Былины об Иване Годиновиче и Кащее

История одного заблуждения

Былины о сватовстве Ивана Годиновича обычно относят к сказочным и поздним. Однако Б.А.Рыбаков, используя археологические находки, дал этим текстам совершенно новое истолкование. Используемые им методы весьма спорны, но заметно это лишь при прочтении самих былин, а не только их фрагментов, которые приводит ученый. Версию Б.А.Рыбакова мы публикуем полностью, снабдив ее комментариями. Преподавателю истории наверное интересно заглянуть в творческую лабораторию исследователя и ознакомиться с приемами построения гипотез. Такая «экскурсия» тем более важна, т.к. многие из выводов часто принимаются на веру.

Серебряная накладка на ритоне

1. Об Иване Годиновиче

Поезжает Иванушка женитися
Ко гостю ко купцу ко Дмитрищу..
Говорит он родному дядюшке:
«Ай же ты, любимый дядюшка,
Солнышко Владимир стольно-киевский!
Дай-ка мне силы сорок тысячей,
Казны-денег друго сорок тысячей:
Поеду я, Иванушка, женитися
Ко гостю ко купцу ко Дмитрищу».
Князь Владимир стольно-киевский
Давал ему силы сорок тысячей,
Казны-денег друго сорок тысячей.
Поехал Иванушка женитися.
Приезжал ко гостю ко купцу ко Дмитрищу,
Скоро он шел по новым сеням,
Заходил Иванушка в высок терем,
Говорит-промолвит таковы слова:
«Ай же ты, гость-купец Дмитрище!
Есть у тебя любимая дочь,
Прекрасная Марья Дмитриевична:
Отдай-повыдай за меня замуж!»
Говорит купец таковы слова:
«Ай же ты, Иванушка Годинович!
У меня была Марьюшка просватана
За того царя Кощея за Трипетова».
Говорит Иванушка Годинович:
«С добра отдашь — добром возьму,
Не отдашь с добра — силом возьму».
Скочил Иванушка на резвы ноги,
Схватил ножище-кинжалище,
Ударил ножищем во дубовый стол —
Разлетелся стол во все стороны.
Бежал тут Иванушка в высок терем,
Взимал-то Марью Дмитриевичну
За ея за рученьки за белые,
За ея за перстни за злаченые,
Целовал-миловал, к сердцу прижимал,
Сам говорил таковы слова:
«Поедем-ка со мной, Марья Дмитриевична!»
Поехал он ко городу ко Киеву,
Ко ласкову князю ко Владимиру,
Ко своему любезному ко дядюшке.
Отъезжал Иванушка на чисто поле,
Раздернул он бел шатер
Во том раздольице чистом поле,
Отпускал свою силушку великую
Ко стольному ко князю ко Владимиру:
«Скажите, братцы, родному дядюшке,
Стольному князю Владимиру,
Что везем Марью Дмитриевичну!»
Его рать-сила великая
Отправлялась ко городу ко Киеву.
На ту пору, на то времячко
Наезжает царь Кощей сын Трипетович
Ко гостю-купцу ко Дмитрищу,
Говорит ему таковы слова:
«Ай же ты, гость-купец Дмитрище!
Ты куда девал Марью Дмитриевичну?»
«А есть Марья увезена
У того Иванушка Годиновича:
Я с добра не дал — так он силом увез».
Царь Кощей сын Трипетович
Поехал за Иваном вслед сугоною;
Застал он Иванушка на чистом поле,
На чистом поле во белом шатре,
Со той ли со Марьей Дмитриевичной,
Застал ли его забавляючись.
Скочил Иванушка на резвы ноги,
Начали они битися-ратися
Со царем Кощеем сын Трипетовичем:
Побивал Иванушка Годинович
Царя Кощея сына Трипетова,
А сбил он его на сыру землю.
На ту пору, на то времячко
Ножища при нем не случилося.
Говорит Иванушка таково слово:
«Ай же ты, Марья Дмитриевична!
Дай-ка мне ножище-кинжалище
Пластать Кощею белая грудь».
Говорит Кощей сын Трипетович:
«Ай же ты, Марья Дмитриевична!
Не давай ножища-кинжалища
Иванушку — Ивану Годиновичу!
А я тебе скажу-порасскажу:
А тащи-ка ты Ивана за желты кудри
Со тыих со моих со белых грудей;
Будешь слыть портомойницей
У солнышка у князя Владимира,
А будешь слыть не царицею;
А поди-ка ты за меня замуж,
Так будешь, Марьюшка, слыть царицею
У меня Кощея у Трипетова».
Тут-то она и пораздумалась:
«Что мне-ка слыть портомойницей?
А лучше будет слыть царицею
За царем Кощеем за Трипетовичем».
Как хватила Ивана за желты кудри,
Тащила Ивана со белых грудей.
Так взяли тут Ивана Годиновича,
Привязали Ивана ко сыру дубу;
Как пошел Кощей Трипетович
Забавлятися с Марьею Дмитриевичной
В тоем во белоем шатре.
На ту пору, на то времячко
Налетала птица черный вран,
Садился он, вран, на сырой дуб,
Проязычил языком человеческим:
«А не владеть-то Марьей Дмитриевичной
Царю Кощею сыну Трипетову,
А владеть Ивану Годиновичу».
Услыхал Кощей сын Трипетович
Toe воронино звещевание,
Скочил Кощей на резвы ноги,
Хватил Кощей тугий лук,
Натягал тетивочку шелковую,
Кладывал стрелочку каленую,
Стрелил-то во черна ворона,
Стрелил, не попал в его;
Зашел он опять во белой шатер,
Так эта стрела взад обратилася,
Пала ему в буйну голову:
Облился он кровью горючею,
Пришла тут Кощею горькая смерть.
Тут тая Марья Дмитриевична
Выставала она на резвы ноги,
Взимает в руки саблю вострую,
Начала сабелькой помахивать,
Начала сама выговаривать:
«У женщины волос долог, ум короток!
От бережка теперь я откачнулася,
А к другому я не прикачнулася:
Отсеку Ивану буйну голову,
Пойду назад, красна девушка!»
Говорит Иванушка таковы слова:
«Ай же ты, Марья Дмитриевична!
Не секи мне, Ивану, буйны головы,
А столько я ти за ту вину за великую
Дам ти три грозы небольшенькие».
Тут она с собой пораздумалась:
«Перву грозу мне даст — я год проживу,
А другу даст — еще год проживу,
А третью даст — я и век проживу».
Отвязала Ивана от сыра дуба.
Ставал Иван на резвы ноги,
Взимает тую сабельку вострую,
Отсек ей белы рученьки,
Отсек, сам выговаривал:
«Этих мне рученек не надобно —
Обнимали поганого татарина».
Отсек ей уста сахарные,
Отсек, сам выговаривал:
«Этых мне губушек не надобно —
Целовали поганого татарина».
Отсек ей резвы ноженьки,
Отсек, сам выговаривал:
«Этых мне ноженек не надобно —
Охапляли поганого татарина».
Пошел тут един-единешенек
Он, удалый добрый молодец;
Пришел ко городу ко Киеву,
Ко стольному князю ко Владимиру,
К своему любезному ко дядюшке,
Пришел он, молодец, безо всего:
Ждали-сожидали с молодой женой,
А пришел Иванушка — и нет никого.

Ритон из кургана Черная могила

2. Иван Годинович

Завелся у солнышка Владимира нечестный пир
На многие князи и бояре.
И все на пиру напивалися,
И все на пиру наедалися,
И все на пиру порасхвастались:
Умный хвастает отцом-матерью,
А безумный хвастает молодой женой.
Один на пиру невесел сидит,
Понизя сидит да буйну голову
И потупя сидит очи ясные
Во матушку да во сыру землю,
Молодой Иванушко да Гудинович,
Княженецкий любезный племянничек.
Возговорит Владимир — князь стольно-киевский:
«Ай же ты, Иванушко Гудинович!
Что сидишь невесел, нерадостлив?
Али место тебе не по разуму,
Али чара тебе не рядом дошла,
Али безумица тобой осмеялася?»
И возговорит Иванушко Гудинович:
Место-то мне было по разуму,
И чара мне-ка рядом дошла,
Захотелося мне, солнышко, женитися.
Я был за славным за синим морем:
«Во том ли во городе да во Чернигове,
У Дмитрия, гостя торгового,
Во тех палатах белокаменных.
У него ведь есть любимая дочь,
Тая ли Настасья Митриевна.
Захотелось мне, Владимир-князь, женитися,
А эту Настасью замуж мне взять;
Дай-ко мне силы четыре ста,
Золотой казны да сколько надобно:
Я поеду ко Митрию свататься».
Когда будет Иван за синим морем,
Во тех палатах да Митриевых,
Крест кладет да по-писаному,
А поклон ведет да по-ученому,
Поклоняется Иван на все стороны,
Дмитрию, гостю торговому, в особину,
И сам говорит таково слово:
«Здравствуешь, Митрей, гость торговыий!»
И возговорит Митрей, гость торговый:
«Ты коей земли, ты коей орды,
Коево отца, коей матери,
Как тебя, удалый, зовут именем?»
«Я из славного из города из Киева —
Молодой Иванушко Гудинович,
Княженецкий любезный племянничек,
А приехал к тебе, Митрий, свататься;
У тебя ведь есть да любимая дочь,
Тая ли Настасья Митриевна:
Отдай-ко ей да за меня замуж».
И возговорит Дмитрий, гость торговыий:
«У меня срощена собака на моем дворе,
Отдать за тебя, Иванушко Гудинович!»
И возговорил Иванушко Гудинович,
Сам говорил таково слово:
«Я не стану у тебя много спрашивать,
Не стану с тобой много и разговаривать».
Вставал со лавочки брусовыя
И пошел по гридне по столовыя,
Ко той ко завесы да ко шелковыя,
Отдынул завесу шелковую
И брал ей, Настасью, за белы руки,
За тые за перстни злаченые,
И целовал в уста да во сахарные;
И повел Настасью во широкий двор,
И садился Иван на добра коня,
А Настасью Митриевну в тороки вязал.
И выходит Митрей, гость торговыий,
И сам говорит таково слово:
«Ай же Иванушко Гудинович,
Княженецкий ты любезный племянничек!
Ведь моя-то Настасья просватана
За того ли Кощея Бессмертного:
У нас записи-то с ним пописаны,
К записям у нас руки приложены,
К рукам у нас головы приклонены
За того ли Кощея Бессмертного.
Тебе отрубит Кощей буйну голову:
Пропадет твоя буйная головушка
Ни за единую денежку».
И говорит Иван таково слово:
«Когда срубите с Кощеем буйну голову,
Тогда будете и хвастати».
Как видели Иванушка сядучись,
И не видели его уедучись.
Когда будет Иванушко под городом под Киевом,
И отослал он силу княженецкую во Киев-град,
И заехал во сторону во летнюю,
И расставил шатер белополотняный,
Зашел с Настасьей забавлятися.
На ту пору да на то время
Не шум шумит да не гром гремит:
Налетал-то Кощей Бессмертныий,
Зарычал Кощей да во всю голову,
Мать сыра земля всколыбалася,
Сыры дубья пошаталися:
«Ай же ты, Иванушко Гудинович!
Выходи-тко ты из бела шатра,
Станем-ко, Иван, со мной бой держать,
Кому на бою будет Божья помочь,
Кому владеть Настасьею — дочерью Митриевою?»
Как пошел Иван да из бела шатра:
«Ай же ты, ворона налетная,
Налетная ворона, негодная!
Тебе ли будет на бою Божья помочь?
Будет-то Иванушку Гудинову!»
Они секлися, рубилися три часа,
И пособил ему Господи, молодцу Ивану Гудинову,
Одолеть Кощея Бессмертного.
И садился он Кощею на белы груди,
И не случилось у Иванушка востра ножа,
И нечем пороть грудей белыих,
Вынимать сердечка со печенью.
И закрычал Иван да во всю голову:
«Ай же ты, Настасья Митриевна!
Подай-ко ты мой булатный нож:
Я распорю Кощею белы груди,
Выну я сердце со печенью».
И закрычал Кощей во всю голову:
«Ай же ты, Настасья Митриевна!
За Иваном быть тебе — крестьянкой слыть,
А за мной-то быть тебе — княгиней слыть».
Как идет Настасья из бела шатра,
Она брала Ивана Гудиновича за желты кудри
И стащила с Кощея Бессмертного:
И одолела Иванушка Гудиныча
Женска сила да богатырская.
И приковали Иванушка ко сыру дубу
На те ли петелки на шелковые,
И заехали со стороны со сиверныя,
И расставили шатер белополотняный,
И зашли с Кощеем да забавлятися.
На ту пору да на то время
Налетел на дуб голубь да со голубушкою,
Они промеж собою ведь гуркают,
А Ивана Гудиновича распотешивают,
А Кощею-то Бессмертному надзолу дают.
И говорит Кощей Бессмертный:
«Ай же ты, Настасья Митриевна!
Подай-ко ты мой тугой лук, калену стрелу,
Застрелю я голубя с голубушкою,
Разорю любовь да голубиную».
Подает Настасья Митриевна
Тугой лук и калены стрелы,
И говорит Настасья таково слово:
«Ты не стреляй-ко голубя с голубушкою
И не разоряй любви голубиныя,
Стреляй-ко ты Иванушка Гудинова во белы груди».
И не попал-то Кощей в Ивана во белы груди,
А пролетела калена стрела в толстый сырой дуб,
От сыра дуба стрелочка отскакивала,
Становилася Кощею во белы груди:
От своих рук Кощею и смерть пришла.
И брала Настасья свою саблю вострую,
Приходила Настасья ко сыру дубу,
К молодцу Иванушку Гудинову,
Сама говорила таково слово:
«От бережка откачнулась,
К другому да не прикачнулась.
Ай же ты, Иванушко Гудинович!
Ты возьмешь ли меня за себя замуж?
У тебя теперь скованы ножки резвые
А связаны ручки белые:
Я тебе отрублю буйну голову».
И говорит тут ей Иван да не с удробою,
И сам говорит таково слово:
«Ай же ты, Настасья Митриевна!
Я возьму тебя за себя замуж,
Только дам тебе три грозы княженецкие».
У ней женское сердце раздумалось,
И из белых рук сабля острая выпала
По до тым ли петелькам шелковыим,
Тут-то Иванушко на воле стал.
Отковался Иванушко от сыра дуба
И взял саблю Кощееву во белы руки,
И отрубил у Настасьи резвы ноги,
Рубил-то ей ножки, сам приговаривал:
«Эти мне ноги не надобны —
Пошто шли из бела шатра
Драть Ивана за желты кудри».
И отрубил у Настасьи белы руки:
«Эти мне руки не надобны,
Которые драли Ивана за желты кудри».
И распластал у Настасьи бело тело,
Которое спало с Кощеем Бессмертныим.
Только-то Иванушко и женат бывал.
И поехал во Киев-град,
И поклон отправил князю Владимиру
От Кощея Бессмертного, что его жива нет.

Комментарии

Б.А.Рыбаков. Древняя Русь. Сказания, былины, летописи. М., 1963. С. 44—47.

Только счастливая случайность позволяет иногда определить более раннюю дату первоначальной былинной основы.

Возьмем в качестве примера былину об Иване Годиновиче. По всем своим внешним, так сказать, орнаментальным признакам она должна была бы вписаться в круг Владимировых былин: действие начинается в Киеве на княжьем пиру; князь Владимир снаряжает Ивана Годиновича на поиски невесты и помогает богатырю-жениху казной и дружиной. Этот запев былины не находит продолжения в последующем рассказе, дальнейшее действие происходит в Чернигове, где живет невеста Ивана, или в окрестностях Чернигова, в лесах.

Драгоценной параллелью к этой былине является ритуальный турий рог —ритон из богатого княжеского кургана Черная Могила в Чернигове, относящийся к IX—Х вв. Примерно в эпоху Святослава, в 960-е гг. турий рог уже попал в погребение, а на самой толще рога видны следы замены одного орнамента другим — первоначальная гравировка непосредственно по самому рогу (в средней части) была закрыта наложенной позднее серебряной бляшкой. Это говорит о том, что священный рог прожил долгую жизнь и его изготовление нужно относить не позднее чем к IX в.

[Наложение новой бляшки на рог не обязательно удревняет находку на 100 лет. Рог мог сменить хозяина, а тот — счесть необходимым переделать его по своему вкусу. Появление серебра на ритоне могло знаменовать и изменение материального положения владельца-дружинника за счет быстрого обогащения.]

Вопрос датировки черниговского турьего рога важен для нас потому, что на его серебряной оковке изображен кульминационный момент былины об Иване Годиновиче — смерть Кащея Бессмертного. В былине герой едет в Чернигов темными лесами, полными зверей, и распускает свою дружину охотиться. На турьем роге изображены различные звери, птицы, чудища и две небольших собаки.

[В текстах былины нет указаний на охоту дружинников; они отправляются Иваном Годиновичем вперед, в Киев, к князю Владимиру. Охота в черниговских лесах описывается в других былинах, но там нет Кащея.]

Былинный герой увозит из Чернигова дочь черниговского князя Настасью (иногда Марью), но по дороге в лесу на них нападает прилетевший откуда-то Кащей Бессмертный, за которого Настасья была ранее просватана.

[Оба варианта, в которых был упомянут Кащей, называют отца невесты купцом и торговым гостем.]

На поединке Иван Годинович одолел было Кащея, но тот хитростью склонил на свою сторону Настасью и привязал Ивана «к сыру дубу».

[В чем заключается хитрость Кащея — непонятно. Он просто изложил Настасье преимущества брака с ним, царем.]

Далее в действие былины вводится новый элемент — вещая птица, защитница Ивана Годиновича, которая предрекает ему победу.

«И говорит Кощей Бессмертный:
“Ай же ты, Настасья Митриевна!
Подай-ко ты мой тугой лук, калену стрелу…”
Подает Настасья Митриевна
Тугой лук и калены стрелы.»

[Читатель мог заметить, что в том варианте, который цитируется, былина рассказывает не о «вещей птице», а о двух голубях. Ворон предрекает победу Ивану в другом тексте, где нет сюжета о передаче лука.]

На главном поле оковки турьего рога изображены три фигуры: справа большая птица, похожая на орла, в центре —девушка с косами, держащая лук и колчан, а налево от девушки — бородатый мужчина с луком в руках, бегущий по направлению к птице.

[Стоит заметить, что наличие двух луков противоречит сюжету былины. Лук именно один, и Настасья передает его Кащею. Изображение на роге легче трактовать как охоту семейной пары или часто встречающееся состязание в стрельбе между богатырем и «амазонкой».]

Три былинных персонажа здесь налицо, но этого еще недостаточно для того, чтобы утверждать тождество сюжетов былины и турьего рога.

[Если перед нами иллюстрация к былине, то куда же девался еще один персонаж — сам Иван Годинович?]

Важнейшим моментом былины является смерть Кащея от своей собственной стрелы, направленной в него колдовской силой вещей птицы:

Хватил Кощей тугий лук,
Натягал тетиву ту шелковую,
Кладывал стрелочку каленую,
Стрелил-то в черна ворона,
Стрелял — не попал в его.
Зашел он опять во белой шатер,
Так эта стрела взад обратилася,
Пала ему в буйну голову.
Облился он кровью горячею.
Пришла тут Кощею горькая смерть.

(П.Н.Рыбников. Песни,
собранные П.Н.Рыбниковым.

М., 1910. Т. II, стр. 119.)

На серебряной оправе черниговского княжеского ритона позади фигуры Кащея, выпустившего свои стрелы, изображены три стрелы: одна стрела пополам изломилась, другая стрела вверх пошла, а третья стрела угодила Кащею в голову. При наличии этой важной детали сомнения в тождестве рассеиваются.

[Представляется, что они только усугубляются. В былине нет упоминания о трех стрелах, которые Б.А.Рыбаков описывает в былинном же духе («изломилась», «вверх пошла»), так что читатель, который не знает текста, может усмотреть здесь цитату. Более того, стрела на ритоне отнюдь не «угодила Кащею в голову». Она летит, причем не в голову Кащея и не в птицу.]

Чеканщик IX в. опирался на былину, в которой Кащея поражала не первая стрела, а третья, что больше связано с фольклорной традицией тройственности эпизодов, обязательной в былинах и сказках…

[Итак, изображение на роге восходит не к имеющемуся тексту, в котором обошлись без «обязательного» троекратного повторения, а к некоему гипотетическому. Но тогда, может быть, в этом предполагаемом тексте и Кащей — не Кащей, и женщина — не Настасья? И вообще это не та былина?]

Отсутствие изображения Ивана Годиновича говорит о том, что для древнего художника главным действующим лицом в борьбе с Кащеем был (как, впрочем, и в былине) не столько жених Настасьи, сколько вещая птица, предрекшая и осуществившая гибель носителя зла — Кащея.

[Заметим, что ворон в известном тексте не предрекает Кащею смерти, а два голубка просто развлекают привязанного Ивана. Стрела просто возвращается, а об участии в этом чуде ворона или голубков мы можем только догадываться. Если так рассуждать, то не нужна и Настасья: лук на изображении у Кащея уже есть.]

Не лишним будет вспомнить, что гербом города Чернигова вплоть до 1917 г. был орел с распростертыми крыльями, т.е. именно та птица, которая и изображена на черниговском ритоне IX—X вв.

[И не забыть, что в былине мы никакого орла не имеем, а герб известен только с XVI в. Да и геральдическая фигура орла распространена очень широко.]

При историческом истолковании обоих наших источников, взаимодополняющих друг друга, — былины и священного ритона — нужно иметь в виду и другое: кащеями в XII в. называли половецких ханов. Так, Кончак назван в «Слове о полку Игореве» «поганым кощеем».

[Но наш ритон (ставший, кстати, почему-то «священным») был изготовлен задолго до появления половцев.]

Сочетание трех персонажей; царя Кащея, примчавшегося откуда-то в лесную страну для того, чтобы отвоевать для себя черниговскую девушку, самой дочери черниговского князя и покровительницы города Чернигова — вещей птицы, убившей Кащея, — позволяет нам, исходя из исторических условий IX—Х вв., предполагать, что на турьем роге черниговского князя, современника Святослава, отражено эпическое сказание о победе черниговцев над кочевниками печенегами, победе, сопровождавшейся, как всегда, отбитием русских полонянок.

[Мы уже знаем, что в тексте былины нет «дочери черниговского князя», как нет и орла, который может быть (только может) «птицей — покровительницей Чернигова». Птица в былине Кащея не убивает. Что до «отбития русских полонянок», то ведут они себя в нашем — и единственно известном — сюжете несколько странно. Да и убивают эту «полонянку» в финале…]

Как впоследствии такие победы приписывались помощи Богородицы, Бориса и Глеба, ангелов, так в языческие времена они могли быть приписаны колдовской силе священного черниговского орла.

Изображение орла было и на другом турьем роге из другого княжеского кургана в Чернигове, так называемого Кургана княжны Черны, по преданию — дочери основателя Чернигова.

[Вот, оказывается, откуда взялась «черниговская княжна»: не из текста былины, не с изображения на изучаемом ритоне, а из другой легенды о другом кургане.]

Вернее всего, что сватовство Ивана Годиновича и вероломство Настасьи в былине, как и упоминание князя Владимира, — результат дальнейшего развития первоначального подлинного эпического сюжета, не лишенного и мифологического элемента.

[Что же остается в этом «первоначальном подлинном эпическом сюжете»? — Бородатый человек с какой-то женщиной, два лука, три стрелы и орел. Тогда какое отношение имеет данный гипотетический сюжет к тексту былины?]

Основа былины появилась в IX—Х вв., и турий рог, украшенный изображением его главнейшего эпизода, попал на княжеский погребальный костер задолго до рождения Владимира.

Датировка основы былины «Иван Годинович» по сочетанию двух видов источников имеет для нас принципиальное значение, так как документирует глубокие исторические корни ее и позволяет нам отнести ее ко времени, предшествующему созданию Владимирова цикла.

[Можно допустить, что на роге из Черной могилы действительно изображен некий сюжет. Однако говорить о его сходстве с былиной о Ставре Годиновиче не приходится. Общее в них не выходит за рамки «общих мест», а детали практически нигде не совпадают.

Выводы автора, попавшие в литературу, вряд ли могут быть признаны убедительными и отражают лишь его настойчивое желание связать поздний текст с ранней археологической находкой.]

Ссылка на первоисточник
Рейтинг
( Пока оценок нет )
Загрузка ...
Исторический дискуссионный клуб