Уничтожение монголами государства исмаилитов в Иране

Уничтожение монголами государства исмаилитов в Иране

История и филология стран Востока
(Ученые записки Ленинградского университета, № 179;
серия востоковедческих наук, вып. 4)
, Л., 1964.
(191/192) – граница страниц.
Постраничная нумерация сносок заменена сквозной.
Р а з р я д к а заменена жирным.

В первой половине XIII века страшные завоевания Чингисхана и его преемников потрясли Азию и Восточную Европу. Оценка классиками марксизма-ленинизма нашествия войск Чингис-хана и катастрофических последствий его для ряда стран известна.1) Монгольские войска, предводительствуемые Чингисханом, обрекли на гибель миллионы людей, уничтожили богатые города, разорили цветущие области, предали огню и мечу огромную территорию, простирающуюся от Тихого океана до Дуная. Под ударами монголов рухнуло государство хорезмшахов — крупнейшее государство того времени на Ближнем Востоке.

В течение последовавших двух десятилетий монголы распространили свою власть на Иран, Азербайджан, Армению, Восточную Грузию, сельджукскую Малую Азию. К пятидесятым годам XIII в. еще не затронутым монгольским нашествием остался Хузистан на юго-западе Ирана и устояло от разгрома государство багдадских халифов — Аббасидов, расположенное в междуречье Тигра и Евфрата.

Монгольское нашествие совершенно не поколебало политическое значение и экономическое положение государства исмаилитов. Владения исмаилитов, расположенные преимущественно в отсталых горных районах, даже не составляли сплошного земельного массива. Исмаилитам принадлежали значительные области в Кухистане с городами Туном и Каином, многочисленные (192/193) укрепленные замки в горах к северу от Казеина — в Дейлеме, а также за пределами Ирана — в Сирии.

Государство исмаилитов в Иране, его генезис, история, классовая природа, характеризующие его источники, а также догматика иранских исмаилитов — совершенно не изучены в советской исторической литературе.2)

Настоящая статья не ставит целью охватить все эти вопросы, которые должны явиться задачей самостоятельных исследований.

Я ограничусь здесь лишь кратким напоминанием того, что представляло собой государство исмаилитов в Иране к началу XIII в. и попытаюсь проследить его внешнеполитическую линию со времени первого появления монголов в Иране и до уничтожения этого государства войсками Хулагу.

Не вызывает сомнения, что исмаилизм XI—XIII вв. тесно связан с направленным против Аббасидского халифата широким антифеодальным движением карматов, которое в начале IX в. распространилось по всему Ближнему Востоку и Северной Африке. Карматское движение было глубоко противоречивым с самого начала своего возникновения. Это было, «с одной стороны, движение народных масс против новых феодальных порядков, с другой стороны — движение знати против центральной феодальной власти».3)

Карматская верхушка умело использовала в своих интересах как борьбу народных масс против Аббасидов, так и созданную в процессе движения мощную и гибкую политическую организацию, централизованное руководство которой обеспечивало строжайшую дисциплину ее членов.4) Карматское движение не один раз завершалось победой и переходом власти в государствах халифата в руки карматских вождей. Таково происхождение династии Фатимидов в Египте, карматских государств в Бахрейне, Мультане и др.

В конце XI в. уже идущее на убыль движение карматов дало новую яркую вспышку в северном Иране. Это было вызвано (193/194) обострением антифеодальной, антисельджукской борьбы, явившейся реакцией народных масс на сельджукское завоевание и связанный с ним рост феодальных отношений.

В такой обстановке проповедь исмаилизма, которую начали вести эмиссары Фатимидов — исмаилитов против их политических и религиозных врагов Сельджуков — суннитов в Иране, падала на благоприятную почву.

Движение, которое в конце XI в. получило название исмаилитского, нашло отклик в разных социальных кругах. Подобно карматам IX в., исмаилитское движение конца XI в. в Иране не было социально однородным. Оно включало народные массы, боровшиеся против завоевателей-сельджуков и интенсивно насаждаемых ими феодальных отношений, а также ущемленную сельджуками местную феодальную знать, которая стремилась использовать народное недовольство в своих классовых интересах.

Это движение завершилось созданием исмаилитского государства с центром в Аламуте. Оно было основано в конце XI в. Хасаном ибн Саббахом, который явился в государство сельджукида Мелик-шаха по поручению Фатимидского халифа с целью тайной пропаганды исмаилизма. Вскоре, захватив ряд укрепленных феодальных замков, Хасан ибн Саббах порвал связь с Фатимидами и стал самостоятельным правителем созданного им государства.

Глава исмаилитов — «горный старец» (как стали называть Хасана ибн Саббаха и его преемников), сосредоточивал в своих руках светскую и духовную власть. Он был государем Аламута и управлял всеми районами, подчиненными исмаилитам в Иране, такими, как Кухистан, Дейлем, Рудбар, а также многочисленными замками в Сирии. Вместе с тем, он был духовным вождем всех исмаилитов Ирана и Сирии. Его духовный авторитет еще больше возрастал благодаря тому, что принадлежность к секте и вся ее догматика хранились в глубочайшей тайне от непосвященных. Мусульманин, тонко и осторожно распропагандированный исмаилитским «да’и» (миссионером), после идеологической обработки и долгой проверки проходил первую степень посвящения в догматы секты. Это посвящение сопровождалось таинственным ритуалом, страшными клятвами и получением от неофита денежного взноса.5)

Всех степеней посвящения было девять, и лица, достигшие высшей степени, становились «великими миссионерами» и ближайшими помощниками «горного старца». «Великим миссионерам» были подчинены простые миссионеры, или «да’и», стоящие на четвертой-пятой степени посвящения; они управляли всей массой членов секты, проходившей лишь первую-вторую степени посвящения. (194/195)

Эта иерархия, основанная на степени посвящения в тайны догматики, в известной мере соответствовала феодальной иерархии. «Горный старец», «великие миссионеры», «да’и» — составляли в исмаилитском государстве правящую группу. Укрепленные феодальные замки, захватом которых Хасан ибн Саббах положил основание исмаилитского государства, в скором времени обросли значительной земельной собственностью. Власть над укрепленными замками делала зависимым от их владельцев крестьянское население соседних низинных районов; эксплуатация крестьян увеличивала экономическую мощь исмаилитской верхушки. Крестьянство несло феодальные повинности, денежные и натуральные, пополняло продовольственные запасы горных замков. Экономическая отсталость принадлежащих исмаилитам горных районов способствовала тому, что феодальная эксплуатация была здесь облечена в замаскированную форму патриархальных обычаев.

С первых лет существования государства господствующие круги исмаилитов стали широко применять массовый и индивидуальный террор против своих политических и религиозных врагов. Действующий по приказу «горного старца» убийца-фидай (т.е. «жертвующий собой»), великолепно скрываясь под обликом купца, нищего, слуги, дервиша, умел проникнуть всюду — во дворец правителя, ставку военачальника, дом горожанина, городской базар — и вонзить свой смертоносный кинжал в намеченную жертву. Исмаилиты готовили убийства в глубокой тайне, но совершали их всегда публично, сознательно афишируя, что убийство совершено именно исмаилитами. Они убивали в общественных местах, при большом стечении народа, нередко, в пятницу, в мечети, если намеченной жертвой был мусульманин, или в воскресенье, в церкви, если ею был христианин.6)

Список жертв исмаилитов велик: он включает знаменитого сельджукского везира Низам-ал-Мулька, а позднее и его сына, Фатимидского халифа ал-Амра Биамриллахи и двух его везиров, Аббасидских халифов Мустершида и его сына Рашида, ряд казиев Исфахана и Нишапура и многих других лиц из феодальных верхов.

Из крестьян сельских местностей, подчиненных исмаилитам, и из ремесленного населения городов руководители секты вербовали исмаилитов-фидаев. Эти послушные исполнители любых приказов «горного старца» знали лишь первую, редко вторую степень посвящения в догматику секты.

Интереснейшие сведения об исмаилитах сообщает Усама ибн-Мункыз, уроженец Сирии, арабский автор XII в. Когда крепости Шейзар, принадлежавшей его родне, грозил захват исмаилитами, (195/196) женщины его семьи не только воодушевляли воинов на борьбу с исмаилитами, но и сами брались за оружие. Один из защитников крепости выказал намерение прекратить борьбу и спасти только свою жизнь. Его родная тетка остановила его: «скверно ты делаешь, — сказала она, — ты оставишь своих двоюродных сестер и жен этим чесальщикам шерсти, а сам уйдешь? Какова будет твоя жизнь, когда ты опозоришь себя перед семьей и убежишь от нее? Выходи, сражайся за своих, пока тебя не убьют среди них!». В это же время родная мать Усамы посадила его сестру на балконе, возвышавшемся над долиной, а сама села у его дверей. Когда опасность миновала, она объяснила сыну: «Я посадила ее на балконе и сама села около нее: если бы я увидела, что батыниты (исмаилиты) добрались до нас, я бы толкнула ее и сбросила в долину. Лучше мне видеть ее мертвой, чем в плену у этих мужиков и шерсточесов».7)

Приведенный отрывок свидетельствует о том, что в представлении «правоверных» мусульман, которые сталкивались не с исмаилитскими верхами, а с фидаями, исмаилиты выступали как крестьяне и чесальщики шерсти, т.е. ремесленники, причем такой специальности, которая не требовала ни искусства, ни выучки.

Не останавливаясь здесь на догматике и философии этой секты, отмечу следующее: по мере постижения высших степеней посвящения, исмаилит отбрасывал не только все основные догмы ислама или рамки отдельных религий, но и положительную мораль. Любые преступления, насилия, предательства, ложь — считались дозволенными, если они вели к намеченной цели, полезной для секты. Полная безидейность и беспринципность в теории облегчали путь к кровавому террору, жестоким убийствам, которые верхи секты совершали руками безоговорочно им повинующихся рядовых исмаилитов-фидаев.

За полтора века своего существования исмаилитское государство претерпело значительные изменения, выразившиеся в росте феодальных отношений. Правящие круги исмаилитов, завладев землями, превратились в обычных феодальных владетелей, сохраняя, вместе с тем, свое положение духовных руководителей в отношении рядовых членов секты. Не ограничиваясь эксплуатацией крестьян, подчиненных горным замкам районов, исмаилитские верхи предпринимали нападения на население не принадлежащих им областей, заставляя выполнять повинности в свою пользу. Историк Мухаммед Несеви рассказывает, что везир Ала-ад-дина, бывшего главою исмаилитов с 1221 по 1255 г., был захвачен в плен тогда, когда, «по ежегодно выполняемому обычаю, он отправился на гору, возвышающуюся над Казвином, дабы увести на (196/197) барщину (ал-мусахира) жителей округи, чтобы они накосили травы и уложили ее затем в магазины в виде зимних запасов».8)

Исмаилитские верхи были связаны не только с экономически отсталыми горными районами, но также и с городами Ирана. В качестве купцов они принимали участие в организации караванной торговли. Несеви рассказывает о нескольких исмаилитских караванах, направлявшихся в соседние государства. Один из таких караванов, который шел из Багдада, состоял из семидесяти человек и вез товары на огромную сумму, был разграблен приближенными Джелал-ад-дина.9) Когда посол Аламута потребовал возврата имущества, то удалось найти только очень незначительную его часть: тридцать тысяч динаров и десять арабских коней.10)

К началу XIII в. в среде исмаилитов наметилось острое расхождение, появились две враждебные между собой группировки. Феодализирующиеся исмаилитские верхи стали тяготиться методами террора, исмаилитской догматикой, которая вызывала отвращение и ненависть правоверных суннитов. При появлении монголов исмаилитские верхи, подобно многим феодальным владетелям Ближнего Востока, поспешили пойти на сговор с ними.

По сообщению Хамдуллаха Казвини, Джелал-ад-дин Хасан, бывший правителем Аламута с 1210 по 1221 гг., отказался от верований своих предков, предал проклятию их имена, сжег часть книг, хранившихся в библиотеке Аламута и содержавших доктрины исмаилитов, а в 1212—1213 гг. послал свою родную мать в хадж в Мекку. Из Багдада от халифа Насира был прислан диплом, который подтверждал возвращение Джелал-ад-дина в лоно ислама и давал ему титул «ноу-мусульман».11) При появлении монголов в Иране Джелал-ад-дин Хасан поторопился выразить свою покорность Чингис-хану.12)

Такая политика феодальных верхов встретила острое сопротивление со стороны основной массы исмаилитов, являвшихся выразителями демократических стремлений. Эта вторая группировка сохраняла приверженность к старому методу антифеодальной борьбы — террору и тесно связанной с ним исмаилитской догматике. Следует помнить, что призыв к физическому уничтожению иранской знати (т. е. классовых врагов народных масс) в VI в. был включен в учение Маздака. В отношении монголов (197/198) рядовые исмаилиты, как и ремесленники и городская беднота городов Ирана и Средней Азии, были настроены непримиримо, оказывали им вооруженное сопротивление и активно препятствовали всем попыткам своих феодальных верхов капитулировать перед монголами.

Политика Джелал-ад-дина Хасана стоила ему жизни. Он был отравлен.13) С приходом к власти его сына Ала-ад-дина (1221—1255) победу одержала вторая группировка, и политический курс был резко изменен.

При Ала-ад-дине были восстановлены все старые исмаилитские традиции и стала проводиться явно антимонгольская политика.

Пользуясь всеобщим смятением, вызванным монгольским вторжением, исмаилиты захотели увеличить свои владения и захватили лишенный защитников Дамган.14) После возвращения в Иран последнего хорезмшаха Джелал-ад-дина,15) пытавшегося вести борьбу с монголами и восстановить империю хорезмшахов, исмаилиты стали искать с ним союза и безоговорочно выполняли многие его требования. Так, за удержание в своих руках Дамгана исмаилиты обязались выплачивать ежегодно тридцать тысяч динаров в его казну. Они предложили Джелал-ад-дину использовать против его врагов своих тайных убийц, но это предложение было отклонено. Чтобы не раздражать Джелал-ад-дина, Ала-ад-дин был принужден, вопреки исмаилитской традиции, дать личную аудиенцию его послу, историку Мухаммеду Несеви. В 1228 г. Несеви прибыл в Аламут с целым рядом важных поручений от Джелал-ад-дина. Главное из них заключалось в том, чтобы истребовать с исмаилитов задержанный ими очередной взнос в размере тридцати тысяч динаров. Сам историк рассказывает, что он, с целью унизить главу исмаилитов, сознательно нарушал церемониал дипломатического приема и говорил в тоне суровом и резком. Вместе с тем, Несеви не скрывает того, что он очень боялся, удастся ли ему уйти живым из Аламута. Предъявленное исмаилитам требование было ими выполнено: двадцать тысяч динаров16) были немедленно предоставлены Несеви, а он сам получил роскошные и щедрые подарки.17)

Уступчивость исмаилитов может быть объяснена страхом перед военной силой хорезмшаха Джелал-ад-дина и его военачальников, которой исмаилиты могли противопоставить только своих тайных убийц. (198/199)

Несеви передает, что дядя Джелал-ад-дина Урхан, получивший от него в удел Хорасан, разграбил принадлежавшие исмаилитам соседние области Туна, Каина и Кухистана. Посол исмаилитов явился с жалобой к Джелал-ад-дину, который устроил ему очную ставку с Урханом. Услыша угрозы исмаилита, Урхан стал вытаскивать из-за голенищ, из-за пазухи и из-за пояса кинжалы, крича: «Вот наши кинжалы, кроме них у нас есть еще более острые сабли. Вы ничего не можете поделать против этого».

Исмаилитский посол ушел ни с чем. Но в скором времени на Урхана, ставшего тем временем наместником в Гандже, набросились три исмаилита и убили его. С кинжалами в руках, убийцы, громко прославляя Ала-ад-дина, вошли во дворец везира Шереф-ал-Мулька, но не найдя его там, поранили одного из слуг.

Исмаилиты-убийцы были побиты камнями и растерзаны толпой жителей г. Ганджи.18)

При Ала-ад-дине, вместе с восстановлением господства исмаилитской догматики, вновь широко стали применяться террор, вымогательства, грабежи и разбой. Посланные Ала-ад-дином тайные убийцы, шпионы, соглядатаи умели проникать повсюду, готовые в указанный час поразить намеченную жертву. Немало исмаилитов находилось и в ставке Джелал-ад-дина. Однажды к Джелал-ад-дину прибыл посол из Аламута, с которым подружился везир Шереф-ал-Мульк. За чарой вина исмаилитский посол сказал своему собеседнику: «В твоей армии есть исмаилиты, которые так хорошо устроились среди вас, что не отличаются от твоих слуг. Одни из них служат в конюшне, другими распоряжается начальник хаджибов султана». Шереф-ал-Мульк стал просить, чтобы ему были показаны некоторые из них. По зову посла пять исмаилитов явились немедленно, и один из них — индус — сказал везиру: «В такой-то час, в таком-то месте я мог убить тебя и если не сделал этого, то только потому, что ждал приказа о выполнении».19)

В распоряжении Ала-ад-дина всегда были фанатически преданные ему люди, готовые с радостью отдать жизнь при выполнении намеченного им убийства.

Еще со времен Хасана ибн Саббаха высшие круги исмаилитов, для усиления своего авторитета и влияния среди рядовых членов секты, умело использовали наркотическое средство — хашиш.

Ко времени Ала-ад-дина относится рассказ Марко Поло о том, как подготовляли исмаилитов к их террористической деятельности и какую роль играл в этой подготовке хашиш.

«Ала-ад-дин, — рассказывает Марко Поло, — развел большой отличный сад в долине, между двух гор; такого и не видано было. (199/200) Были там самые лучшие в свете плоды… Провел он там каналы: в одних было вино, в других молоко, в третьих мед, а в иных вода. Самые красивые в свете жены и девы были тут; умели они играть на всех инструментах, петь и плясать лучше других. Сад этот, — толковал старец своим людям, — есть рай. Развел он его таким точно, как Мухаммед описывал Сарацинам рай, и тамошние Сарацины верили, что этот сад — рай. Входил в него только тот, кто пожелал сделаться ассассином… Содержал старец при своем дворе всех тамошних юношей от двенадцати до двадцати лет… Приказывал старец вводить в этот рай юношей, смотря по своему желанию, по четыре, по десять, по двадцать и вот как: сперва их напоят, сонными брали и вводили в сад; там их будили… Проснется юноша и как увидит все то, что я вам описывал, поистине уверует, что находится в раю. Захочет старец послать куда-либо кого из своих убить кого-нибудь, приказывает он напоить столько юношей, сколько пожелает, когда же они заснут, приказывает перенести их в свой дворец. Проснутся юноши во дворце… старец спрашивает, откуда они пришли. Из рая, — отвечают юноши и описывают все, что там, словно как в раю, о котором их предкам говорил Мухаммед; а те, кто не был там, слышат все это, и им в рай хочется; готовы они и на смерть, лишь бы попасть в рай… Захочет старец убить кого-либо из важных или вообще кого-либо, выберет он из своих ассассинов и куда пожелает, туда и пошлет его. А ему говорит, что хочет послать его в рай и шел бы он поэтому туда-то и убил бы таких-то, а коль сам будет убит, то тотчас попадет в рай… Кого горный старец порешил убить, тому не спастись. Скажу вам по правде, много царей и баронов из страха платили старцу дань и были с ним в дружбе».20)

Насколько правдоподобным является этот рассказ? Ведь он дошел до Марко Поло почти через четверть века после уничтожения исмаилитского государства и, конечно, содержит преувеличения в отношении богатства и размеров исмаилитского «рая» и количества его обитателей. Вместе с тем, вполне вероятно, что во время тщательной и долгой подготовки фидая к его террористической деятельности, его сознательно ставили в необычно хорошие для него условия, может быть и сходные с описываемым Марко Поло «раем». Рассказ исмаилита, побывавшего в таком «раю», умело использовался ради разжигания любопытства и агитации среди других рядовых исмаилитов, а для самого фидая, которого фанатизм и дисциплина вели на убийства, возвращение в «рай» казалось желанной наградой. Последнее тем более объяснимо, что фидаи большей частью принадлежали к эксплуатируемому классу и их обычная жизнь очень резко отличалась от (200/201) обеспеченной и беззаботной жизни в «раю». Можно допустить,, что одурманивание хашишем применялось приблизительно так, как это описывает Марко Поло, т.е. с целью придать элемент необычайности переходу исмаилита в этот «рай».

Во всяком случае, представление о тесной связи между убийствами, производимыми исмаилитами, и употреблением хашиша закрепилось в названии, данном исмаилитам современниками-европейцами. Арабское слово «хашишийин», обозначающее «люди, одурманившие себя хашишем», перешло во французский язык в форме «assassins» с осмыслением «убийцы» и глагола «assassiner» с осмыслением «убивать».21) Западноевропейцы, познакомившиеся с исмаилитами во владениях крестоносцев в Сирии, стали называть их ассассинами.

После гибели Джелал-ад-дина в 1231 г. исмаилиты усилили террор еще больше. В Иране, Сирии, Малой Азии и даже в далеком Каракоруме правители и их везиры боялись посланных «горным старцем» убийц, и многие из них платили ему дань. Жители соседних с исмаилитами владений не чувствовали себя в безопасности и на ночь прятали в тайниках свои ценности. Исмаилиты разбойничали на больших дорогах, грабили купеческие караваны, затрудняли коммуникации между Хорасаном, резиденцией монгольских наместников, и западными областями Ирана, подчиненными или вассальными монголам.

В тридцатых-сороковых годах XIII в., еще до образования Хулагуидского государства в Иране, монгольские наместники великого хана в Хорасане проводили вполне определенную и последовательную политику. Они стремились к прочному освоению завоеванных территорий путем создания такого аппарата управления, который обеспечил бы систематическое и бесперебойное поступление в общеимперскую казну собираемых с населения налогов. Не имея собственных управленческих кадров, хорасанские наместники сумели найти их среди местных мусульманских — таджикских и персидских феодалов и бюрократических кругов, которые охотно пошли на службу к монголам, став их добросовестными. помощниками. В отношении оседлого населения проводилась политика обложения высокими налогами сельского хозяйства и ремесла. Стали приниматься меры к восстановлению иранских городов, разрушенных в период завоевания, в первую очередь тех, которые обратились в резиденции наместников.

Действуя от имени и под контролем монгольских ханов, хорасанские наместники стремились распространить свою политическую линию на все соседние и близлежащие территории, завоеванные монголами или подвассальные им. (201/202)

Эта политическая линия столкнулась с другой, проводимой монгольскими военачальниками. Еще в тридцатых годах XIII в., кроме обычных грабежей, насилий и пленения жителей, монгольские военачальники стали в завоеванных ими государствах захватывать земли местных феодалов. Армянский автор Вардан передает, что монголы «вторгались в пределы грузинского царства и разделили (по жребию) все известные местности в областях и все неприступные крепости между главнейшими своими начальниками, которых называли ноинами. Они немедленно вступили во владение местечками, доставшимися по жребию на долю каждого из них в наказание за грехи наши. Чагата-ноин взял Лори и окрестные участки; Делата-ноин — крепость Каен, откуда был выведен Аваг, владетель той области; великий Чормаган получил Ани, Карс с их окрестностями».22) В захваченных владениях монгольские военачальники держали себя как завоеватели, раскинувшие военный лагерь на вражеской земле. Их интересовало исключительно получение добычи и налогов с местного населения, с которым они не завязывали никаких связей и к которому относились глубоко враждебно и недоверчиво. Собранные налоговые суммы не вносились ими в общеимперскую казну, а расходовались на собственные нужды. Даже вопреки монгольской традиции покровительства служителям культа и охраны их имущества, эти монгольские военачальники грабили христианские монастыри и церкви, равно как и мусульманские мечети, медресэ и ханакахи.

Действия хорасанских наместников, стремившихся в интересах империи и казны великого хана ограничить произвол военачальников, вызывали острое недовольство, сопротивление и интриги последних. Арбитром в этой борьбе являлся монгольский хан, который в интересах империи неизменно поддерживал линию наместников.

Эти две резко противоположные политические линии, возникшие в среде монгольских феодалов в тридцатых-сороковых годах XIII в. и еще более обострившиеся после образования Хулагуидского государства, красной нитью пройдут по истории государства иль-ханов.

Так, существование к концу пятидесятых годов XIII в. двух еще не покоренных владений — Багдадского халифата в Ираке и государства исмаилитов в Иране, — с которыми не могли справиться находившиеся в Иране монгольские войска, необходимость освоения уже завоеванных территорий и стремление к дальнейшему расширению границ государства, борьба между монгольскими военачальниками и наместниками — все эти причины (202/203) поставили перед монгольской империей вопрос о посылке на запад новых военных сил.

На курултае 1251 г., на котором на престол великого хана был возведен Мунке-хан, было принято решение о посылке на запад большой армии под главенством Хулагу.

Поход на запад являлся общеимперским мероприятием, предполагавшим участие всех ветвей рода Чингис-хана. Во главе всех монгольских сил был поставлен Хулагу — родной брат хана Мунке. Хулагу, с именем которого связано образование самостоятельного монгольского государства в Иране, являлся яркой и своеобразной фигурой.

Сын Тулуя и Суюркуктени-беки, Хулагу родился в 1216/17 г. и был одним из любимых внуков Чингис-хана. Когда одиннадцатилетний Хулагу впервые убил на охоте оленя, сам Чингисхан совершил над ним обряд, которым обычно монголы отмечали первую добычу молодого охотника.

У нас нет сведений, позволяющих проследить всю жизнь Хулагу до его похода на Запад, когда ему было уже около сорока лет. Но не приходится сомневаться в том, что жизнь царевича Хулагу не отличалась от жизни других сыновей и внуков Чингис-хана. Так как созданная Чингис-ханом завоевательная машина продолжала действовать бесперебойно, то военные походы, направленные на завоевания все новых областей и народов, являлись основной жизненной целью представителей монгольского господствующего класса. Хулагу и появляется на исторической сцене в роли военачальника и полководца, которому доверены крупные контингенты военных сил. Вместе с тем, участие в военных походах чередовалось для монгольской знати с пребыванием в столице империи Каракоруме, образно и ярко описанном Рубруком, который посетил этот город в 1253 г.23)

К этому времени монгольская знать научилась ценить всю ту роскошь, которую умели создавать ремесленники завоеванных монголами областей. Ремесленники, согнанные в Монголию из Китая, Ирана, Средней Азии, Руси и Европы, не только отстраивали и украшали Каракорум, но давали обильную и разнообразную продукцию, высоко ценившуюся в ставках хана, царевичей и военачальников. Шелковые ткани Китая, золотые и серебряные изделия, созданные европейскими и среднеазиатскими мастерами, дорогое оружие и сбруя, ювелирные и фарфоровые изделия — прочно вошли в быт монгольской знати. Этот вкус к роскоши усвоил и Хулагу. Но основным руководством во всей его военной и политической деятельности в течение всей его жизни оставалась яса Чингис-хана. Хулагу усвоил не только школу военного искусства Чингис-хана, но и его уменье сочетать военные действия (203/204) с использованием в своих интересах политической борьбы в стане врага.

Согласно требованиям ясы, Хулагу всю жизнь продолжал оставаться кочевником, соколиные и облавные охоты и пышные пиры являлись его любимым развлечением. Хулагу был шаманистом, но с ранних лет находился под влиянием христиан несторианского толка. Несторианкой была его мать, ханша Суюркуктени-беки. Несторианкой была и Докуз-хатун,24) ставшая со времени похода на Иран его главной женой и ближайшей советницей. Но здесь дело не только в личном влиянии этих ханш. Хулагу как политик отлично учитывал, что в мусульманских странах христиане, в силу своего приниженного положения при мусульманских властителях, могли быть использованы им в качестве союзников против мусульман. Поэтому, из числа адептов разных религий Хулагу, отличавшийся, как все монголы, веротерпимостью, оказывал христианам особое покровительство. Продолжая традицию Чингис-хана, Хулагу охотно брал к себе на службу нужных ему людей, практические знания и опыт которых могли быть ему полезны, совершенно не считаясь с их религиозной и этнической принадлежностью. Гадатели, прорицатели, астрологи, алхимики пользовались в равной мере его благосклонностью и сопровождали каждое его действие. По словам Рашид-ад-дина, Хулагу очень любил знания и содержал при своем дворе ученых и мудрецов,25) т.е. таких людей, осведомленность которых он мог использовать. Хулагу отличался храбростью, суровостью, жестокостью, но лесть, даже самая грубая, была ему приятна. Суеверия не мешали ему в нужных случаях действовать смело и решительно, не считаясь с предсказаниями прорицателей. Щедрый к друзьям, коварный к врагам, монгол-воин, оценивший роскошь, созданную культурами многих народов, шаманист, выросший под влиянием христиан, — такой своеобразной фигурой был Хулагу, глава монгольских войск, посланных на Запад.

Походу предшествовала тщательная подготовка. Среди всех войск Чингис-хана, поделенных между его потомками, было выделено по два человека из каждого десятка, т.е. была проведена двадцатипроцентная мобилизация всех кочевых ополчений, находящихся в Монголии. Кроме того, в Монголию была вызвана из Кашмира и Индии часть войск «тама», или «тань-мачи» (так назывались полки, отправленные для завоевания и охраны отдельных стран),26) которые незадолго до этого завоевали Кашмир. (204/205)

В Китай были посланы гонцы с приказом доставить тысячу китайских камнеметчиков, огнеметчиков и арбалетчиков.27)

Общее количество войск, собранных в Монголии, по сообщению армянского историка инока Магакии, исчислялось в семь туманов или семьдесят тысяч человек. Во главе каждого тумана стояли царевичи, представляющие потомков всех четырех сыновей Чингис-хана.

Когда комплектование тысяч и сотен было закончено, вперед выслали гонцов, чтобы они на всем пути следования войск от Каракорума до берегов Джейхуна объявили заповедниками все луговья и пастбища и навели прочные мосты на глубоких протоках и реках.28) Одновременно монгольскому военачальнику в Иране — Байджу-нойону было приказано заготовить из Рума и других владений для каждого воина Хулагу по одному тагару29) муки и бурдюку вина.

В августе 1252 г. монгольский полководец, христианин Китбука-нойон с двенадцатитысячным войском, в качестве авангарда Хулагу, отправился в поход на Запад.

Мунке-хан давал последние напутствия брату. Перед Хулагу ставилась задача: уничтожить мощь исмаилитов и привести к покорности Багдадского халифа. Ему рекомендовалось применять старую чингисханову тактику: щадить тех, кто покоряется, и уничтожать тех, кто оказывает сопротивление, сочетать войну и дипломатию, насилие и подкуп, угрозы и обещания. «Когда ты свершишь эти важные дела, возвращайся в свое коренное становище», — закончил свое наставление Мунке-хан.30)

Он советовал Хулагу во всех случаях совещаться с Докуз-хатун. С мая по октябрь 1253 г. Хулагу заканчивал приготовления в своей ставке, давал прощальные пиры и 19 октября 1253 г. двинулся в поход на Запад. Войско двигалось от привала к привалу. Окрестные эмиры доставляли продовольствие к стоянкам и «очищали от камней и мусора то протяжение пути, по которому был рассчитан переход войск».31) Это делалось потому, что в походе употреблялись телеги и колесницы; размер их, доходящий до двадцати футов в диаметре, и внешний вид хорошо известны по описаниям Рубрука. Об этом способе передвижения говорит и армянский автор инок Магакия: монголы «прибыли в повозках, в них же передвигались с места на место. С этой целью они равняли горы и холмы в стране восточной, чтобы легче им было ездить в телегах и колесницах».32) (205/206)

В окрестностях Алмалыка навстречу Хулагу выехала Эргана-хатун, вдова Кара-Хулагу, внука Чагатая, бывшая в это время правительницей Чагатаева улуса; она устроила пышные пиршества и поднесла достойные дары.33) Вскоре к Хулагу явился правитель Туркестана и Мавераннахра Мас’уд-бек, сын Махмуда Ялавача, с местными эмирами. Все лето 1254 г. войска провели в Туркестане и только в сентябре 1255 г. подошли к Самарканду и расположились недалеко от города на луговьях Кан-и-гиль.34)

Из-под Самарканда Хулагу перешел в Кеш, где его войска простояли в течение месяца. Сюда, с изъявлением покорности и обильными дарами явился монгольский наместник Хорасана Аргун-ага, сопровождаемый хорасанской знатью и садрами.

Уже с территории Мавераннахра Хулагу послал приказы ко всем вассальным и полувассальным правителям Ирана, Кавказа и Передней Азии с требованием принять участие в походе против еретиков-исмаилитов. Ослушавшимся угрожал военный разгром их владений.35)

Весть о приближении монгольской армии, идущей из Каракорума, далеко опережала ее появление. Вассалы, получившие такой приказ и хорошо знакомые с монгольским обычаем строгих репрессий за малейшее ослушание, немедленно явились по первому зову Хулагу.

Рашид-ад-дин сообщает: «Из Рума прибыли султаны Изз-ад-дин и Рукн-ад-дин, из Фарса — Атабек Са’д, из Ирака, Хорасана, Азербайджана, Аррана, Ширвана и Грузии — мелики, садры и знать, все с подобающими дарами».36) Большинство этих владетелей, в связи с восшествием на престол Мунке-хана, незадолго до того получило от него инвеституру на свои владения и теперь торопилось выразить свои верноподданнические чувства.

Войска Хулагу продвигались все дальше. 1 января 1256 г. монголы остановили все суда и лодки корабельщиков, соорудили мост и переправились через Джейхун.

На другой день войска расположились на луговьях Шапургана. Дальнейшее продвижение задержала наступившая зима, в течение которой от стужи погибло много лошадей. Зиму 1255/56 гг. Хулагу провел в этих местах, предавался забавам, веселью, удовольствиям и пиршествам. Весной 1256 г. монгольский наместник Хорасана Аргун-ага преподнес Хулагу три изумительной красоты шатра, которые Хулагу очень понравились. Вскоре после этого Аргун-ага уехал в Каракорум, чтобы дать отчет Мунке-хану о своей деятельности в Хорасане. Вместо себя (206/207) он оставил при Хулагу своего сына Гирея, Битикчи Ахмеда и Ала-ад-дина Ата Мелика Джувейни, автора знаменитого труда «История миропокорителя». Джувейни в это время было около тридцати лет, но уже в течение почти пятнадцати лет он был на службе у Аргун-аги в качестве личного секретаря, несколько раз ездил со своим патроном в Каракорум и иногда живал там более чем по году. Ко времени знакомства с Хулагу Джувейни уже около трех лет, с 1252/53 г., работал над своим трудом, который закончил в 1260 г., включив в него описание походов против исмаилитов, в которых принял личное участие.37)

Хулагу пробыл некоторое время в Тусе, где в благоустроенных Аргуном-агой садах его жены оказали Хулагу пышный прием. Затем, несколько задержавшись в кочевьях Радкана, Хулагу перешел в Хабушан. Здесь впервые Хулагу занялся строительной деятельностью. На средства казны были восстановлены оросительные каналы, разбит сад около соборной мечети, построена карханэ (мастерская, в которой работали ремесленники-пленники). Эмирам и придворной знати было приказано, чтобы каждый из них, соответственно своей должности и имущественному положению, построил себе жилище.38)

Но не строительная деятельность являлась основной задачей Хулагу. Около Туса к нему явился Китбука-нойон, который уже в течение почти трех лет, без особого успеха, осаждал исмаилитские замки в Кухистане. Китбука-нойон в августе 1252 г. вышел из Каракорума, в марте следующего года переправился через Аму-Дарью и начал военные действия в Кухистане. Завоевав некоторую часть этой области, он с пятью тысячами конных и пеших подступил к Гирдекуху — важнейшей крепости исмаилитов в этом районе. С мая началась его осада. Защитники крепости сопротивлялись упорно; к декабрю 1253 г., когда в крепости уже стал ощущаться недостаток воды и соли, прибавилось новое бедствие: эпидемия холеры. От нее погибло много бойцов и Гирдекуху грозило падение. Неожиданно был найден «препарат» против холеры, им оказалась хенна. Обнаружилось это так: дочь одного эмира выдавали замуж и перед свадьбой руки и ноги ее окрасили хенной. Из-за недостатка воды, люди пили воду, которой были вымыты окрашенные хенной руки и ноги этой невесты, и никто из них не умер. Обо всем этом осажденные сумели известить Ала-ад-дина, настроенного к монголам так же непримиримо, как и защитники крепости. Он немедленно прислал на помощь Гирдекуху двух своих приближенных со ста десятью фидаями и с каждым из них по два мана хенны и по три мана соли. Все они прорвались в осажденную крепость и помогли защитникам Гирдекуха (207/208) увеличить свои силы.39) Эту крепость исмаилиты удерживали еще в течение двадцати лет, и завоевана она была лишь при Абака-хане.

Пока одна часть войск Китбуки-нойона осаждала Гирдекух, другая безуспешно осаждала крепости Михрин и Шахдиз, повсеместно производя резню, грабежи, угон скота, пленение жителей. Итог трехлетней деятельности Китбуки-нойона был невелик. Перед Хулагу встала необходимость в кратчайший срок и любыми методами уничтожить исмаилитов и этим выполнить первую часть задачи, поставленной перед ним Мунке-ханом. Неизвестно, каких результатов достигли бы монголы в дальнейшем, если бы острая политическая борьба в лагере исмаилитов не изменила бы всю обстановку в их пользу.

Борьба двух непримиримых между собой группировок, проявившаяся с начала XIII в., теперь, в обстановке непосредственной борьбы с монголами, обострилась еще больше.

Против Ала-ад-дина выступил его сын Рукн-ад-дин Хуршах, опиравшийся на феодальные верхи исмаилитов и группу правоверных мусульман, находившихся среди исмаилитов. В эту группу входил известный ученый ходжа Насир-ад-дин Туей, великие лекари Раис-ад-довлэ, Муваффик-ад-довлэ (дед историка Рашид-ад-дина) и их сыновья, попавшие к исмаилитам не по своей воле.40) Так, Насир-ад-дин Туси был выслан в Меймундиз за то, что сочиненную им касыду послал непосредственно багдадскому халифу. Это было оценено, как недопустимая вольность, и за нее ученому пришлось поплатиться. В Меймундизе вся эта группа примкнула к исмаилитским верхам и заняла позицию, резко враждебную Ала-ад-дину. Борьба между Ала-ад-дином и исмаилитскими феодальными верхами шла по вопросам отношений к монголам и исмаилитской догматике. Ала-ад-дин, выражая демократические стремления основной массы исмаилитов, стоял за оборону крепостей и всемерную борьбу с монголами. Неприступность горных замков, безоговорочное подчинение их комендантов, строжайшая дисциплина среди исмаилитов давали уверенность в возможности устоять против монголов. Оборона Гирдекуха, Михрина, Шахдиза была тому примером. В отношении исмаилитской догматики Ала-ад-дин был за ее полное сохранение, что на

Практике вело к сохранению старых форм антифеодальной борьбы — широкому применению террора. В период правления Ала-ад-дина грабежи, разбой, убийства получили широкое применение.41) Феодальная верхушка настаивала на отказе от исмаилитской догматики и, следовательно, на прекращении террора, стремясь к капитуляции перед монголами. (208/209)

Для того чтобы капитулировать перед монголами, феодальной верхушке исмаилитов надо было устранить самого Ала-ад-дина и передать престол его сыну, своему ставленнику Хуршаху. Это облегчалось тем, что между отцом и сыном, помимо политических разногласий, существовала еще и острая личная вражда. Хуршах был всего на восемнадцать лет моложе своего отца и ему, как будущему духовному главе исмаилитов, стали оказывать неменьшее повиновение, чем Ала-ад-дину. Попытка Ала-ад-дина сделать своим преемником другого сына вызвала протест феодальной верхушки. Вскоре самим Хуршахом было организовано убийство отца. 31 декабря 1255 г. в крепости Ширкух, своем обычном местопребывании, Ала-ад-дин, заснувший в опьянении, был убит.42) Через восемь дней нашли убийцу: им был Хасан Мазендерани, ближайший слуга Ала-ад-дина, которого он подвергал всяческим глумлениям и мучениям. Хуршах не мог положиться на Хасана в том, что его роль в инспирировании убийства отца будет сохранена в тайне и велел его казнить. Хотя Хуршах открыто объявил эту казнь местью за своего отца, подозрение в отцеубийстве продолжало тяготеть над ним.

Когда Хуршах вступил на престол, он стал неуклонно проводить политику, диктуемую ему феодальными верхами исмаилитов. Первым мероприятием Хуршаха был отказ от исмаилитской догматики и приказ своим подданным о соблюдении всего ритуала «правоверного» мусульманства. Хуршах принял меры к прекращению террора и грабежей на дорогах43) и немедленно вступил в переговоры с монголами.44)

В двух посольствах, прибывших к Хуршаху в Меймундиз в августе и сентябре 1256 г., Хулагу принуждал его сдаться; посланникам было велено «его устрашить и приневолить, пригрозить ему и сделать посулы». Промонгольское окружение Хуршаха во главе с Насир-ад-дином Туси оказывало на него давление в том же направлении. Хуршах согласился на сдачу и отправил к Хулагу заложников, в числе которых был его младший брат Шаханшах. Новое посольство Хулагу потребовало личной явки Хуршаха и разрушения им крепостей. «Ежели отец мой оказывал неповиновение, то я повинуюсь», — ответил Хуршах и велел сносить зубцы башен, снимать ворота и срывать крепостные стены и валы Меймундиза и Аламута. Но для личной сдачи попросил отсрочки на год.45)

Хулагу, решив, что дипломатические переговоры слишком затягиваются, стал готовиться к военным действиям и приказал войскам стягиваться к Меймундизу. К ноябрю 1256 г. монгольские (209/210) войска окружили Меймундиз со всех сторон, что составило почти шесть фарсахов (30 верст) в окружности. Хуршах всячески затягивал переговоры. Он послал к Хулагу своего везира Кейкубада, который от лица Хуршаха с готовностью согласился на разрушение крепостей, но просил, чтобы выход Хуршаха отложили на год и оставили в целости Аламут и Люмбесер — старейшие крепости исмаилитов. Хуршах отправил к Хулагу своего сына и двух братьев в качестве заложников. Хуршах рассчитывал как-нибудь оттянуть время до наступления зимы, когда будет невозможным ведение военных действий в этой высокогорной местности и станет затруднительной его личная явка к Хулагу.

Когда монголы окружили Меймундиз, Хулагу лично объехал вокруг крепости. Казалось, не было возможности ее взять. Он собрал военный совет, и здесь выявились разногласия. Одни командиры, ссылаясь на зимнее время, худобу коней, скудость продовольствия, предлагали отступить и возобновить осаду весной, другие стояли за немедленный штурм. Хулагу поддержал последнее предложение. Хуршаху был послан последний ультиматум: сдача в течение пяти дней или штурм.46) Из Меймундиза последовал ответ, что Хуршах отсутствует, а без него крепость не может быть сдана.

Тогда монголы начали атаку: они срубили деревья и построили из них катапульты, которые вручную были подняты на вершину соседней с крепостью горы. Хулагу устроил свой наблюдательный пост на самой высокой из горных вершин. Осажденные сопротивлялись упорно: до вечера работали их стрелометы.

Наутро бой возобновился. Вскоре Хуршах прислал известие о том, что он до сего времени не был уверен в личном присутствии Хулагу и что теперь он сдается и явится в ставку Хулагу в этот же день или на следующий. Но на следующий день он затребовал письменных условий для своей капитуляции. Ее составил историк Джувейни.47)

Все окружение Хуршаха настаивало на скорейшей сдаче, но иного мнения были рядовые исмаилиты — защитники Меймундиза. Когда на следующий день брат Хуршаха Ираншах хотел выйти из крепости, чтобы сдаться Хулагу, жители задержали его у ворот и угрожали смертью всем тем, кто хотел капитулировать. Хуршах известил об этом Хулагу, сообщая, что в случае капитуляции он сам подвергнется опасности быть убитым своими же подданными. Хулагу попросил его не рисковать собой.

Пока велись эти переговоры, монголы установили катапульты, и крепость была атакована со всех сторон. Бой длился до вечера. В противоположность капитулянтской позиции своих феодальных (210/211) верхов, рядовые исмаилиты сопротивлялись отчаянно; они отрывали камни от скал и бросали их сверху на монголов.

Стояла необыкновенно теплая погода, необычная для зимы. Погибли надежды Хуршаха на то, что зима, с ее дождем и снегом, будет его союзником. Придворная промонгольская партия торопила с капитуляцией. От своего народа, героически защищавшего Меймундиз, Хуршах был далек. Надежды на спасение не оставалось. 20 ноября 1256 г. Хуршах лично в сопровождении ходжи Насир-ад-дина Туси, ходжи Асиль-ад-довлэ и Муваффик-ад-довлэ, т.е. той группы мусульман, которая привела его к власти, вышел из крепости и явился к Хулагу.

Когда Хулагу увидел Хуршаха, он понял, что тот молод, неопытен и неразумен. Хулагу обласкал его и обнадежил посулами. Хуршах представил все унаследованные и приобретенные им ценности и сокровища, хотя они были сравнительно не так велики, как о них говорили. Хулагу раздал их эмирам и воинам. Меймундиз был оставлен его гарнизоном и жителями, и монголы вошли в эту твердыню исмаилитов.48)

По настоянию Хулагу, Хуршах послал одного из своих приближенных, чтобы тот сдал все замки и крепости исмаилитов, полные оружием и запасами, в Кухистане, Рудбаре и Кумисе. Число их доходило до ста.49) Все эти крепости были разрушены монголами, и только Гирдекух и Люмбесер продолжали сопротивляться. Первый отстаивал свою независимость еще целых двадцать лет, а второй сопротивлялся в течение года, после чего эпидемия холеры принудила его защитников к сдаче.50)

Аламут еще стоял. Хулагу направился к нему дорогой через Шехрек, былую резиденцию правителей Дейлема, где в течение восьми дней он праздновал свою победу. Войска Хулагу подошли к Аламуту. Хулагу послал Хуршаха к стенам крепости, чтобы тот от своего имени дал приказ к сдаче. Но комендант отказался. Вскоре после того, как монгольские войска начали осаду, гарнизон запросил о сдаче, прося Хуршаха ходатайствовать перед Хулагу о сохранении жизни защитников. Это было обещано. 15 декабря 1256 г. комендант вышел и сдал крепость. Жителям дали три дня на вывоз их имущества.

20 декабря монгольские войска вошли в Аламут; они разбили камнеметы, снесли ворота, учинили грабеж, сожгли все постройки. В крепости хранилось огромное количество продовольствия, собранного, как говорили, еще во времена Хасана ибн Саббаха. Когда Хулагу поднялся сам в Аламут, то при виде высоты этой горы «прикусил зубами палец удивления». (211/212)

Джувейни посоветовал Хулагу сохранить драгоценные труды, собранные в библиотеке Аламута, и получил распоряжение лично ознакомиться с этим книгохранилищем. Джувейни приказал сохранить астрономические инструменты, кораны и другие ценные рукописи и велел сжечь все произведения, посвященные исмаилитским догмам. Среди книг Джувейни нашел рукопись под названием «Саргузашт-и-сейидна», т.е. «Жизнеописание нашего господина», посвященную жизни основателя Аламутского государства Хасана ибн Саббаха. Значительная часть этой рукописи была включена Джувейни в его историю, она доныне является одним из лучших источников по истории исмаилитов. За уничтожение этих книг, уже много позднее, Джувейни подвергался преследованиям со стороны исмаилитов, на него было сделано покушение, и он был тяжело ранен.51)

Хулагу, оставив для осады Люмбесера одного из своих полководцев, 4 января 1257 г. двинулся к Казвину.

Хуршах был еще нужен Хулагу и потому содержался в почете в его ставке. По настоянию Хулагу, он послал в сирийские крепости гонцов с приказом сдать их. Во время своего пребывания у Хулагу Хуршах влюбился в монгольскую девушку низкого происхождения. Ему ее отдали в жены. До этого времени Хулагу хорошо обращался со своим пленником, так как по распоряжению Хуршаха без борьбы сдавались исмаилитские крепости, на взятие которых пришлось бы потратить годы и разорить весь Иран поставками продовольствия монгольским войскам. Но когда прекратилась борьба с исмаилитами в Иране и сирийские крепости получили приказ о сдаче, Хуршах стал не нужен монголам. Хулагу стал подумывать о том, как бы от него избавиться. Просто убить его после многократных обещаний пощады и письменных гарантий Хулагу было неудобно. Хуршах сам вывел Хулагу из затруднения, выразив желание явиться ко двору Мунке-хана в Каракорум. Его отправили с девятью человеками из его свиты, под конвоем монгольских военачальников. Когда Хуршах прибыл в Каракорум, Мунке-хан не захотел его увидеть и сказал, что ради его путешествия не стоило понапрасну утомлять коней. На обратном пути из Каракорума Хуршах был убит.52) Так погиб последний глава исмаилитов.

В 1256 г. монголами было уничтожено исмаилитское государство, просуществовавшее на севере Ирана свыше ста семидесяти лет.

Успех монголов можно объяснить не столько превосходством их (военных сил, сколько, главным образом, острыми противоречиями в лагере исмаилитов и уменьем монголов найти в нем союзников. (212/213)

Исмаилиты не были истреблены полностью. Сообщение Рашид-ад-дина о том, что после отъезда Хуршаха «всех его родичей и приверженцев, от женщин и мужчин до младенцев в колыбели, перебили, так что от них не осталось ни следа» — является преувеличением.

Даже прямые потомки Хуршаха уцелели от монгольской резни. Маленький сын Хуршаха Шамс-ад-дин был отправлен в Тебриз и скрыт в одном из гаремов. Воспитанный среди женщин, он стал отличным вышивальщиком. Когда Шамс-ад-дин вырос, то отправился странствовать и попал в Конию. Это он и был тем Шамс-ад-дином Тебризи, который сыграл такую огромную роль в жизни знаменитого поэта Джелал-ад-дина Руми.53)

Потеряв после монгольского разгрома свою политическую самостоятельность, исмаилиты Ирана рассеялись по всему мусульманскому миру.

Но социальная роль исмаилизма еще не закончилась. Индивидуальный террор в отношении представителей господствующего класса, как форма антифеодальной борьбы, еще продолжался представителями того демократического течения в исмаилизме, о котором говорилось выше.

Мы уже упоминали о покушении исмаилитов на историка Ала-ад-дина Джувейни. Автор «Истории Герата» Сейфи-и-Хереви приводит следующий любопытный факт. В 1267—1268 гг. правитель Герата из династии Куртов мелик Шамс-ад-дин (1246—1270) однажды увидел двух людей, показавшихся ему подозрительными. «Вы что за люди?» — спросил он. «Мы странники из Абиверда», — последовал ответ. Мелик Шамс-ад-дин велел их задержать и допросить. После того как каждому из них дали по двести палок, они сознались, что прибыли из Кухистана с целью убить Шамс-ад-дина.54) То, что эти люди пришли из Кухистана, бывшего в недавнем прошлом одним из районов Аламутского государства, и подготовляли тайное убийство правителя Герата, скрываясь под обликом «странников», заставляет видеть в них исмаилитских фидаев.

Интересно отметить, что метод убийств представителей господствующего класса применяли также члены секты хуруфитов. Эта секта сложилась в Хорасане в последней четверти XIV в. и быстро распространилась по всей Передней Азии.

Деятельность секты хуруфитов вскоре получила антифеодальную направленность, резко враждебную к государству Тимуридов, самому сильному из феодальных государств того времени. (213/214) 21 февраля 1427 г. хуруфит Ахмед Лур совершил в Гератской мечети покушение на жизнь тимуридского султана Шахруха.55)

Феодальные верхи исмаилитов, используя свое положение духовных руководителей секты, и после разгрома Аламутского государства продолжали эксплуатацию рядовых исмаилитов.

Автор другой, более поздней, «Истории Герата» Мухаммед Исфизари упоминает о том, что около 1500 г. между жителями Кухистана было много исмаилитов, среди которых проводились денежные сборы, носившие название «динар Хасана ибн Саббаха». Собранные суммы шли на содержание и украшение его гробницы. В это же время некоторые женщины отделяли каждый десятый клубок спряденной ими шерсти, называя его «десятиной Хасана ибн Саббаха».56)

Иомаилиты существуют и поныне: в Иране, Египте, Индии, Алжире, даже на озере Танганаика среди негров. До Великой Октябрьской революции не мало исмаилитов было в Закавказье и на Памире. В наши дни исмаилиты являются религиозной сектой, деятельность которой скрывается ими в глубокой тайне. Вера в «воплощение мировой души» сохраняется в их догматике. Последний «живой бог» исмаилитов — Ага-хан — живет в Бомбее, занимается финансовыми операциями и является агентом английского империализма.


1) См. К. Маркс. Хронологические выписки. I, Архив Маркса и Энгельса, т. V, стр. 220-221; К. Маркс. Хронологические выписки по истории Индии. Госполитиздат, 1947, стр. 11-12; К. Маркс. К критике политической экономии. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XII, ч. I, стр. 188.

2) В советской историографии нет ни одной специальной работы об исмаилитском государстве в Иране. Кроме исследований чл.-корр. АН УзССР А.А. Семенова, посвященных догматике исмаилитов Памира, очень краткие замечания об исмаилитах Ирана встречаются в след. работах: В.В. Бартольд. К истории крестьянских движений в Персии. Сб. в честь Кареева, П., 1923; И.П. Петрушевский. Городская знать в государстве Хулагуидов. Сов. Востоковедение, т. V; С.П. Толстов. Древний Хорезм. М., 1948; Б.Г. Гафуров. История таджикского народа, т. I, 1952. А.Е. Бертельс. Насир-и Хосров и его время. Автореферат диссертации, представленной на соискание ученой степени кандидата филологических наук, М., 1952.

Высказываемые этими авторами суждения о характере исмаилитского движения являются пока лишь гипотезами, не подкрепленными материалами первоисточников. Буржуазные историки XIX и XX вв. занимались преимущественно исмаилитами Африки и ограничивались изучением их догматики.

3) Б.Г. Гафуров. История таджикского народа, стр. 202.

4) С.П. Толстов. Древний Хорезм, стр. 332.

5) S. Sacy. Recherches sur l’Initiation à la secte des Ismaéliens, Journ. As., 1824, t. 4, стр. 307.

6) Ed. Browne. A Literary History of Persia from Firdawsi ta Sa’di, London, 1906, стр. 207. Там же ссылки на источники.

7) Усама ибн Мункыз. Книга назиданий. Перевод акад. И.Ю. Крачковского, П.–М, 1922, стр. 126-127 (разрядка наша, — Л.С.).

8) Histoire du sultan Djelal-ed-din Mankobirti prince de Kharezme par Muhammad en-Nesewi, editée et traduite par O. Houdas. Paris, 1895 t. I, арабск. текст, стр. 197; т. II, франц. перевод, стр. 327.

9) Имеется в виду сын Мухаммеда Хорезмшаха.

10) Несеви, ук. соч., арабский текст, стр. 158; фр. пер., стр. 263.

11) Т.е. „вновь обращенный в ислам“, „ново-мусульманин“.

12) The Ta’rikh-i-Guzida of Hamdu’llah Mustawfi-i-Qazwini. Ed. Browne. GMS. 1910, t. I. перс. текст, стр. 524-525; 1913, т. II, англ. пер., стр. 129-130.

13) Хамдуллах Казвини, ук. соч., перс. текст, стр. 524-525, англ. пер., стр. 129-130.

14) Несеви, арабск. текст, стр. 133; фр. пер., стр. 221.

15) Имеется в виду сын Мухаммеда Хорезмшаха Джелал-ад-дин Мангуберти, который с 1221 по 1231 гг. вел борьбу с монголами.

16) Для выплаты остальных 10000 динаров исмаилиты просили отсрочку.

17) Несеви, арабск. текст, стр. 212-215; фр. пер., стр. 353-359.

18) Несеви, арабск. текст, стр. 133; фр. пер., стр. 220.

19) Там же; фр. пер., стр. 221.

20) Марко Поло. Путешествие, перевод И.П. Минаева, под редакцией В.В. Бартольда, СПб., 1902, стр. 57-60.

21) D’Ohsson. Histoire des Mongols depuis Tchinguiz-khan jusqu’a Timur beg ou Tamerlan. Paris, 1834, т. III, стр. 203.

22) История монголов по Армянским источникам, выпуск первый. Перевод и объяснения К.П. Патканова, СПб., 1873. Из истории Вардана Великого, стр. 5-6.

23) В. Рубрук. Путешествие в Восточные страны, СПб., 1911 г.

24) Об этой ханше с большой похвалой отзываются и христианские и мусульманские авторы и единогласно свидетельствуют о том, что она, будучи несторианкой, покровительствовала христианам всех исповеданий.

25) Рашид-ад-дин, Сборник летописей, М.–Л., 1946, т. III, стр. 61.

26) История Монголов инока Магакии, XIII в. Перевод и объяснения К.П. Патканова, СПб., 1871, стр. 90, прим. 5.

27) Рашид-ад-дин, то же изд., т. III, стр. 23.

28) Там же, стр. 23.

29) Тагар = 100 манов — мера веса, различная для разных местностей; тебризский тагар = 295 кг.

30) Рашид-ад-дин, т. III, стр. 23.

31) Там же, стр. 24.

32) Магакия, тот же перевод, стр. 25.

33) Рашид-ад-дин, т. III, стр. 25.

34) Равнина, находящаяся к северо-востоку от Самарканда. См.: В.Л. Вяткин. Материалы к исторической географии Самаркандского вилайета. Спр. кн., XII, 1902, стр. 32.

35) Рашид-ад-дин, т. III, стр. 25.

36) Там же.

37) Материалы по истории туркмен и Туркмении, М.–Л., 1939, стр. 51.

38) Рашид-ад-дин, т. III, стр. 28.

39) Рашид-ад-дин, т. III, стр. 27.

40) Там же, стр. 28.

41) Хамдуллах Казвини. Тарих-и Гузидэ. Англ. перевод, стр. 130; перс. текст, стр. 525.

42) Рашид-ад-дин, т. III, стр. 27.

43) D’Ohsson, т. III, стр. 188.

44) Напомним, что такую же политику в начале XIII в. проводил дед Хуршаха — Джелал-ад-дин Хасан.

45) Рашид-ад-дин, т. III, стр. 28-29.

46) Рашид-ад-дин, т. III, стр. 30.

47) D’Ohsson, ук. соч., т. III, стр. 195.

48) Рашид-ад-дин, т. III, стр. 31.

49) Хамдуллах Казвини. Тарих-и Гузидэ. Перс. текст, стр. 527; англ. пер., стр. 131. Упоминает 50 крепостей.

50) Рашид-ад-дин, т. III, стр. 31.

51) А.Е. Крымский. История Персии, т. III, № 1, 2, новое изд. 1914—1917, стр. 41-42.

52) Рашид-ад-дин, т. III, стр. 32.

53) Из сообщения чл.-корр. АН УзССР А.А. Семенова, сделанного на заседании кафедры истории Ближнего Востока Востфака ЛГУ в 1946 г.

54) Тарих-намэ-и Херат, Сейфа ибн Мухаммеда ибн Якуба ал-Хереви. Изд. Мухаммеда Зубейра ас-Саддики, Калькутта, 1362/1943 г., ч. II, стр. 302.

55) И.П. Петрушевский. Государства Азербайджана в XV в. Сб. статей по истории Азербайджана. Баку, 1949, вып. I, стр. 203.

56) D’Ohsson, ук. соч., т. III, стр. 202.


Ссылка на первоисточник
Рейтинг
( Пока оценок нет )
Загрузка ...
Исторический дискуссионный клуб