«Монголо-татарское иго»: история термина.

«Монголо-татарское иго»: история термина.

«Отношения русских земель с Ордой традиционно рассматриваются в рамках концепции «монголо-татарского ига», установившегося сразу после нашествия Батыя в 40-х годах XIII века и просуществовавшего вплоть до знаменитого Стояния на Угре 1480 года. Термин «монголо-татарское иго», однако, является насколько устоявшимся, настолько же и условным.

Русское словосочетание «монголо-татары» появилось спустя столетия после исчезновения средневековых монгольских государств и представляет собой искусственное этническое наименование. На Руси и в Европе подданных монгольских ханов именовали «татарами», что было неверно с исторической точки зрения. Как показал В. Л. Егоров, возникновение термина «монголо-татары» было связано со стремлением ученых первой половины XIX века «ликвидировать кажущееся несоответствие между хорошо известными названиями “монголы”, “Монголия” и постоянно встречающимися в средневековых источниках наименованиями “татары”, “Татария”». Это стремление привело «к появлению странного по своему содержанию, но внешне примиряющего историко-географические традиции Средневековья и новейшего времени словообразования “монголо-татары ”».

Впрочем, сращивание этих двух этнонимов наблюдалась и вдали от России, и задолго до XIX века. Например, в средневековой китайской историографии и официальных текстах, начиная с эпохи династии Сун (960-1269), «постепенно установилась традиция последовательно именовать монголов (мэнъу) и все прочие монголо-язычные племена татарами (да-да) либо монголо-татарами (мэн-да)».

Не менее искусственным является и термин «иго». Сами жители русских княжеств этот термин никогда не использовали, предпочитая иначе описывать свои отношения с Ордой. И это несмотря на то, что слово «иго» им было, несомненно, известно (наиболее распространенные в то время значения слова — узда, хомут, ярмо, ноша, поклажа,гнет чьего-либо владычества). Получается, что на Руси знали «работное иго» и даже «иго Христово» (под него попадали монахи, принимая постриг), но не знали ига монголо-татарского.

Как показал А. А. Горский, впервые для описания русско-ордынских отношений определение «иго» было использовано тогда, когда сама зависимость русских земель от Орды практически уже становилась историей, — в 1479 году: его употребил иностранец — польский хронист Ян Длугош (jugum barbarum, jugum servitutis).

На русской почве оно стало использоваться гораздо позже — впервые, насколько можно судить, в «Казанской истории», посвященной покорению Казанского ханства Иваном Грозным и созданной во второй половине XVI века. Впрочем, в этом произведении, где неоднократно указывается на то, что при предках покорителя Казани ордынские ханы «поработили» Русскую землю («осироте бо тогда и обнища великая наша Русская земля, и отъяся слава и честь ея, но не вовеки, и поработися богомерску царю и лукавнейшю паче всеа земли, и предана бысть, яко Иерусамлимъ в наказание Навоходоносору, царю вавилонскому…», упоминается лишь «иго работное».

Длительное время — вплоть до Н. М. Карамзина — термин «иго» бытовал преимущественно в зарубежной историографической традиции и употреблялся хронистами и историографами в основном при рассказе о свержении зависимости от Орды. Н. М.Карамзин, пожалуй, первым (вероятно, для большей экспрессии) применил слово «иго» в первоначальном смысле — в значении хомута, надетого на шею русских («государи наши торжественно отреклись от прав народа независимого и склонили выю под иго варваров»). И хотя для «последнего летописца» это слово было скорее художественным эпитетом, чем строгим научным термином, именно с «Истории государства Российского» берет свое начало понятие «татарское иго», прочно вошедшее в отечественный исторический лексикон. Почему?

Представления о том, что Русская земля была «порабощена» иноземными завоевателями, стали формироваться сразу после нашествия. В законченном виде их можно обнаружить в Поучениях Серапиона Владимирского (70-е годы XIII века), который осмысливал произошедшие с Русью события, используя библейские сюжеты и образы пророческих книг.
Согласно этим представлениям, согрешившие народы накануне Страшного Суда будут наказаны, в том числе оказавшись «подъ ярмомъ работы», т.е. под ярмом рабства. События того времени — нашествие монголо-татар, а также необходимость выплаты им дани — давали вполне очевидные поводы для обнаружения параллелей между историей Руси и пребыванием «избранного народа» в плену у фараона, а также с событиями «вавилонского пленения».

По справедливому замечанию А. В. Лаушкина, в основе таких представлений лежала «вера в то, что гнев Господень есть свидетельство избранничества наказанного народа, заботы Бога о его спасении». В рамках этой идеологии подчинение и даже служба «царю неправедну, лукавнеишу же паче въсея земля» (в данном случае — хану) выглядела как один из способов доказать свое смирение перед лицом карающего Бога.

Однако ко второй половине XV века на смену идеологии «смирения» приходит идеология «борьбы» с татарами, в рамках которой упор делался уже на необходимость свержения «рабства».

Вассиан Рыло, отправивший Ивану III знаменитое «Послание на Угру», объясняя причины возникновения зависимости от Орды, отмечал: «Попусти Богъ на преже тебе прародителей твоих и на всю землю нашю окаанного Батыа, иже пришед разбойнически и поплины всю землю нашу, и поработи, и воцарися над нами». «Если покаемся, то помилует нас милосердный Господь, и не только освободит и избавит нас, как некогда израильтян от лютого и гордого фараона, — нас нового Израиля, христианских людей, от нового фараона, поганого Измайлова сына Ахмета, — но и нам их поработит», — писал ростовский архиепископ.

Можно предположить, что тема «ярма»/«ига» как синонимов «рабства» возникла в первую очередь в результате осмысления книжных (главным образом библейских) представлений о нашествии иноплеменников и последующем порабощении народа как каре Господней за грехи. Аналогия между «вавилонским пленением» иудеев и «ордынским пленением» Руси позволяла не только отыскать необходимый в таких случаях, согласно законам средневековой историографии, прообраз происходящего в Священной истории человечества, но и актуализировать «идеологию выживания» в условиях иноземного владычества.

При этом помимо книжного восприятия действительности в тогдашнем обществе существовали представления о русско-ордынских контактах, основанные на «непосредственных», а не почерпнутых из книг наблюдениях. И чаще всего обыденность не подпадала под столь драматичные определения, как «ярмо», «иго» или «рабство». Так, семейные отношения с представителями ордынской знати (поработителями!) считались более чем почетными даже для святых благоверных князей, поездки в Орду — и вовсе «честью», а сами ордынцы часто воспринимались как «свои», переходили на службу к московским князьям и т.д. Получается, что «книжная» линия восприятия татар и ордынской власти мирно сосуществовала с «обыденной» и была лишь частью более общей картины мира. И чем больше проходило времени, тем существеннее эти две линии восприятия татар расходились друг с другом.

Как раз в конце XV века представления об ордынском «ярме» переживали своеобразный ренессанс: тема антиордынского противостояния активно облекалась в форму борьбы с «рабством». Скорее всего, будучи современником этого «ренессанса», польский хронист Ян Длугош и применил к описанию русско-ордынских отношений слово «иго», вполне, по его разумению, соответствовавшее русскому слову «рабство». Интересно, что распространенные в русской средневековой книжности, а потом и заимствованные историографией представления о «рабстве» напрямую не вытекали из тех форм зависимости Руси от Орды, которые выделяются современной наукой, и не отражали всей гаммы русско-ордынских отношений середины XIII-XV веков. Тем не менее со временем понятие «иго», которое, будучи «анахронизмом, свойственным более историографической традиции, нежели реальному положению дел», прочно вошло в отечественный исторический лексикон.

Почему оно получило столь широкое распространение в историографии XIX-XX веках?

Очевидно, начиная уже с Карамзина формирующееся русское национальное самосознание требовало объяснений, почему Россия — не Европа? Что стало причиной ее отставания в развитии?

Концепция «ига» — столетнего рабства, навязанного извне, — позволяла с наименьшими «имиджевыми» издержками для формирующегося национального самосознания отвечать на эти неудобные вопросы. Тем более что эта концепция давала возможность не только объяснять отставание Руси, но и черпать в такой трактовке событий дополнительные мотивы для национальной гордости.

Лучше всех это сформулировал А. С. Пушкин: «России определено было высокое предназначение… Ее необозримые равнины поглотили силу монголов и остановили их нашествие на самом краю Европы; варвары не осмелились оставить у себя в тылу порабощенную Русь и возвратились на степи своего востока. Образующееся просвещение было спасено растерзанной и издыхающей Россией». Получалось, что именно Руси Запад обязан своим передовым развитием.

Советская историография унаследовала концепцию «ига» практически в неизменном виде, опираясь не только на русскую дореволюционную историографическую традицию, но и на положения работы К. Маркса «Разоблачение дипломатической истории XVIII века». Маркс же прямо писал: «Татарское иго… не только подавляло, но оскорбляло и иссушало самую душу народа, ставшего его жертвой. Татаро-монголы установили режим систематического террора; опустошения и массовая резня стали непременной его принадлежностью».

Приведенный пассаж пользовался большой популярностью у советских исследователей: А. Н. Насонов — автор одной из первых обобщающих работ по истории ордынской политики на Руси — даже избрал его (наряду с цитатой из И. В. Сталина) в качестве эпиграфа к своей книге. И это несмотря на то, что Маркс смело использовал для анализа русской истории сведения, не имевшие отношения к истории русско-ордынских контактов. Чего, например, стоит его заявление о том, что «оставляя после себя пустыню, они (татары. — В. Р.) руководствовались тем же экономическим принципом, в силу которого обезлюдели горные области Шотландии и римская Кампанья, — принципом замещения людей овцами и превращения плодородных земель и населенных местностей в пастбища»!

И хотя большинству сегодняшних исследователей очевидно, что «иго» (так же, как и «рабство» в чистом виде) — не вполне удачное определение для русско-ордынских отношений второй половины XIII-XV века, тем не менее термин продолжает использоваться. В том числе в силу сложившейся традиции, сформировавшейся под влиянием древнерусского книжного восприятия, риторической экспрессии Карамзина, патриотического пафоса Пушкина и историософского преувеличения Маркса.»

Цитируется по: Рудаков В.Н. Монголо-татары глазами древнерусских книжников середины XIII-XV в.

Ссылка на первоисточник
Рейтинг
( Пока оценок нет )
Загрузка ...
Исторический дискуссионный клуб