«В истории Восточной Европы XIV—XV вв. были временем, когда на основе единой древнерусской народности формировались три различные восточнославянские народности с присущими им особенностями языка, культуры и быта. Вместе с тем складывавшиеся новые народы сохраняли сознание единства происхождения, близости языка и культуры, общности исторической судьбы…Существенной частью этих развивавшихся связей было стремление обеих сторон к сохранению общего исторического наследия, овеществлявшегося прежде всего в летописных сводах — хранилище общей исторической памяти восточнославянских народов…
Явление, показательное для отношения восточнославянских народов к своей исторической традиции, — это стремление к созданию крупных произведений, которые охватывали бы материал по истории всей древней Русской земли, где в едином синтезе были бы объединены данные исторической традиции различных древнерусских центров…
Уже в общерусском своде начала XV в. (так называемой Троицкой летописи) была сделана попытка дать изложение истории Руси на основе летописной традиции разных исторических центров (не только отдельных княжеств Северо-Восточной Руси, но и Новгорода), но в этом случае речь шла лишь об эпохе, современной автору, а для более раннего времени в основу изложения был положен так называемый свод 1305 г., отражавший в своем рассказе о Древней Руси лишь традицию одного из вариантов владимирского летописания.
Важным новым шагом по пути к созданию подлинного общерусского по характеру свода стало появление в первой половине XV в. памятника, послужившего общим источником Новгородской IV и Софийской I летописей. В нем была сделана попытка объединить на всем протяжении повествования летописную традицию Северо-Восточной Руси с летописной традицией Новгорода. Был также пока еще в скромных размерах привлечен и южнорусский источник, близкий к Ипатьевской летописи. Возникший в результате этого синтеза текст (и прежде всего его часть, содержащая повествование о Древней Руси) лег затем (с некоторыми вариациями) в основу сводов, возникавших во второй половине XV в. в различных центрах Северо-Восточной и Северо-Западной Руси.
Как своего рода завершающий шаг в создании общерусской летописной традиции о Древней Руси можно рассматривать создание в 60—70-х годах XV в. в Москве нового общерусского свода. Основа повествования, заимствованная из предшествующих сводов (традиции и Троицкой, и Новгородско-Софийской), была здесь дополнена как широким (а не выборочным) привлечением южнорусского источника, так и использованием особого владимирского свода, известия которого за первую треть XIII в. отличались от традиции, отраженной в Лаврентьевской летописи. Разумеется речь шла не о бессистемном накоплении материала — известия собирались и группировались в связи с политическими концепциями той среды, в которой они создавались. Бесспорно, однако, что при этом одной из главных тенденций летописания XV в. было дать действительно «общерусскую» историю Древней Руси.
Характерно, что все указанные памятники возникли на землях Северо-Восточной и Северо-Западной Руси, в то время как на украинских и белорусских землях подобных произведений не появилось. В этом сказались различия в реальном положении отдельных частей старой Русской земли в XV в. Для земель Северо-Западной и Северо-Восточной Руси — очага формирования великорусской народности — XV век был временем резкого ослабления тяготевшего над ним монголо-татарского господства и значительных сдвигов в традиционной политической структуре, отражавших процесс объединения русских земель вокруг Москвы. С развитием этого процесса усиливался интерес к историческому прошлому, усиливалось сознание единства Руси, и поэтому само прошлое во все большей мере отождествлялось не с традицией какой-либо одной земли, хотя бы и опиравшейся на «Повесть временных лет», а со всей исторической традицией Древней Руси.
Таких сдвигов не было и не могло быть на украинских и белорусских землях, оказавшихся под властью литовских и польских феодалов. Однако и эти земли не остались в стороне от перемен, происшедших в XV в. в деле познания исторического прошлого. Во второй половине XV—начале XVI в. развернулся внимательно прослеженный в работах А.А. Шахматова процесс проникновения и распространения в белорусской и украинской среде возникших в Северо-Восточной и Северо-Западной Руси общерусских сводов. Важную роль в этом играл Смоленск…
К третьей четверти XV в. относится также один из списков составленного в Смоленске летописного свода (Никифоровский), отдельные части которого восходят к общерусскому своду 1408 г., а другие обнаруживают сходство с известиями Новгородской IV и Софийской I летописей. Очевидно, ко времени составления свода на белорусских землях получил распространение не один какой-либо памятник, а ряд общерусских сводов XV в…
В данных источниках события истории Древней Руси излагались, как правило, в сокращенном варианте, но белорусскому и украинскому читателю были известны и гораздо более пространные тексты, как, например, написанный на рубеже XV—XVI вв. и еще в XVII в. находившийся на западнорусских землях Фроловский список Новгородской IV летописи.
Это распространение на белорусских и украинских землях памятников русского летописания XV в. происходило в тот период, когда стали складываться концепции исторического развития Восточной Европы, разрабатывавшиеся польской и литовской феодальной историографией.
Внесение в исторический труд Длугоша большого количества русского летописного материала было связано с общей исторической концепцией хрониста, утверждавшего, что древнерусские земли издавна находились в сфере польского политического влияния. Отождествляя древнерусских «полян» с древнепольским племенем «полян», обитавшим в районе Гнезна, Длугош утверждал, что в древнейшее время в Киеве правила польская княжеская династия (к ней, по его мнению, принадлежали князья Аскольд и Дир — якобы потомки поляка Кия), которая лишь позднее вероломно была отстранена от власти Рюриковичами. Другое важное положение его построения — это тезис, что и позднее значительная часть древнерусских земель находилась в сфере влияния Древнепольского государства, признавая свою зависимость от древнепольских правителей.
Заимствованные из польских хроник XII—XIII вв. и из древнерусских летописей рассказы о походах польских князей и королей на восток дополнялись сообщениями, которые должны были помочь обоснованию этого положения. Примером может служить сообщение в его рассказе о походе Болеслава Храброго на Киев о том, как Болеслав, следуя примеру Геракла, поставил на месте впадения Сулы в Днепр железные столпы, «существующие и теперь» чтобы определить тем самым восточные границы Польского королевства. Такое построение обосновывало не только захват западноукраинских земель польскими феодалами как восстановление отношений, существовавших якобы уже в древности, но и правомерность дальнейших шагов в этом направлении.
Для эволюции литовской феодальной историографии показательно появление в 20-х годах XVI в. написанного по заказу таких представителей литовской знати, как А. Гаштольд и П. Гольшанский, исторического труда «Летописец Великого княжества Литовского и Жомоитского». Этот труд должен был заменить не удовлетворявший литовскую аристократию опыт создания истории Восточной Европы, предпринятый в Смоленске в середине или второй половине XV в. Смоленский свод представлял собой механическое соединение общерусского летописного свода, опиравшегося на материал русских летописей XV в. и рассказывавшего об истории Древней Руси от древнейших времен до первых десятилетий XV в., и так называемого «Летописца великих князей литовских» — повествования о взаимоотношениях потомков великого князя литовского Гедимина на рубеже XIV—XV вв. В [литовской] переработке 20-х годов XVI в. древнейшая история Руси была из состава свода удалена и заменена сообщениями о происхождении литовской аристократии от «шляхты римской» и о ее победоносных походах на русские земли, опустошенные Золотой Ордой. В них подчеркивалось, что лишь литовские князья сумели установить на захваченных землях порядок, освободить их от власти Орды, обстроить городами. Здесь указывалось также, что вольности, которыми пользуются, например, полочане («вечо мети и в звон звонити»), были пожалованы им литовскими князьями.
В таких условиях распространение на белорусских и украинских землях общерусских летописных сводов, в основе которых лежала идея единства всей Руси, где читались рассказы о едином могущественном Древнерусском государстве, имело важное политическое значение, давая украинскому и белорусскому обществу определенную точку опоры для критического отношения к концепциям литовской и польской феодальной историографии. Особое значение это приобрело в XVI в., когда соответствующие построения получили широкое распространение благодаря печатным изданиям хроник М. Меховского и М. Кромера, где воспроизводились взгляды Длугоша, и хроники М. Стрыйковского, широко отразившей традиции как польской, так и литовской феодальной историографии…
Важнейшим событием в истории Восточной Европы стало завершение во второй половине XV — начале XVI в. процесса объединения русских земель вокруг Москвы, процесса создания единого Русского государства. В Восточной Европе (и даже шире — в Европе в целом) возникла новая могучая держава, связанная своим происхождением с государственной территорией древнерусской народности, держава, воспринимавшая себя как возрождение, возобновление Киевской державы.»
Цитируется по: Флоря Б.Н. Древнерусские традиции и борьба восточнославянских народов за воссоединение // Пашуто В.Т. , Флоря Б.Н. , Хорошкевич А.Л. Древнерусское наследие и исторические судьбы восточного славянства.
