода на север”)” 87. Текст “Хэй-да ши-люе”, следовательно, состоит из заметок Пэн Да-я и дополнений к ним Сюй Тина, причем в тексте Пэн Да-я содержатся небольшие примечания, напечатанные во всех изданиях более мелким шрифтом. По мнению Ван Го-вэя, это примечания самого автора, т. е. Пэн Да-я 88. Дополнения Сюй Тина следуют непосредственно за сообщениями Пэн Да-я и начинаются словами: “[Я, Сюй] Тин”, а затем, чаще всего, говорится: “видел” то-то и то-то. Из приведенного послесловия Сюй Тина можно заключить, что Сюй Тин снабдил примечаниями только те места, в которых обнаруживались различные описания одних и тех же предметов у обоих авторов, но на самом деле он часто значительно дополняет новыми подробностями заметки Пэн Да-я, которые иногда очень лаконичны.

Записки китайских путешественников дошли до нас в списке 1557 г., принадлежащем кисти Яо Цзы. Все позднейшие списки сочинения так или иначе восходили к этому списку. “Хэй-да ши-люе” было издано в 1903 г. по такому же списку. В 1908 г. оно было издано ученым Ху Сы-цзином в собрании “Вэнь-ин-лоу юй-ди цун-шу” подвижным типографским шрифтом. Это издание содержало, как сообщает П. Пеллио, много ошибок и опечаток, причем издатель не знал о существовании издания 1903 г. 89 и, естественно, не мог произвести сличения текстов. [147]

Ван Го-вэй в 1926 г. (после послесловия Вана к “Хэй-да ши-люе” стоит дата “12-я луна года и-чоу — 14 января—12 февраля 1926 г.”) написал подробный комментарий к “Хэй-да ши-люе”. Хотя Ван Го-вэй не указывает, какой список или издание им было взято за основу, но текст его также косвенно восходит к списку Яо Цзы 1557 г. 90. Зная работы Ван Го-вэя, можно предположить, что его текст является результатом тщательного сличения нескольких текстов и изданий. Текст “Хэй-да ши-люе” с комментарием Ван Го-вэя под заглавием “Хэй-да ши-люе цзянь-чжэн” был включен в “Мэн-гу ши-ляо сы чжун” 1926 г., а также в его посмертные собрания сочинений 1928 и 1940 гг. Последнее — наиболее тщательно выполненное издание собрания сочинений знаменитого китайского ученого.

По своему содержанию “Хэй-да ши-люе” весьма разнообразны. Их авторов интересовали в Монголии многие вопросы: от внешнего вида и одежды монголов до их хозяйства и политической жизни при дворе монгольского хана. В вводной части данной работы и примечаниях к переводу надписи Елюй Чу-цая были упомянуты некоторые сведения из “Хэй-да ши-люе” о налоговой политике и ростовщических операциях монгольской знати в Северном Китае.

Наиболее ценны сообщения Пэн Да-я и Сюй Тина о самой Монголии и монголах. Так, в их записках содержатся сведения об уделах монгольской знати и эксплуатации зависимых аратов владельцами этих уделов, а также о хозяйстве монголов, в частности о коневодстве 91. Они описывают облавную охоту у монголов. Например, Пэн Да-я пишет о такой охоте: “Когда их (монголов.— Н. М.) правитель устраивает облавную охоту, всегда собирается много людей. [Они] выкапывают ямы и втыкают [в них] колья. [Последние] соединяются между собой волосяными веревками, а [к этим веревкам] привязываются [лоскутки] войлока и птичьи перья. [Это] как при ловле зайцев сетью у китайцев. [Веревки] тянутся [кругом] до 100—200 ли” 92. Далее автор рассказывает о том, как охотники окружают зверей, которые не могут пробежать под протянутую веревку, и бьют их. Об облавной охоте у монголов часто упоминается в источниках, но организация ее еще не изучена. “Хэй-да ши-люе” — самый ранний источник, в котором подробно описывается один из видов облавной охоты. Охота у монголов имела хозяйственное значение 93. Обслуживание облавных охот, устраивавшихся знатью, ложилось тяжелой повинностью на простых монголов. Сюй Тин [148] дополняет Пэн Да-я следующим образом: “[Я, Сюй] Тин, видел в пути, что татары считают [для себя] довольно большой тяжестью добычу волосяных веревок и войлока. У большинства станционных лошадей, на которых [я, Сюй] Тин, ехал, были срезаны гривы. Когда [я] спрашивал татар [о причине этого], то [они] отвечали, что сделали из них (т. е. грив.— Н. М.) веревки и сдали их в во-ли-то (ordu) 94 для использования на охоте” 95.

Сюй Тин подробно освещает состояние развития ремесла у монголов. В “Хэй-да ши-люе” отводится большое место монгольской армии (укомплектование войск, состояние вооружения, военная тактика и другие вопросы) 96. Это связано, очевидно, с тем, что в условиях первой половины XIII в., когда монгольские завоеватели представляли угрозу для многих стран Азии и Европы, китайские дипломаты, так же как несколько позже и европейские послы П. Карпини и Г. Рубрук, одновременно выполняли разведывательную задачу. Авторы сообщают нам о практиковавшихся у монголов наказаниях за нарушения обычаев, связанных с различными древними культами, и за преступления 97. Очень ценны многочисленные этнографические данные о древних монголах, содержащиеся в “Хэй-да ши-люе”.

“Хэй-да ши-люе” представляет собой, пожалуй, самый богатый источник по ранней истории монголов на китайском языке. Ван Го-вэй в своем послесловии к нему сравнивает его с “Шэн-у цинь-чжэнь лу” и даже “Юань-чао би-ши” 98. Действительно, Пэн Да-я и Сюй Тин, совершившие продолжительные путешествия в глубь Монголии и часто общавшиеся с монголами, в своих записках отразили много того, что осталось вне поля зрения их предшественников — китайцев. “Хэй-да ши-люе” выгодно отличается от однородного с ними “Мэн-да бэй-лу”, так как авторы их, побывавшие в самой Монголии, рассказывают нам о явлениях и событиях только как очевидцы и охватывают гораздо больший крут вопросов, чем Чжао Хун, который побывал у монголов только в Яньцзине. По разнообразию и достоверности сообщаемых сведений “Хэй-да ши-люе” можно сравнить только с известными работами европейских путешественников XIII в. П. Карпини и Г. Рубрука. П. Пеллио неоднократно обращался к “Хэй-да ши-люе” как к ценному источнику. В последнее время они были использованы в работах Ф. В. Кливза и Г. Ф. Шурманна 99. [149]

В синологической литературе существует перевод только половины этого сочинения на русский язык, выполненный автором этой книги совместно с Линь Цзюнь-и 100. Однако вследствие ограниченного объема (по условиям журнала) невозможно было снабдить перевод сколько-нибудь подробным комментарием. Поэтому “Хэй-да ши-люе” еще ждет своего переводчика и исследователя.

Памятник монгольской национальной культуры XIII в. “Монгол-ун ниуча тобчан” (“Тайная история монголов”) 101 представляет собой важнейший источник по ранней истории монголов. Открытие и изучение его связано с китайской историографией. Это монгольское литературное произведение, в котором повествуется о предках Чингисхана и его борьбе за власть в Монголии. Первоначально “Тайная история монголов” была написана уйгурским алфавитом, позаимствованным монголами в начале XIII в., но до наших дней она дошла в транскрипции китайскими иероглифами с точным подстрочным переводом каждого монгольского слова и связным сокращенным переводом каждого параграфа на китайский язык.

В сохранившихся списках китайское название памятника “Юань-чао би-ши” (“Тайная история династии Юань”) вынесено в заглавие, т. е. стоит сверху в начале листа, а затранскрибированное иероглифами монгольское название “Ман-хо-лунь ню-ча то-ча-ань” (“Монгол-ун ниуча то[б]чан”) сделано подзаголовком и помещено несколько ниже китайского заглавия.

В самом тексте памятника монгольские слова затранскрибированы крупными иероглифами, а справа мелко написаны китайские слова, представляющие собой подстрочник. Такую разницу в порядке расположения и оформления материала в заглавии и в тексте можно объяснить тем, что китайские издатели, подготовившие перевод сочинения для китайцев, естественно, поместили китайское название на первом месте, отступив от принятого ими порядка расположения материала в тексте. Но многие исследователи полагают, что заглавием оригинала, [150] написанного уйгурским письмом, была первая строка текста “Чингис каган-у худжаур” (“Происхождение Чингисхана”). В списках, восходящих к минскому изданию сочинения, эта строка не заполнена до конца, хотя в ней хватает места еще для нескольких иероглифов. По мнению У. Хуна, японский исследователь Нака Митиё впервые обратил внимание на это явление 102. В своем японском переводе “Юань-чао би-ши” еще в 1907 г. Нака Митиё отделил первую строку знаком, соответствующим точке, и сделал ее как бы подзаголовком 103. В 1940 г. японский ученый Исихама Дзюнтаро высказал предположение о том, что “Чингис каган-у худжаур” было заглавием первых десяти глав памятника минского издания, содержащих рассказ о Чингисхане и написанных, по его мнению, до 1240 г., а заглавие “Монгол-ун ниуча тобчан” присвоено ему позже, в период правления Чжи-юань (1264—1294 гг.) при Хубилай-хане, при котором предпринималась работа по составлению официальной истории первых монгольских ханов 104.

В 1950 г. была высказана мысль о том, что первая строка монгольского текста “Тайной истории монголов” грамматически независима от второй строки и должна рассматриваться как заголовок части сочинения 105. На этом основании У. Хун считает, что первоначальным заглавием сочинения, возможно, было не “Монгол-ун ниуча тобчан”, а “Чингис каган-у худжаур”, и со своей стороны он высказал следующую догадку: минские переводчики, имевшие оригинальный монгольский текст памятника, приняли найденную после бегства завоевателей из Китая рукопись за секретный документ монгольского императорского дома и дали ей заглавие “Юань-чао би-ши”, а затем присвоили ей соответствующее монгольское заглавие “Монгол-ун ниуча тобчан”. В отличие от Исихама Дзюнтаро У. Хун относит предполагаемое заглавие ко всему памятнику 106.

Недавно советский ученый Б. И. Панкратов выступил с подробным обоснованием гипотезы о том, что первая строка памятника “Чингис каган-у худжаур” может быть заглавием всего оригинала или части его, относящейся к Чингисхану. Что касается ныне распространенных заглавий сочинения, то он считает, что китайское название было дано документу при разборе архива юаньских императоров после изгнания монголов из Китая, а впоследствии при перетранскрибировании текста [151] памятника иероглифами оно переведено на монгольский язык 107.

В самом деле для монгольских правителей из рода Чингисхана в “Тайной истории монголов” нет ничего предосудительного с точки зрения тех моральных норм, которые были характерны для монгольского общества XIII в. Им нечего было скрывать от других монголов, делать “тайным” (ниуча). Несколько иначе обстояло дело с представителями покоренных народов, например с китайскими чиновниками, которые в более поздний период господства завоевателей в стране действительно не допускались к монгольским историческим документам. Именно это обстоятельство могло способствовать изобретению впоследствии нового заглавия для памятника — “Юань-чао би-ши” (“Тайная история династии Юань”). Тот памятник, который ныне называется “Тайная история монголов”, по-видимому, не мог носить такое название с самого своего возникновения. Наиболее вероятна версия о том, что первоначальным заглавием памятника было “Чингис каган-у худжаур” (“Происхождение Чингисхана”).

Автор “Тайной истории монголов” неизвестен. Правда, в литературе высказывались различные догадки об авторстве сочинения. Так, японский исследователь Канай Ясудзо предполагал, что автором памятника мог быть Та-та Тун-а 108 — везир найманского Даян-хана, попавший в плен к монголам после поражения своего хана в битве с Тэмучжином (будущим Чингисханом) в 1204 г. и впервые обучивший детей монгольской знати употреблению уйгурской письменности. Э. Хэниш приписывал авторство Шиги-Хутуху — приемному брату и сподвижнику Чингисхана 109. Чешский ученый П. Поуха сравнительно недавно пришел к тому же заключению, что автором памятника мог быть только Шиги-Хутуху 110. У. Хун, работавший над своей статьей до выхода в свет труда П. Поуха, отвергает Та-та Тун-а и Шиги-Хутуху как авторов рассматриваемого сочинения 111. Он отмечает, что если бы Шиги-Хутуху был автором “Тайной истории монголов”, то он не написал бы так кратко и сбивчиво о монгольских походах в другие страны, непосредственным участником которых он являлся. Та-та Тун-а, по мнению У. Хуна, будучи захвачен в плен сравнительно поздно, не смог бы осветить так живо и подробно более ранние события.

К середине XIII в. в среде верхушки монгольского общества было уже довольно много грамотных людей, которые могли [152] написать “Тайную историю монголов” или записать ее из уст других, и все предположения об авторстве этого сочинения в настоящее время представляют собой всего лишь догадки.

В колофоне “Тайной истории монголов” сказано, что она написана во время курултая (съезда монгольской знати) на р. Керулен в 7-ю луну года “Мыши” (по монгольскому летосчислению), который приходится на 1228, 1240, 1252 и 1264 гг. и т. д. Так как в “Тайной истории монголов” речь идет о царствовании Угэдэя, но не упоминается о его смерти в 1241 г., то 1240 год был признан наиболее вероятной датой создания памятника. Однако правильность ее давно ставится под сомнение. Еще Дин Цянь, китайский ученый, относил составление большей части сочинения к 1228 г., а рассказ об Угэдэе, предшествующий колофону, по его мнению, был написан позже 112. Японский ученый Нака Митиё считал, что “Тайная история монголов”, написанная еще при Чингисхане, в 1240 г. былапродолжена, а впоследствии переделана. Переработанная версия “Тайной истории монголов”, известная в эпоху Юань под своим сокращенным названием “Тобчиян” 113, по его мнению, и была той компиляцией, которую Рашид-ад-дин называл “Алтай дэбтэр” (“Золотая книга”) 114. В 1940 г. Исихама Дзюнтаро поддержал Нака Митиё в том отношении, что в 1240 г. было написано продолжение “Тайной истории монголов” в двух главах (цзюань) 115 (эта часть относится к периоду правления Угэдэй-хана).

В 1941 г. французский историк Рене Груссэ высказал предположение о том, что годом написания “Тайной истории монголов”, возможно, был год “Мыши”, приходящийся на 1252 год. Р. Груссэ основывался на том, что, по его мнению, заключительная часть памятника похожа на посмертное восхваление Угэдэю, хотя рассказ ведется от лица самого Угэдэя, и что одна из приведенных речей Чингисхана звучит так, как будто он предвидел замену у власти дома Угэдэя домом Толуя в связи с вступлением на ханский престол Мункэ-хана в 1251 г. 116.

Заключительная часть “Тайной истории монголов” действительно, по-видимому, может произвести впечатление рассказа, [153] в котором автор воздал должное Угэдэю после его смерти и не преминул упомянуть даже о некоторых его недостатках, в частности о слабости Угэдэя к вину и женщинам 117. Если согласиться с мнением Груссэ, то сдержанность и краткость автора памятника при описании правления Угэдэя можно было бы объяснить политической обстановкой того времени. Это было время, когда Мункэ-хан (1251—1259 гг.), сын младшего сына Чингиса Толуя, придя к власти и вытеснив другую ветвь рода Чингисхана, устраивал гонения на потомков Угэдэя. Но для того чтобы сказать что-либо определенное о датировке памятника, очевидно, необходимо учесть все возможные данные.

У. Хун, отвергая точки зрения Нака Митиё и Исихама Дзюнтаро, поддерживает мнение тех, которые относят упомянутый колофон ко всей “Тайной истории”, и считает, что она являлась с самого начала законченным единым произведением. Присоединяясь к Р. Груссэ в целом, У. Хун предложил другую гипотезу, по которой “Тайная история монголов” могла быть рассказана каким-нибудь старым человеком, когда-то стоявшим близко к семье Чингисхана, в 1264 г. во время курултая на р. Керулен, который мог быть созван Ариг-Бугом, оспаривавшим в это время трон великого хана у своего брата Хубилая. Дата (1252 г.), предложенная Р. Груссэ, отвергается им по той причине, что в этом году не было зарегистрированного в источниках съезда монгольской знати.

Что же касается того, что в 1264 г. также не было такого съезда, то У. Хун считает, что съезд знати, созванный Ариг-Бугом, противником Хубилая, едва ли был бы записан в “Юань ши” 118. Курултай, созванный Ариг-Бугом, по-видимому, действительно не нашел бы отражения в официальной истории. Но, с другой стороны, некоторые съезды знати, созванные даже законными ханами, очевидно, также могли не отмечаться официально. Вообще в таких источниках, как “Юань ши”, по-видимому, можно найти сообщения лишь о курултаях, представлявших собой важные политические события, к которым тогда едва ли относилось составление рассматриваемого сочинения. Кроме того, одним из главных доводов У. Хун приводит тот факт, что г. Сюаньдэфу, который дважды упоминается в тексте памятника, в период Цзинь (1115—1234 гг.) и позже был известен под названием Сюаньдэчжоу и, по данным “Юань ши”, был официально переименован только 7 сентября 1253 г. 119.

Но, по-видимому, маловероятно, чтобы в условиях того времени старый монгол или даже человек, записавший его рассказ, находясь, как предполагает У. Хун, в далекой Монголии на р. Керулен в лагере Ариг-Буга, т. е. на территории, пока не подвластной императору, мог так скоро узнать и применить [154] новое географическое название вместо привычного ему старого. Если бы автор памятника даже знал о переименовании Сюаньдэчжоу, то он едва ли применил бы новое название города, исходящее от Хубилая, который был для него как сторонника Ариг-Буга узурпатором.

В 1960 г. А. Уэйли выдвинул мнение о том, что “Тайная история монголов” была написана “значительно позже середины XIII в.” 120. Не так давно, в 1964 г., Г. Ледъярд предпринял попытку определить дату создания “Тайной истории монголов” на основании датируемых фактов, упоминаемых в самом памятнике в связи с походами монгольских войск в Корею, и данных официальной истории Кореи “Корё са” (“История Кореи”) 121. Он допускает возможность того, что этот памятник монгольской национальной культуры был написан в 1264 г. с использованием некоторых ранее существовавших монгольских хроник. Однако эту датировку нельзя считать окончательной, как признает и сам Г. Ледъярд 122.

Таким образом, дата написания “Тайной истории монголов” требует дополнительного исследования с привлечением всех существующих китайских, персидских и корейских источников.

Характер самого памятника позволяет предположить, что он представляет собой запись рассказа старого нукера Чингисхана, сделанную в одном из годов “Мыши” (по монгольскому летосчислению) (1240, 1252 или 1264 гг.) во время курултая на р. Керулен. Этот курултай, по-видимому, носил скорее праздничный, чем деловой, характер и не был зарегистрирован в официальных источниках. Рассказчиком выступал, очевидно, какой-нибудь всеми уважаемый старец, человек, очень близко связанный с семьей Чингисхана, может быть, один из его слуг. Кроме того, рассказчик, очевидно, был несколько старше самого Чингисхана. Иначе трудно представить себе человека, который смог передать столько ярких деталей о детстве монгольского полководца и интимных подробностей из жизни его семьи и взаимоотношений между ним и другими родственниками. Этот человек являлся, вероятно, непосредственным участником и очевидцем событий, имевших место в самой Монголии и, может быть, на территории Северного Китая, так как именно об этих событиях он рассказывает с наибольшими подробностями. Но ко времени создания памятника среди монголов, по-видимому, уже успели распространиться легенды и устные рассказы о жизни Чингисхана, так богатой приключениями, его богатырской удали, покоряющей сердце кочевника, и его триумфальных победах, а также, очевидно, уже передавались из уст в уста [155] песни, которые якобы были сложены и спеты степным богатырем по тому или иному случаю. И рассказчик, надо полагать, невольно вспоминал и повторял эти легенды и песни, созданные народом в процессе передачи рассказов о реальных событиях. В таких случаях предполагаемому старцу, очевидцу этих событий, вероятно, оставалось только вместе с тем, кто записывал его рассказ, вспоминать, когда, где и при каких обстоятельствах происходили события, о которых повествовали легенды и песни. Это, очевидно, привело к тому, что в тексте памятника чередуются проза и стихи.

Как известно, “Юань-чао би-ши” сохранилась в транскрипции китайскими иероглифами монгольского текста, первоначально написанного уйгурскими буквами, с двумя переводами на китайский язык: подстрочным и связным, но сокращенным. Однако С. А. Козин, опубликовавший перевод монгольского текста “Юань-чао би-ши” на русский язык, принимал китайскую транскрипцию памятника за подлинный монгольский текст. Ссылаясь на Б. Лауфера 123, он отмечал у монголов XIII в. существование четырех видов письменности: уйгурской, китайско-монгольской, квадратной и уйгуро-монгольской, и относил транскрипцию памятника к разряду особой системы монгольского письма (“монгольское письмо китайской системы”) 124. По существу отрицая существование несохранившегося монгольского оригинала, написанного первоначально при помощи уйгурской письменности, которая, как известно, была принята монголами еще в 1204 г., автор предпринимал попытку датировать китайскую транскрипцию 1240 годом. Он приходил к заключению, “что все они (части памятника. — Н. М.) составлены разновременно и что дата колофона (1240) относится только к тексту “a” (транскрипции) или “d” (проблематическому уйгуро-монгольскому тексту), или к ним обоим вместе” 125. Еще нужно отметить, что при этом С. А. Козин критиковал правильные положения П. И. Кафарова. Он, например, писал: “И действительно, уже П. Кафаровым, хотя и по несколько сбивчивым показаниям китайских ученых, доказано, что обе последние части работы или во всяком случае последняя (перевод) выполнены около 10 лет спустя после даты колофона (1240), которую П. Кафаров вслед за китайскими учеными относит лишь к проблематической, в действительности не существующей рукописи, выполненной уйгурским письмом, а следовательно, берет под сомнение дату 1240 и для китайской транскрипции, без достаточной критики принимая на веру показания довольно темных китайских источников” 126. [156]

Но дата колофона, конечно, относится только к монгольскому оригиналу, написанному уйгурским письмом, а не к транскрипции.

С. А. Козину, по-видимому, не было известно о работе проф. Чэнь Юаня, который в 1934 г. предпринял попытку точно установить даты транскрибирования и перевода памятника с монгольского на китайский язык, а также первого китайского издания “Юань-чао би-ши” 127. На основе изучения вариантов транскрипционных знаков и сопоставления результатов исследования с данными источников Чэнь Юань пришел к следующим выводам: а) судя по характеру иероглифов, употребленных в качестве транскрипционных знаков, последние были применены только после свержения династии Юань (1368 г.), т. е. в период Мин (1368—1644 гг.); б) перевод текста на китайский язык был осуществлен через такое долгое время после написания памятника на монгольском языке, что ко временя перевода некоторые слова перестали быть понятными и поэтому были оставлены без перевода 128; в) первое печатное издание “Тайной истории монголов” с монголо-китайским подстрочником и кратким китайским переводом было осуществлено одновременно с изданием словаря “Хуа-и и-юй” 129 в 1389 г. или несколько позднее — во всяком случае в промежутке между 1389 и 1398 гг. 130.

Надо отметить, что китайцам потребовалось перетранскрибировать монгольский текст “Тайной истории монголов” и перевести его на китайский язык, по-видимому, в связи с составлением словаря “Хуа-и и-юй” для китайских переводчиков, сопровождавших войска при военных походах в Монголию и обслуживавших чиновников при встречах последних с монгольскими послами и беженцами. В “Мин ши-лу” (“Правдивые записи [династии] Мин”) в записи за 20 января 1382 г., известной во многих переводах 131, об императорском повелении относительно сопоставления “Хуа-и и-юй”, в частности, указывается, что монголы пользовались уйгурской письменностью в официальной переписке и что составители словаря использовали “Юань би-ши” (“Тайная история Юань”) как справочное пособие при составлении своего труда. Поскольку повеление о составлении “Хуа-и и-юй” было отдано в 1382 г., то составители [157] словаря, очевидно, в этом же году начали пользоваться “Тайной историей монголов” как пособием и в это время текст памятника еще не был перетранскрибирован и переведен 132. Так как “Хуа-и и-юй” был издан в 1389 г., то монгольский текст памятника, по-видимому, был перетранскрибирован, снабжен подстрочником и переведен скорее всего именно в процессе использования его как пособия при сопоставлении словаря между 1382 и 1389 гг. Можно предположить, что перетранскрибированная и переведенная “Тайная история монголов”, возможно, также служила учебным пособием для подготовки переводчиков.

“Тайная история монголов” сохранялась в составе “Юн-лэ да-дянь” — обширной компиляции, состоявшей из 60 глав оглавления и 22 877 глав текста сочинений различных древних и средневековых авторов и составленной в Нанкине в 1403— 1408 гг. В руках частных лиц долго также находились остававшиеся неизвестными неполный экземпляр первого издания “Юань-чао би-ши” начала правления династии Мин и список-факсимиле этого издания. Кроме того, в 1933 г. в пекинском императорском дворце на старых складах, называемых “Нэй-гэ да-ку”, был найден 41 лист минского печатного издания вместе с несколькими листами “Хуа-и и-юй”, которое, как отмечалось выше, было издано в 1389 г.

Но в течение долгого времени “Юань-чао би-ши” оставалась недоступной для историков, ибо “Юн-лэ да-дянь”, сохранившаяся только в одном, неполном экземпляре 133, находилась сперва в Императорской историографической библиотеке (Хуан ши чэн) и затем в академии “Хань-линь юань”, куда допускался лишь очень узкий круг лиц. Когда же в 1900 г. при оккупации Пекина войсками империалистических держав в связи с восстанием ихэтуаней академия “Хань-линь юань” была разграблена и сожжена солдатами-мародерами, то от “Юн-лэ да-дянь” осталось только несколько сот глав, вывезенных в разные страны, а главы 5179—5193, содержавшие “Юань-чао би-ши”, совсем исчезли вместе с другими ценными сочинениями. Поэтому “Юань-чао би-ши” сохранялась только в издании китайского перевода 1848 г. и нескольких списках, о которых будет сказано ниже. [158]

Можно было бы думать, что “Юань-чао би-ши” как ценный источник могла быть включена в “Сы-ку цюань-шу” — огромное собрание сочинений писателей всех эпох, составленное главным образом в 1773—1782 гг. для императорской библиотеки. Составителям “Сы-ку цюань-шу” было известно о существовании “Юань-чао би-ши”, входившей в “Юн-лэ да-дянь”. Но в связи с включением в “Сы-ку цюань-шу” работы Сунь Чэн-цзэ (1592—1676 гг.) “Юань-чао дянь-гу бянь-нянь као” (“Исследование хронологии политических событий [периода] династии Юань”), в которой содержались извлечения из “Юань-чао-би-ши”, официальные составители “Сы-ку цюань-шу”, ознакомившись с соответствующими главами “Юн-лэ да-дянь”, нашли, что в целом в “Юань-чао би-ши” имеются “незначительные” сведения и что его содержание идентично работе Сунь-Чэн-цзэ. Поэтому “Юань-чао би-ши” не было включено в “Сы-ку цюань-шу” 134.

Китайские ученые первые открыли “Юань-чао би-ши” и оценили ее как важный источник по истории Монголии и Китая. Они провели большую работу по изучению памятника, а также использовали его в своих работах (в его китайской версии), начиная еще с того времени, когда “Юань-чао би-ши” распространялась только в списках.

Еще в XVIII в. ученый Цянь Да-синь (1728—1804 гг.), автор труда “Эр-ши-эр ши као-и” (“Критические заметки по двадцати двум [династийным] историям”), имел в своем распоряжении рукописный список “Юань-чао би-ши” в 15 главах из “Юн-лэ да-дянь”. Цянь Да-синь первый написал колофон к “Юань-чао би-ши”. По мнению У. Хуна, список, принадлежавший Цянь Да-синю, был сделан из “Юн-лэ да-дянь” до 1781 г., когда был завершен труд Цянь Да-синя “Эр-ши-эр ши као-и”, в котором в связи с заметками о “Юань ши” 135 часто цитируется “Юань-чао би-ши”, и, возможно, в 1772—1773 гг., когда Цянь-Да-синь состоял в Пекине членом академии “Хань-линь юань” 136. Хотя у Цянь Да-синя был список из “Юн-лэ да-дянь”, но в свою работу “Юань ши и-вэнь чжи” (“Обзор литературы для “Юань ши””), законченную в 1800 г., он включил запись о минском издании памятника в десяти главах и двух главах продолжения 137. Он, по-видимому, выбрал его как первое издание памятника. Им было положено начало введению этого ценного источника в научный оборот в Китае, так же как эта было сделано позднее в России П. И. Кафаровым.

Вслед за Цянь Да-синем над списком “Юань-чао би-ши” работал ученый Бао Тин-бо (1728—1814 гг.). В 1805 г. он [159] произвел сличение текста по списку из “Юн-лэ да-дянь” с неполным экземпляром первого минского издания памятника, принадлежавшего, по предположению У. Хуна, чиновнику и ученому Цзинь Дэ-юю, и заполнил лакуны, имевшиеся в списке из “Юн-лэ да-дянь” 138. Как отмечал Чэнь Юань в своем исследовании о китайской транскрипции монгольского текста памятника, Бао Тин-бо сам сделал список из “Юн-лэ да-дянь” 139. Этот список находился в 1847 г. у Хань Тай-хуа и в 1872 г. был приобретен П. И. Кафаровым, а в 1933 г. возвратился в Китай в виде фотокопии с оригинала, хранящегося в Ленинграде, которую П. Пеллио подарил Пекинской государственной библиотеке 140.

В том же 1805 году Гу Гуан-ци (1776—1835 гг.), ученый-нищий, работавший в это время на Чжан Дунь-жэня 141, обнаружил в коллекции Чжан Сян-юня (правителя Лучжоу) полный сохранившийся список-факсимиле первоначального печатного издания “Юань-чао би-ши” (десять основных и две дополнительные главы). С этого списка, временно взятого у Чжан Сян-юня с помощью Чжан Дунь-жэня, под наблюдением Гу Гуан-ци была снята копия, причем Гу Гуан-ци, тщательно сличив ее со списком Цянь Да-синя, обнаружил много разночтений и пришел к выводу, что эта копия лучше списка с “Юн-лэ да-дянь” как по качеству текста, так и по расположению параграфов. Так как Гу Гуан-ци в конце каждой главы пометил число листов и дату окончания ее сверки, поставил свою печать и написал колофон, т. е. сличил копию с оригиналом, ничего не меняя 142, его список, вероятно, воспроизводил без изменений текст первого издания памятника. Когда в 1933 г. в императорском дворце в Пекине на складе “Нэй-гэ да-ку” был найден 41 лист минского печатного издания “Юань-чао би-ши” вместе с некоторыми листами “Хуа-и и-юй”, то оказалось, что список Гу Гуан-ци можно считать наиболее надежным, восходящим к первому печатному изданию памятника. Список Гу Гуан-ци в дальнейшем лег в основу китайских публикаций “Юань-чао би-ши”. Однако более или менее широкому кругу китайских историков памятник стал известен лишь в 1848 г., когда вышел в свет под редакцией историка Чжан Му (1805—1849 гг.) 143 [160] сборник “Лянь-юнь-и цун-шу”. В нем был опубликован сокращенный китайский перевод монгольского источника по “Юн-лэ да-дянь” без “монгольского” текста и подстрочного перевода. Тем не менее это издание имело большое научное значение как первый шаг кширокому распространению и научной разработке важного источника.

Комментарий к китайскому тексту (“”Юань-чао би-ши” чжу”) был написан чиновником и ученым Ли Вэнь-тянем (1834—1895 гг.) 144 и опубликован только после смерти автора, в 1896 г. Во второй половине XIX и начале XX в. в Китае над “Юань-чао би-ши” работали такие историки, как Гао Бао-цюань, написавший дополнительный комментарий к сокращенному переводу памятника на китайский язык 145, Дин Цянь, посвятивший исследование географическим пунктам, упоминаемым в “Юань-чао би-ши” 146, и др.

Однако полный текст “Юань-чао би-ши” с основным “монгольским” текстом, подстрочным словарем и суммарным переводом по параграфам стал достоянием специалистов только в 1908 г., когда Е Дэ-хуй (1864—1927 гг.) издал весь памятник ксилографическим способом под заглавием “Мэн-вэнь “Юань-чао би-ши”” (“Тайная история династии Юань на монгольском языке”). Эта публикация была осуществлена по списку, принадлежавшему Вэнь Тин-ши (1856—1904 гг.) 147, т. е. по одной из копий с рукописи Гу Гуан-ци, которая к этому времени прошла через несколько рук. За год до издания Е Дэ-хуя, в 1907 г., в Японии Нака Митиё по копии списка Вэнь Тин-ши опубликовал упомянутое выше “Тингису кан дзицуроку” — перевод на японский язык “Юань-чао би-ши” на основе китайского и “монгольского” текстов. Этот перевод был снабжен комментарием Нака Митиё.

В 1936 г. в Шанхае издательство “Шан-у инь-шу гуань” (“Commercial Press”) выпустило фотолитографическое издание оригинала рукописи Гу Гуан-ци. В 1942 г. в Японии Сиратори Куракити (1865—1942 гг.) опубликовал латинскую транскрипцию монгольского текста “Юань-чао би-ши” по тексту Е Дэ-хуя, исправив имевшиеся в нем ошибки и опечатки 148. Так рукопись Гу Гуан-ци наконец была перепечатана и распространена среди широких кругов специалистов всего мира.

В России и Европе первым обратил внимание на “Юань-чао би-ши” П. Кафаров, который оценил его как богатый источник по истории монголов. К 1866 г. он закончил и опубликовал перевод китайской версии “Юань-чао би-

Ссылка на первоисточник
Рейтинг
( Пока оценок нет )
Загрузка ...
Исторический дискуссионный клуб