И.В. Сталин. Москва. РСФСР. СССР. 13 апреля 1932 года.
Фотограф — Джеймс Эббе.
Американский фотограф Джеймс Эббе (James Abbe) начинал как модный фотограф, делая снимки звезд Бродвея и Голливуда, но потом переключился на фотожурналистику, в том числе в 1927 и 1932 годах он некоторое время он жил в СССР.
«Сфотографируй мне Гитлера выходящим из синагоги, — шутливо подначивал Эббе редактор берлинской газеты, — а потом езжай в Москву и сфотографируй Сталина в Кремле, если ты действительно такой великий фотограф».
«Хорошо, — отозвался Эббе, — я, пожалуй, начну со Сталина».
Вероятно, Эббу пришлось бы возвращаться ни с чем, но ситуацию в корне изменила попавшаяся ему на глаза статья в Берлинер Тагеблатт: «Сталин болен — состояние его здоровья стремительно ухудшается — немецкий специалист спешит в Кремль».
Не было никаких сомнений, что это «утка», но подобные слухи не могли не сказаться на и без того нестабильном положении страны на международной арене. Эбб увидел в статье свой единственный шанс и с газетой в руках поспешил в министерство иностранных дел: «Вы можете велеть сотне советских фотографов сделать портрет Сталина и послать эти снимки за границу, но никто не поверит, что глава государства совершенно здоров, они скажут, что все это большевистские трюки. Но если мне, американцу, будет позволено фотографировать…»
В Кремле идею оценили по достоинству. Посредником в переговорах выступил все тот же Уолтер Дюранти. В его глазах Эбб был уже не надоедливым просителем, но звездой на пороге триумфа.
Договоренность была достигнута, прием у вождя назначен… 13 апреля 1932 года. Джеймс Эббе в сопровождении сотрудника МИДа Хайнца Ноймана отправляется в Кремль. На пути к заветной цели нужно еще пройти многочисленные кордоны, недоверчивые взгляды, обыски, убедить бдительных охранников, что в сумке фотографа — оборудование для работы, а не орудия убийства.
«Почему он хочет фотографировать меня? — спрашивает Сталин и, не дожидаясь ответа, уже самому Джеймсу, — Быстро, быстро!» Профессиональная честь фотографа была задета. Эббе среагировал импульсивно, заявив, что пяти минут недостаточно, чтобы сфотографировать человека, который разработал пятилетний план индустриализации страны. Сталину эти слова понравились, и он предложил для съемок десять минут, которые в конечном итоге вылились в двадцать пять.
Съемка прошла гладко: Сталин общался с Нойманом, а мастер тем временем делал свою работу. Эбб обещал вождю прислать фотографии и получил разрешение на публикацию снимков без предварительного согласования.
Уже снаружи Эббе спросил у Ноймана, не допустил ли он каких-нибудь ошибок. «Были моменты, — отозвался Нойман, — когда я почувствовал себя несколько неуютно».
